Брет Эллис - Гламорама
— Потому что я все еще люблю тебя.
Я, приподнявшись, начинаю стирать слезы с лица.
— Мне нужно так много рассказать тебе.
— Давай, — говорит она. — Я слушаю. Не бойся.
Мои глаза снова наполняются слезами, но на этот раз я хочу, чтобы она их тоже видела.
— Виктор, милый, — говорит она, — не плачь, а не то я тоже заплачу.
— Зайка, — начинаю я. — Все обстоит совсем не так… не так, как ты, возможно, представляешь себе…
— Тсс, все в порядке, — успокаивает меня она.
— Да нет, не в порядке, — говорю я. — Совсем не в порядке.
— Виктор, перестань…
— В любом случае я собираюсь задержаться здесь на некоторое время, — поспешно говорю я, прежде чем снова залиться слезами.
Я закрываю глаза, а Хлое слегка ворочается в постели, перелистывая сценарий, и молчит, очевидно, решая, сказать что-то или нет, и тогда говорю я, прочистив горло, чувствуя при этом, что мой нос безнадежно заложен: «Не надо, зайка, прошу тебя, положи это обратно!», и тогда Хлое вздыхает, и я слышу, как она роняет сценарий на пол рядом с кроватью, а затем она приближает мое лицо к своему, и тогда я открываю глаза.
— Виктор, — говорит она.
— Что? — спрашиваю я. — В чем дело, зайка?
— Виктор?
— Да.
Наконец она решается:
— Я беременна.
Это неожиданно. Дальнейшее предстает в весьма схематичном свете. Мы пропустили какую-то важную сцену. Я сбежал с лекции, мы вернулись обратно, скрылись в долине — там, где всегда стоит январь, где воздух разрежен, и вот я достаю бутылку кока-колы из ведерка со льдом. Фраза «Я беременна» прозвучала для моих ушей почему-то неожиданно грубо. Я стою в центре комнаты, буквально расплющенный этой информацией и теми требованиями, которые она передо мной ставит. Я пытаюсь придумать какую-нибудь фразу, пообещать что-нибудь, не уклоняться от ответа. Она спрашивает: «Ты что, меня не слышишь?» Я говорю себе: «Ты всегда берешь больше, чем даешь, Виктор». Я пытаюсь оттянуть надвигающийся момент, но она смотрит на меня внимательно, даже нетерпеливо.
— Да, я беременна от тебя, — говорит она.
Поскольку я ужасно перепуган, все, что мне удается выдавить из себя, это:
— А ты, э-э-э, можешь себе сейчас это позволить?
— Нельзя сказать, чтобы я мало зарабатывала, — говорит она, обводя взглядом шикарный номер. — Я могу позволить себе уйти с подиума. Проблема не в этом.
— А в чем? — спрашиваю я, сглотнув слюну.
— Проблема в твоей позиции, — говорит она спокойно. — В том, какую роль намереваешься играть ты во всем этом.
— А откуда ты знаешь… что это от меня? — спрашиваю я.
Она вздыхает.
— Потому что с тех пор, как мы с тобой расстались, у меня, кроме тебя, больше никого не было, — говорит она и презрительно смеется.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я. — А Бакстер?
— Я ни разу не спала с Бакстером Пристли, Виктор! — кричит она в ответ.
— Ну, успокойся, успокойся, — приговариваю я.
— О Боже, Виктор, — восклицает она, отворачиваясь.
— Послушай, зайка, что это на тебя нашло?
— Четыре недели назад? Помнишь? В тот день, когда ты зашел ко мне?
— Что? — спрашиваю я, призадумавшись. — Четыре недели назад? Ты уверена?
Молчание.
— В тот день ты свалился мне как снег на голову, помнишь? — спрашивает она. — Это было воскресенье, и ты мне позвонил. Я только что вернулась из Каньон-Ранч. Мы встретились с тобой в «Jerry's». В «Jerry's», в Сохо, помнишь? Мы сидели в кабинке в дальнем зале. Ты говорил о том, что собрался поступить в Нью-Йоркский университет? — Она делает паузу и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. — Затем мы отправились ко мне домой… — Она опускает глаза. Она говорит. — Мы занимались любовью, потом ты ушел. — Она снова выдерживает паузу. — Ты в тот вечер ужинал с Вигго Мортенсеном, Джуд Лоу, одним из продюсеров «Коматозников 2», а Шон Макферсон был в городе с Джиной, и я, в общем-то, не очень хотела туда идти, а ты меня и не пригласил — а потом ты так и не перезвонил… На той же неделе я где-то прочитала, что ты ужинал в «Diabolo's» — возможно, в колонке Бадди Сигала — и что вы с Дамьеном снова наладили отношения, а затем я наткнулась на Эдгара Камерона, который сказал, что он ужинал с тобой в «Balthazar», а после этого вся ваша компания направилась в «Cheetah» и… и ты так мне больше и не перезвонил и… да ладно, Виктор, это же все в прошлом, верно?
Четыре недели назад я был на корабле посреди океана.
