Крэг Клевенджер - Дермафория
— Она еще там? — спрашивает мое отражение. Движение губ теряется в искаженном зеркале, поэтому я не уверен, что говорит оно.
— Мне надо отсидеться. — Отражение молчит, зато в разговор вступает Отто. Светловолосый, в джинсах, спортивной рубашке и очках с толстыми, как в аквариуме, стеклами, он сидит на подушке в углу. Отто рассматривает свои пальцы и медленно водит руками перед носом, но стоит ему заговорить, и остановить его уже невозможно.
— Страшная штука, — говорит он. — Та брюнетка с короткой стрижкой, приятельница Дезире. Забились мы с ней в уголок, так ей башню с ходу снесло. Повесила на меня цепи и сковала куском льда. Я думаю, вот клево. И все бы зашибись, да только она сует палец мне в задницу и начинает закручивать. Кому такое понравится? И ни хрена не сделаешь. Хочу ее остановить, но, позволь заметить, названия финских улиц это что-то. Как глотнул колес, так уже и губ своих не чувствовал. Какие уж там согласные. Отымела меня за двоих, а потом — бац! — и отрубилась напрочь. Два с лишним часа ждал, пока лед растает. Ладно, стряхиваю ее, голую, с джинсов, ищу бумажник и тут замечаю, что эта стерва сломала ноготь. На том самом чертовом пальце. Как увидел, так и заторчал. Надо бы рвать куда подальше, но не хочется ж, чтобы эта хрень порезала все внутри. Три дня на йогурте и сливках под самые жуткие проклятия с автоответчика. Нас не представили… Я — Отто.
— Я знаю, кто ты.
— А ты Эрик. — Он встает и протягивает руку. Кажется, тянется ко мне через зеркало. Я немного напуган, но тут он делает шаг в сторону от моего отражения. Мы обмениваемся рукопожатием, и я чувствую его плоть и кости.
Отто тычет в зеркало средним пальцем. Стекло прогибается резиновой простыней, и наши отражения распадаются на серебристые конфетти.
— Смотри. — Отто бьет кулаком в стену. По картинам, оконной раме и другим стенам разбегаются концентрические круги.
— Эрик? — Стены приходят в порядок, волны останавливаются, как на моментальной фотографии, когда ты открываешь дверь. — Что это было?
Твой силуэт в дверном проеме, свет бьет в глаза, но я все равно вижу твои глаза.
— Ничего, разговариваю с Отто.
— Выйди, тебе надо кое с кем познакомиться.
— Сейчас.
Ты посылаешь воздушный поцелуй и закрываешь дверь. Вижу тебя, и сердце бьется быстрее, кровь поет при звуке твоего голоса, и мне уже не хочется подниматься с кровати. Хочется лежать, чувствуя тепло твоей кожи, пусть даже призрачное.
— Отличная дурь, — говорит Отто. — Лучше бы только сам Господь сварганил. Может, я чего-то про тебя не знаю?
— Ты и так знаешь слишком много.
— Расслабься. Мы с Дезире давние приятели. Она мой лучший друг. Спасла от троих братьев, пяти сестер и пропавшего папаши.
— Печальная история.
— Но типичная.
— Ты чистый?
— Ты насчет жучков? Чистый. Дезире сама за этим присматривает. — Отто спускает штаны и задирает рубашку. Об ответной любезности он меня не просит.
— И что это значит?
— То, что я сказал.
— Какие у тебя с ней отношения?
— У нас с тобой бизнес, приятель. Кучи зелени, и на каждой бумажке наши имена. — Он застегивает ремень. — Хватит задницу обнюхивать, потолкуем начистоту.
— У тебя с ней что-то было? Я имею в виду секс.
— Нет. Даже близко не подходило. Ножки у нее хороши, признаю. Но Дезире не мой тип. Она обо мне заботится, я присматриваю за ней. Вроде как защищаю. Если ты ее хочешь, действуй, но про ревность забудь. Ревность мешает ясно мыслить. К тому же Дезире ведь невдомек, что эта дурь — твоих рук дело, а говорить ей ты не станешь. — Он стучит пальцем по зеркалу, и стекло покрывается серебристой рябью.
— Хорошо.
— Ты видишь то же, что и я?
— Да. Как ты ее называешь?
— То есть?
— Безумный Шляпник.
— Я что-то не догоняю.
— Даже лучшая в мире дурь не пойдет без правильного названия. Если возникают затруднения, обращайся к Алисе — не промахнешься.
— Спасибо за совет.
— Можешь состряпать еще?
— Получилось случайно. Я экспериментировал, хотел получить кое-что другое.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло. Так сможешь повторить?
— Конечно. Просто я к этому не готов. Оборудование кое-какое есть, но уже на износе, а остальное так, самоделки.
В качестве делительных воронок я использовал грелки. Походив по лавкам и распродажам, приобрел три отличных химических набора, из которых позаимствовал лабораторное стекло. Из-за парней вроде меня такие сейчас уже не выпускают.
