Филип Ридли - Крокодилия
— Меня все ненавидят, — признался он. Как хорошо было сказать об этом кому-то, сказать ей, смешать ее горе со своим.
— Я — нет. Уверена, у тебя на самом деле полно друзей.
— Ну да. Но я не пью. И они смеются за моей спиной. Я знаю.
— Почему, Стив? С чего бы это?
— Потому что у меня никогда не было девушки.
— Они просто завидуют, вот и всё. — И тут что-то тренькнуло у нее в мозгу, словно кусок головоломки встал на свое место. — Пойдем куда-нибудь вечером. Скажи им, что я твоя новая девушка. Я всё устрою.
Он засмеялся.
— Что, смешное предложение?
— О нет, Анна. Я был бы рад.
— А я всем расскажу, какой ты восхитительный любовник. Насколько ты лучше Барри.
И вот до конца лета они поженились и обзавелись домом. Имя Барри больше никогда не упоминалось, хотя Анна знала, что Стив выпивает с ним едва ли не каждый вечер. О чем они говорят, думала она, и что оставляют недосказанным — и видят ли ее такой, какой она видит себя: толстой, циничной стервой, попавшейся в собственную паутину?
Я облизал соски моего Билли Кроу.
— Что-то ты подавляешь меня сегодня, — сказал он.
— Правда? Я не хотел.
— Не уверен, что мне это нравится. Кажется, тебе кто-то дает уроки за моей спиной.
Я поцеловал его, провел языком по его нёбу. Как обычно, секс с ним полностью меня захватывает; вдыхать его запах, чувствовать его: жесткие сухие волосы на лобке, полукружия ягодиц, плоский живот; его вкус, его голос; он словно гибкий, скользкий дельфин в моих руках. Но рядом с ним я не могу свободно дышать, быть самим собой.
Потом Билли попросил:
— Давай подрочим друг другу. Пожалуйста. Давай подрочим.
Мы легли на спины, расставили ноги, наши тела соприкоснулись. Он взял мой член правой рукой, я взял его левой. Мы подрочили друг другу.
Билли закрыл глаза и стал говорить о джунглях. Я закрыл глаза и увидел Сэма. Наши фантазии связывали нас и разделяли.
Мы кончили, и Билли поцеловал меня.
— Вот так занимаются любовью крокодилы. Они не соприкасаются, они всегда сами по себе. Заперты в своих шкурах. Внутри их пылает страстный огонь, но они не ничего не показывают. Шкура, тяжелая, как броня, она защищает их. Они не протекают.
Мне хотелось уйти. Мне нужно было поговорить с Сэмом. Оставаться с Билли вдруг показалось мне совершенно бессмысленным. Но я не мог уйти. Я был привязан к нему. Накрепко. Он расцарапал мне спину, и эти царапины — знак, что я стал его собственностью; я был влюблен, я утопал в чужом огне.
И все же, закрывая глаза, я видел Сэма. Его мать приносит нам чай и тосты, солнце светит в окно, и я чувствую, как слезы наворачиваются от мысли, что я не с ним, не касаюсь его, что я лежу рядом с этим эгоистом Билли Кроу, который не любит меня, не понимает, но который хочет меня, хочет меня просто ради самого этого желания, ради драмы, которая называется любовным приключением.
Билли Кроу пренебрегает мной как личностью. Я статист в его сценарии. Подпорка для созданной им декорации. Как мне вырваться?
Собравшись с силами, я сказал:
— Мне надо идти. — И встал с кровати.
— Идти? Куда?
Только Билли имел право заканчивать свидание. Это он должен был сказать мне, чтобы я ушел. Если я что-то делал по-своему, он злился и обижался.
Я оделся.
— Можешь не возвращаться.
— Увидимся завтра, — сказал я.
— Слава Богу! — Сэм открыл дверь. — Я уж боялся, что ты не придешь. Ты так поздно. Я думал… даже не знаю, что я думал. Но я рад, что ты здесь.
— Я тоже рад.
Он закрыл дверь.
— Ну как твои дела?
— Неплохо. А твои?
— Я скучал по тебе целый день.
— И я скучал по тебе.
Мы ласкали друг друга так деликатно, так нежно. От его красоты мне хотелось плакать. Я видел наши отражения в зеркале. Мне казалось, что я обнимаю его, но в зеркале это он обнимал меня.
— Кто это там, Сэм? — раздался голос его матери.
— Это Доминик, мама.
— Ну-ка приведи его сюда. Дай-ка я на него посмотрю.
Мы вошли в гостиную. Она сидела у телевизора; чашка какао прикорнула на ручке кресла.
— Мы уж думали, ты не придешь, Дом.
— Простите. Я задержался. Отец неважно себя чувствует.
— Очень жаль. Надеюсь, он скоро поправится. Главное, что ты пришел. Сэм, пойди-ка сделай ему чаю, а мы пока поболтаем. Мы ведь даже толком не познакомились.
Сэм направился в кухню.
— Не отбивай его! — крикнул он.