Четыре недели назад я смотрел на лужу крови, растекавшуюся на полу в туалетной комнате в каюте обреченной девушки.
Четыре недели назад я был в Лондоне на вечеринке в Ноттинг-Хилле.
Четыре недели назад я познакомился с Бобби Хьюзом. Джейми Филдс обнимала меня, когда я стоял посреди коридора в подвале.
Четыре недели назад меня не было в Нью-Йорке.
Четыре недели назад в квартиру Хлое вошел кто-то другой.
Четыре недели назад в воскресенье он раздел ее.
Я ничего не говорю. В моем животе плещется целое ведро кислоты, и меня всего трясет от ужаса.
— Зайка, — говорю я.
— Что?
Я начинаю одеваться.
— Мне пора идти.
— Что? — вскрикивает она, приподнимаясь в постели.
— Мне нужно забрать мои вещи, — говорю я подчеркнуто спокойным голосом. — Я выезжаю из того самого дома. Я переезжаю к тебе.
— Виктор, — начинает она, но затем меняет тон. — Я не уверена, что это правильно…
— А мне наплевать, — говорю я. — Я хочу жить вместе с тобой.
Она грустно улыбается и тянет ко мне руку.
— Это правда?
— Да, — говорю я. — Это правда. Я уверен на все сто.
— Ладно, — кивает она головой. — Ладно.
Я падаю на кровать и заключаю Хлое в объятия. Я целую ее в губы, глажу по голове.
— Я вернусь через час, — говорю я.
— Хорошо, — говорит она. — Может быть, мне с тобой поехать?
— Нет, не надо, — говорю я. — Жди меня здесь. Я вернусь скоро.
Но уже у двери что-то во мне ломается, я поворачиваюсь и говорю:
— Если, конечно, тебе очень хочется, то… то пошли вместе.
— Как долго тебя не будет?
Я вижу, что она снова взяла сценарий и листает его.
— Час. Может быть, меньше. Минут сорок.
— По-моему, — говорит она, — там написано, что я должна оставаться здесь.
— Почему?
— Потому что здесь должен быть отснят еще один эпизод.
— А про меня что в сценарии написано? — спрашиваю я.
— Про тебя… — Хлое, наморщив лоб, вглядывается в страницу. — …про тебя написано, что ты должен уйти.
— А потом? — спрашиваю я.
— А потом? — переспрашивает Хлое с улыбкой.
— Да, потом?
— Тут написано, что потом ты вернешься.
7
Сегодня мне не нужно вводить код, чтобы отключить сигнализацию и войти в тот самый дом то ли в восьмом, то ли в шестнадцатом аррондисмане. Калитка, ведущая во двор, открыта.
Я быстро шагаю через двор, на ходу выхватывая ключи из кармана пиджака от Prada, но и они мне не нужны, потому что входная дверь тоже широко распахнута. На улице уже начинает смеркаться, но пока еще достаточно светло, и дует сильный ветер, вой которого лишь изредка заглушается раскатами грома.
В доме пахнет бедой.
В прихожей я снимаю телефонную трубку, подношу ее к уху и слышу один только шорох. Я направляюсь в гостиную.
— Эй! — кричу я. — Есть ли здесь кто-нибудь? Это я, Виктор!
Только теперь до меня доходит, как темно и тихо в доме. Я протягиваю руку к выключателю. Света нет.
В доме невыносимо пахнет дерьмом, просто разит — сырым, жидким и зловонным, и мне приходится дышать ртом. Я вхожу в гостиную, ожидая какого-нибудь сюрприза, но комната пуста.
— Бобби! — кричу я. — Ты здесь? Где вы все! — А затем тихо добавляю: — Суки гребаные!
Тут я замечаю, что повсюду разбросаны мобильные телефоны — они лежат на столах, под стульями, они свалены в груды на полу — многие из них раздавлены, на некоторых отломаны антенны. У некоторых из них светятся экраны, но сеть отсутствует, и тогда я
ты один из тех, кто плохо видит в темноте
захожу на темную кухню. Я открываю сперва дверь холодильника, а затем морозильник, и свет, льющийся из них, выхватывает из темноты угол пустой комнаты. Я хватаю наполовину пустую трехлитровую бутылку «Столичной», лежащую в морозильнике на боку, и отхлебываю из нее, даже не почувствовав вкуса водки. Снаружи беспрестанно и глухо завывает ветер.
В выдвижном ящике рядом с мойкой я нахожу фонарик, и как только я поворачиваюсь, чтобы открыть другой ящик, я замечаю краем глаза чье-то присутствие. В панике я оборачиваюсь.
Это мое отражение в зеркале с позолоченной окантовкой, висящем над плитой. Испуганное, напряженное лицо. Я нервно хихикаю, подношу руку ко лбу и массирую лоб до тех пор, пока мне наконец не удается найти «вальтер» двадцать пятого калибра, который я спрятал в ящике на прошлой неделе.
Включив фонарик, я обнаруживаю, что дверца микроволновой печи открыта, а ее камера набита серо-коричневой смесью камней, листьев, веток и палок. И тут я замечаю наскальные рисунки.
