На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Она в самом деле так верещит?
– Так, и не иначе. Мерзейшая манера. Собрав волю в кулак, я ответил твердо и мужественно: «Есть вещи, не подвластные чужой воле. Вдобавок я дожидаюсь юную Джинджер!»
– Джин!
– Хорошо. «Я жду юную Джин. Нечего сказать, коллизия! Она вот-вот появится, а я – женат». Мачеха сверлит меня взглядом через лорнет. «Это твое последнее слово?» Я закурил: «Да!» Веско так, со значением. «Ты осознаешь все последствия?» – «Да», – снова ответил я и покинул дом, презрев ее золото. Здорово, правда?
– Ничего особенного. Всякий бы так.
– Табби – ни за что! И Фарадей, и Томсон. А уж тем более Десборо Смит! Способен на это лишь человек высшей пробы. Неужели вы за него не выйдете?
– Нет, спасибо. К тому же я вам не верю.
– Вообще-то вы правы, я все выдумал. А почему вы догадались?
– Табби рассказывал, что вы ушли, когда вам был двадцать один год. Даже она не станет женить такого младенца.
– Какой прозорливый ум! – восхитился Джо. – Глаза, волосы, зубы, а тут еще ум! Как говорится, все при ней. Что ж вы удивляетесь, что я выбрал именно вас на роль миссис Ванрингэм?
– А почему, по правде, вы ушли из дома?
Джо стал серьезным и ответил не сразу:
– Были причины.
– Какие?
– Поговорим о чем-нибудь другом.
Джин поперхнулась и покраснела. Обычно мужчины из кожи вон лезли, выказывая ей всяческую почтительность. К унижениям она не привыкла.
– Что ж, – сказала она, – предложите две-три темы, которые вас не оскорбят.
Даже ей самой показалось, что это глуповато. Видимо, казалось так и Джо – строгость сбежала с его лица, рот опять растянулся в знакомую усмешку.
– Простите, – сказал он.
– Ничего, – отчужденно отозвалась Джин.
Сильнее всего ее уколола несправедливость. Нет, что ж это – сначала завлекли, а потом выставили дурой! Если мужчина, в сущности, заявляет: «Я – жизнерадостный идиот, давайте болтать всякую чушь, пока не надоест», – так его и воспринимаешь. Как не обидеться, если он, нарушая правила игры, чопорно изречет: «Мадам, вы забылись!»
– Кажется, я был резковат.
– Вы были грубы. Это хамство какое-то!
– Хорошо сказано. У вас – истинный дар слова.
– Я задала естественный…
– Знаю, знаю! И каюсь. Простите, вырвалось. Ваш вопрос оживил картины, которыми мне не хотелось бы любоваться, вот я и огрызнулся, как пес, которому отдавили больную лапу. Разумеется, я скажу, почему ушел из дома.
– Спасибо, незачем. Мне неинтересно.
– Еще как интересно! Не вставайте в позу.
– Простите.
– Ладно, оба виноваты.
Джин поднялась.
– Мне пора!
– Ерунда. Вы еще не съели сладкое.
– Мне не хочется.
– Тогда зачем заказывали? – сурово укорил ее Джо. – Три шиллинга! Я – не миллионер. Видит бог, я вас не попрекаю, мне для вас фруктовых салатов не жалко, сколько бы они…
– До свидания.
– Вы что, правда уходите?
– Правда.
– Так… Тогда я сейчас завою.
Джин направилась к выходу, и вслед ей раздался низкий, зловещий вой. Она вернулась.
– Присядете? Или продолжать?
Джин села, чувствуя то, что, по расследовании, признала беспокойством. Впервые разглядела она, что угрожало безмятежности ее души. Конечно, она не стала пылью под колесами его колесницы [32], но все-таки он принудил ее сесть, и она села, с тревогой ощущая, что под маской клоуна скрывается характер посильнее, чем у нее. Видимо, этот человек добивается того, чего хочет.
– Если вы любите выставлять себя на…
– Обожаю! Вот – фруктовый салат. Ешьте его с должным почтением. Так, а теперь перейдем к причинам моей разлуки с княгиней Дворничек. Я ушел, потому что не могу видеть убийства.
– О чем вы?
– Об отце. Тогда он был еще жив. Убить его ей удалось только через год.
– Убить? – удивилась Джин.
– О, я не имею в виду малоизвестных азиатских ядов! Изобретательной жене тонкого, ранимого человека они не требуются. Ее метод – отравить ему жизнь.
Джин промолчала, Джо продолжал. Глаза у него стали задумчивыми, а голос – едким.
– Вы хорошо ее знаете?
– Не очень.
– Если хотите узнать получше, посмотрите мою пьесу. Я ее там описал со всеми потрохами, все ее любимые присказки, все привычки. Всех ее альфонсов. Хлесткая получилась штучка. Слава богу, мачеха – заядлая театралка. Была, во всяком случае. Когда вернется, наверняка посмотрит. Продерет ее до нутра!
Джин стало холодно.
– Вы очень злой, – сказала она.
– Злой. Но не очень. Я любил отца. Да, когда княгиня увидит пьесу, ее проберет. Тот же эффект, что в «Гамлете». Тоже, кстати, драматург неплохой. Но боюсь, тем и кончится. Мачеху не перевоспитаешь. Она неизлечима. События, о которых я писал, случились давно, но она и сейчас такая же.
– Какая?
– Позорится с мальчишками вдвое моложе ее. Так было при отце, так и сейчас. Наверное, князь фон цу Дворничек – юнец лет двадцати с хвостиком, надушенный, завитой… Годы ее не сломают. Она и в восемьдесят такой останется. А может, опять выйдет замуж. В один прекрасный день у меня появится отчим, похожий на мальчишку из шубертовского хора. Когда я встретил Табби с год назад, он уверял, что указывают на некоего Пика. Вроде бы торчит около нее, как приклеенный. Надеюсь, все-таки нет. Видел я этого Пика на вечеринках, полное ничтожество. А вообще-то ее излюбленный тип. Ладно, хватит с вас семейных сплетен. Закурить хотите?
Протянув портсигар, Джо с изумлением увидел, что гостья его уже стоит и явно намерена уйти.
– Эй, куда вы? – воскликнул он. – Мы еще пируем.
Джин искрила от ярости, ей хотелось визжать, царапаться, кусаться, но девушек ее класса хорошо дрессируют, и она выдавила ледяную улыбку.
– Мне пора.
– Пожалуйста, не уходите!
– Я и не заметила, что так поздно.
– Какое там поздно! Всего три часа. Разгар дня.
– Я обещала вернуться пораньше.
– А кофе? Как же кофе?
– Нет, благодарю.
– Всего один шиллинг 6 пенсов!
– Я не хочу кофе.
– Как грустно! А я-то собирался провести с вами еще часик-другой…
– Простите.
– Ну, раз пора, значит – пора. Тогда договоримся.
– О чем?
– Как о чем? О новой встрече, разумеется. Где, когда?
– Не знаю. Я редко бываю в Лондоне. До свидания.
– Минуточку…
– Простите, – оборвала Джин. – Я совсем опаздываю. Спасибо большое. Прощайте.
И выскочила из зала, не успел он и стул отодвинуть. Когда через минуту он вылетел на улицу, ее уже и след простыл. Он постоял, удивленно озираясь. Возможно, ему почудилось. Но как-то она внезапно ушла…
Вспомнив, что еще надо
