Георгий Злобо - Бесплатное порно
— Не сметь называть его так! — притопнула каблуком Наталья, пепел упал с её сигареты на кафель пола.
Антон взял деревянную куклу за шею и встряхнул перед люстрой:
— Гляди, сука какая! И чего в нём такого особенного, скажи мне?
— Хозяину виднее, — махнул рукой Щорс, — ну, уважаемые, бывайте, как говорится, здоровы! Долгих вам и счастливых лет! — они вышли в прихожую. Антон показал другу поднятый палец.
— И вы не кашляйте, — улыбнулся Отец вдогонку.
Молча стояли у закрытой двери.
Спустя примерно минуту Наталья молвила:
— Ты что, в самом деле отдал им его?
— Не его, разумеется, а двойника, — шепотом отозвался Отец, — у меня много таких двойников, и каждого я держу на съёмных квартирах.
— Ни хуя ж себе, у тебя на аренду, должно быть, бабла уходит! — присвистнула Наталья, — и ведь не рассказывал мне про это ни слова, партизан.
— Это средства с отката, — пояснил Отец, — в прошлом году я помог конторе Сипатого уйти от налогов на серьёзную сумму.
В этот момент на улице оглушительно хлопнуло, сразу у нескольких машин сработала сигнализация, раздался звон и крики.
— Это пизданул «ягуар» с шахтёрами, — пояснил Отец, — двойник был заряженный. Они собрались понюхать Буратино жопу — и разорвались на куски.
Отказом судьбу не изменишь
Как-то раз Кузьма напомнил сыну:
— Корнеплод, когда-нибудь, все мы умрём. Это случится неизбежно, понимаешь? И тот факт, что мне суждено умереть раньше, а тебе — позже, в сущности, ничего не меняет.
— Но почему ты думаешь, что раньше меня умрёшь, бать? — поднял рог Корнеплод (в руке его трепетал ужик).
— Ну как… ты же мой сын. Я старше, стало быть. Следовательно…
— Но это в случае естественной смерти, — возразил Корнеплод, — а если что-то случится? Я вполне могу погибнуть раньше тебя. Знаешь, этот рог… иногда мне кажется, что он сосёт из меня силы. Ты не мог бы покурить его и рассказать о своих ощущениях?
— Покурить твой рог?
— Ну да… поскобли его напильником — и стружку эту забей в сигарету и выкури.
— Ты уже делал так?
— Всего несколько раз…
— И как оно?
— Я пропутешествовал во времени и подсмотрел нашу смерть.
— Да что ты…
— Без тени иронии. Меня убьёт в интернате ребёнок-мутант: когда я буду спать, он введёт рог себе в прямую кишку, где растворит особыми анальными выделениями до состояния кашицы. Но смерть настигнет меня во сне, так что я ничего не успею понять. А тебя, бать, подстрелят шахтёры в баре: пробьют трубу в бедре — ты двинешь кони, а при этом обосрёшься и кончишь.
— Тогда я лучше не буду курить, — качал головой Кузьма, — такие прогоны мне не по вкусу.
Заметка из дневника Буратино
Есть люди, в которых заложена программа: они живут себе по ней, и не парятся.
Но у некоторых эта программа даёт сбой, а поскольку человек без программы неуправляем, его необходимо уничтожить.
Иди на хуй сам
Когда Наталья вошла, Отец сидел на диване. Лоснящееся от пота лицо его выражало смесь восторга и ужаса. На столе стояла пепельница, прокопченная пипетка лежала рядом.
— Что здесь происходит? — спросила Наталья.
— Я вернулся, — медленно отозвался Отец, — вернулся с того света.
— Ты опять дунул шалфея, что ли? — она разглядывала испачканную пеплом столешницу.
— Как мало надо, чтобы осознать радость жизни, — отозвался Отец, — как мало люди ценят жизнь. И правильно делают отчасти, но так же и шелкопряд ткёт полотно своё, не задумываясь о сохранности нити. Червь на верёвке: поднеси к нему зажигалку — он вспыхнет, — и будь здоров. А если при этом…
— Хорош хуйнёй страдать, — Наталья села на диван рядом с отцом, взяла телевизионный пульт.
— Это я хуйнёй страдаю? Это ты хуйнёй страдаешь. А я теперь только начинаю осознавать, что есть настоящая сила. Сгусток энергии, который нам не принадлежит. Представь себе это: океан энергии. Волны, волны кругом… и ты, и я — все мы лишь волны: Захер-Мазох писал об этом… Как глупо было бы волне жаловаться на океан. Как глупо было бы волне отделять себя от другой волны: словно все они не принадлежат одному. Как нелепо выглядели бы сожаления волны о том, что соседняя волна выше, мощней, полновесней. Помысли только: волна, вообразившая, что она может управлять своим движением. Наш разум напоминает мне разудалого серфера, который, поймав 9-ый вал и мчась по его гребню на доске, воображает, что в состоянии обуздать стихию.