— Позволь кое-что показать. — Отто берет с туалетного столика свечу. Их там три или четыре, и ни одну еще никто не зажег. Он переворачивает свечу, и я вижу, что она полая. Отто вытаскивает из тайника рулон долларов толщиной в запястье.
— С оборудованием я тебе помогу. Достану все, что хочешь, и обеспечу надежное, изолированное место.
— Убери.
— Это не ее. Они мои.
— Хочешь сказать, она хранит твои деньги?
Он молча перебрасывает сверток с ладони на ладонь.
— Она что же, не знает про них?
— Не знает. Здесь не все. Я в одном месте не держу.
— А если она зажжет свечу?
— Не зажжет. Слушай. — Он сует деньги мне в руку. — Я могу скинуть то, что у тебя есть, втрое дороже, чем ты продаешь сейчас. В пять, шесть раз дороже, чем оно тебе обходится. Не пожалеешь.
— Мне надо уйти отсюда.
Не помню, по какому случаю собрались, не помню имен и лиц присутствующих. Помню только, что твои друзья балдели от моей кислоты. Они знали, что я принес дурь, но не догадывались, что я же ее и создал.
Осаждаемый со всех сторон, я укрылся в твоей комнате, но стоило вылезти оттуда, как все началось сначала.
Где ты это взял? Можешь достать еще?
Мало того, что они, взявшись за руки, водили хороводы, ощупывали лица друг друга и трепались насчет красоты вселенной и повсеместном присутствии Бога. Они еще и по достоинству оценили меня и мой вклад в успех вечеринки. По мере того как повышался мой статус в группе, уменьшалось и расстояние между нами. Началось с того, что ты в разговоре дотронулась до моего плеча. Потом прислонилась, когда мы сидели на диване. Устроилась на коленях. А закончилось тем, что ты, прощаясь, взяла меня за руку. Случилось это примерно через полчаса после того, как от кайфа осталось лишь легкое разочарование.
— Останешься? — спросила ты, уткнувшись носом мне в шею.
— Только отойду ненадолго, — пообещал я, и ты обвила меня руками. — Сбегаю за вином. — Объятия стали крепче. Ты сказала нет.
— Обещаю. Дай мне пару минут.
— Сколько?
— Полчаса.
— Ладно. Возьми с собой Отто. Для гарантии.
— Он тоже останется?
— Смеешься.
Ты поцеловала меня. И пока длился поцелуй, мне даже Безумный Шляпник был не нужен.
— Кто следит за новостями, тот знает, что полиция устраивает облавы почти исключительно в бедных районах. — Скороговорке Отто мог бы позавидовать иной аукционист. — Если верить тому, что пишут о наркобизнесе в газетах, если считать, что наркотики — проблема исключительно бедняцких кварталов, то улицы гетто и баррио [2] должны кишеть толкачами, а покупатели выстраиваться в очереди, как за хлебом в Восточной Германии.
— Основной оборот происходит здесь. — Он направил меня в пригород. Бледно-серые домики с пикапами на подъездных дорожках и катерами у причалов. — Серьезно.
Он повернулся, стащил с заднего сиденья и бросил на колени свернутую в скатку черную спортивную сумку. Между слоями нейлона и водонепроницаемого брезента лежал плотный слиток из запечатанных в прозрачную пленку зеленых купюр. Верхний слой составляли бумажки с изображением Джексона.
— На этот раз не мои. Я лишь посредник, передаточная станция.
— Убери. — Я машинально бросил взгляд в зеркало заднего вида. Любая пара фар могла нести опасность. — Быстрее.
— Здесь только двадцатки. Непомеченные, бывшие в употреблении. Отследить невозможно. Сам проверял, так что знаю. — Он убрал деньги и застегнул сумку. — Эта штука тянет на тридцать пять фунтов. Сказать, сколько здесь всего?
— Не надо.
— Как хочешь. Кроме тебя, о них никто не знает. Сейчас мы отнесем их кому надо, они пересчитают, так что…
— Я подожду снаружи.
— Не трусь. Эти парни тебе понравятся, вот увидишь.
Мы сделали две или три остановки. Что-то запомнилось лучше, что-то выпало из памяти. Помню, все дома были почти одинаковые — белые стены, белые ковры, образцы детского творчества на холодильнике. В каждом нам предлагали легкое пиво, а мне еще и посидеть на диванчике перед громадным телевизором, пока Отто менял одну сумку на другую.
Клиенты Отто ездили на мини-вэнах с детскими сиденьями, на полу у них валялись упаковки от пластиковых коробочек с фаст-фудом и школьные бюллетени, в углу стояли тренажеры. У них были катера и водные мотоциклы, дома-автоприцепы и грузовички, бамперы которых украшали стикеры, провозглашавшие приверженность какой-нибудь политической партии или объявлявшие о том, что их дети имеют статус почетного студента. Они носили штормовки с эмблемой «Малой лиги» и футболки с рекламой известных спортивных брэндов, поставщиков водного оборудования и озерных курортов. У них были золотые кредитные карточки, гольф-клубы, спутниковые антенны, видеоигры, бассейны и скутеры.