— Если бы я могла! — ответила она и обратилась ко мне. — Боюсь, мой сын в старости станет параноиком. Ох, я была так занята весь день. Чем старше становишься, тем меньше способен делать. Я купила ветчины на завтрак. Ты любишь ветчину?
— Ну да. Люблю.
— Конечно, любишь. Все мальчишки любят ветчину. Мой муж, и Сэм, и все миллионы моих дружков. Все просто обожают ветчину. — Она рассмеялась и шлепнула меня по бедру. — А ты, надо сказать, красавчик.
— Правда? — Никогда прежде я не думал, что красив. По крайней мере, мне никто об этом говорил. Уверенно, во всяком случае.
— Сколько тебе лет, Дом?
— Восемнадцать.
— О, да ты совсем малыш. Но глаза твои старше. Дай-ка мне посмотреть твою лапу, Дом. Здесь есть всё. У тебя на ладони. Все истории.
И я положил ладонь, как раненую птицу, в ее теплую руку. Она ласково взяла ее и прошлась кончиками пальцев по моей линии жизни.
— Отвяжись, старая гарпия, — вошел в комнату Сэм. — Руки прочь. Так я и знал. Специально отправила меня готовить чай, чтобы полапать невинного ребенка.
— Если в этой комнате и есть кто-то невинный, так это я. А теперь садись и веди себя прилично. — Она обратилась ко мне: — Вы должны простить моего сына, Доминик. Годы секса и наркотиков превратили его в старого козла. Он завидует моему обаянию и чувству юмора.
— Ты-то никогда не делишься со мной своими дружками.
— Они слишком юные для тебя. Ты сам это знаешь. Но для женщины мужчина не может быть слишком молодым. Если у меня есть выбор, я всегда выбираю того, кто моложе.
— Или богаче, — вставил Сэм.
— Или у кого длиннее, — рассмеялась она.
Я тоже засмеялся.
— А теперь, — она откашлялась после смеха, — посмотрим, что же написано на твоей руке.
— Следует загробная музыка, — провозгласил Сэм.
— Меньше шума на галерке. Да, ты будешь жить долго.
— И счастливо. Клише.
— Заткнись, де Милль. Я работаю. Итак, ты будешь жить долго. Счастливо. И… — она нахмурилась. — Ты когда-нибудь бывал в джунглях?
— Нет, — признался я. — Вообще никуда не ездил.
— Ну, ты — зверь из джунглей, дорогуша, — сказала она. — Я это вижу, здесь это есть.
— И что вы видите?
— Деревья, болота, реку.
— И я там счастлив?
— О да, очень. Это твой мир, мой дорогой.
— А кто я?
— Трудно сказать. Что-то такое, это… это… это… крок…
— Мама, мне жаль это говорить, но ты чертовски переигрываешь. Это не имеет ни малейшего отношения к гаданию.
— Судя по всему, ты мог бы быть ящерицей, — заключила она, поцеловала мне руку и рассмеялась. — Ах ты, мой малыш. Пей чай, пока не остыл. У меня есть предназначение, Доминик. Быть медиумом. У меня потрясающие чувственные сны, когда эктоплазма стекает с кончиков пальцев, как сияющие зеленые макароны. К сожалению, я страшная обманщица. И я даже не могу гадать по чайной гуще с тех пор, как Сэм настоял, чтобы мы покупали чай в пакетиках.
— Так удобнее, — подтвердил Сэм.
— Видишь? Ну что я тебе говорила!
Я улыбнулся. Хотел бы я говорить так же со своей мамой.
— А теперь вы оба идите наверх, а я буду досматривать свой сериал. Он ее любит, а вон та девушка справа решила, что ребенок, которого она оставила…
— Мы уходим, уходим, — заторопился Сэм.
Я поцеловал ее на прощание.
— О да, тварь из джунглей, — она потрепала меня по щеке.
Мы с Сэмом поднялись на второй этаж.
Когда я снял рубашку, я услышал его вздох, и тут вспомнил, что Билли расцарапал мне спину.
— Сэм…
— Ты не обязан ничего объяснять.
— Сэм. Послушай меня. — Это все было так нечестно. Меньше всего я хотел причинить боль ему. — Есть один человек, — начал я. — Я хотел тебе сказать. Хотел, но… Иногда сам не знаешь…
— Ты любишь его?
— Нет. Разумеется, нет.
— Старый любовник?
— Нет. Не совсем так.
— Так что ж тогда?
— Сам не знаю. Все это так сложно объяснить. Он как-то влияет на меня. Не знаю, что это такое, не могу объяснить даже самому себе. Я с ним знаком всего ничего. Мне он совершенно безразличен. Знаю, что я ему тоже. Но Сэм. Послушай, Сэм. Это ничего не значит. Совсем. Ничего. Он как колдун, бывают такие люди, ты знаешь. Они просто поджидают нас. Как чудовища. И когда ты встречаешь такого человека, твоя жизнь оказывается в его руках. Ну скажи же, что ты меня понимаешь.