Теперь-то я понимаю, что обязательно должен осуществить свою мечту и открыть интернат, где опробую в действии свою педагогическую теорию. Деньги — хуйня. Деньги у нас есть: я заставлю деревянного человека продать акции. И дело завертится, вот увидишь. И тогда я, наконец, покину Страну Дураков.
Я хотел назначить Пантелеймона управляющим, а Кузьму — финансовым директором. Теперь придётся искать им замену. Какие всё-таки пидорасы эти шахтёры… Да и я — мудло и хуесос. Остался теперь один. Даже Баттерфляй убежал!
— Дэк он тебя испугался, между прочим! — Наталья почесала пятку.
— Это ничего… у меня его мобильный остался. Позвоню, извинюсь. Скажу: проект остаётся в силе, так и так, если не передумал — приезжай, ты нужен, мы тебе доверяем.
— А если он тебя на хуй пошлёт?
— Туда мне, значит, и дорога. Да я его самого туда пошлю.
Все как один
Когда пожар в душе утихнет,И вихрь мятежный отцветёт,Ты вспомнишь тополи и пихты,И дивный край, где выл койот,Где на фисташках твоё семя,Где зелен страсти виноград,Где гордых лет землетрясенье,Где край земли, где рай и ад.Ты пожалеешь о минутах,Что тратил, мысли теребя.Родные парты института,Запомнил ты, минет любя.И как охотился на триппер,И как блевал «Спотыкачом»,Как чирей гнойный мощно выпер —(Ходил тогда с больным плечом,Ребятам предлагал:— ВзглянитеНа мой фурункул: будь здоров!— Ого! — таращил зенки Витя,— Силён! — боялся Комаров.)Но злых годин унынье этоОтходит пусть как длинный сон.Сердца надеждой отогреты,Сердца = пылающий пистон!И говорливый дух сомнений,И ложь предвзятого ума,И голод рифм, и дрожь коленей,И наркотический дурман,И ноги девушки глазастой,Что теребила проводок,И перекушенное завтра,И спелых ягодиц медок;Как вечно натирал мозоли,Как мог едва идти ровней;Картофель, вялый тормоз Оли,Гнилой кирпич и визг саней.И рубанёт под сердце мыслью:— А я ль не мальчик с топором?И на окне ботва прокиснет,И пошевелится паром…Ну что, доволен? Всех имея,Ты заработал простатит.Теперь — чем реже, тем хмельнее.А реже — что ж — «господь простит».Но не простит коса слепая,Что подсечёт как колосок.Остерегись, в огонь ступая:Отравлен дыни этой сок.Раскрой очей кривые окна,Сожми кулак до хруста чтоб.(Мошонка удивлённо взмокла:— Где ж взять циркониевый гроб?)И сыто квакал сноб-кишечник:— Вы предаёте идеал!Вы ссыте в очи нам, овечкам,Вы — негодяй и либерал!А совесть трепетно вздыхала:— Еще недавно мальчик цвёл!Сдавал на днях анализ кала…Сестрёнку на аборт привёл.Лишил бродягу литра водки,Зашил козлиную дыру,Сплясал фламенко на пилотке,Сыграл в «трилистник» и «буру»,Забил ногами трансвестита,Забылся пьяный под столом…— Пущай живёт! — вмешался бритыйПод ноль усталый костолом.И мы живём, вздымая знамяСвоих непонятых надежд.И раздуваем искру в пламя,Открыв пассатам мозга брешь.И веселимся на распутье,Стаканом водочным стуча;И бьём хрусталь кристальной сути,Муку сдувая с калача,Но затыкаемся невольно,Когда из сумрачных глубинНам говорят сатрапы: «вольно!» —И вон выходят как один.
Разведка боем
В одну из ночей Руслан, вернувшийся в город, выследил отца на трамвайной остановке.
Икая от оборовшего вдруг озноба, тихо произнёс:
— Куда изволим ехать, уважаемый?
Отец, не поворачиваясь, пырнул его ножом в бок — напрыгнул — ещё, ещё, ещё — и отпихнул коленом.
— Теперь ты мне не нужен, костлявый, — тяжело дыша, проорал Отец, сплёвывая, — я нанял в учреждение толкового менеджера с MBA-ем, и он мне организовал всё как надо. Я теперь — Верховный Учитель, — и учу детишек уму-разуму. Чтобы не попадались на удочку таких распиздяев как ты, Баттерфляй! Такие, как ты, зовутся слабым звеном: от них принято избавляться. Не даром говорят: где тонко, там и рвётся… так вот, костлявый: у тебя везде было тонко. Ты был слабым звеном, и Буратино предпочёл от тебя избавиться!
