На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Джин уже давно что-то бормотала, словно ее машина на крутом въезде.
– Вы… то есть вы… – наконец проговорила она, – не имеете никакого отношения к издательству? Вы просто валяли дурака? А я надеялась…
– Нет, нет!
– А как же! Сами сказали, счет аннулируем.
– Я и хочу его аннулировать.
Спокойная уверенность его тона произвела на Джин впечатление.
– Вы меня не разыгрываете? – умоляюще спросила она.
– Ну что вы! Когда я сказал, что я – не друг Басби, я не имел в виду, что мы не знакомы. Я его прекрасно знаю, сумею согнуть как тростинку.
– Как?
– Воззову к его лучшим чувствам.
– Думаете, получится?
– Кто его знает! Вдруг у него золотое сердце, хотя я что-то не замечал.
– А если не золотое?
– Значит, по-другому попробуем. Ничего, все образуется.
Джин засмеялась.
– Мама всегда так говорит. Что бы ни случилось, она свое: «Ничего, все образуется!»
– Очень разумная женщина, – одобрил Джо. – Надеюсь с ней познакомиться. Так вот, я уверен, мы сумеем привести все к счастливой развязке. Не волнуйтесь больше.
– Это трудно.
– Оттого, что вы не знаете, с кем имеете дело.
– Вы про Басби?
– Нет, про себя. Когда мы познакомимся ближе, вы поразитесь моим талантам. А теперь остается самая мелочь – вы подождете тут или пойдете сразу?
– Пойду? Куда?
– В ресторан, заказать столик. Давайте отправимся в «Савой». Не возражаете? Очень удобно, совсем рядом.
– Меня уже пригласили!
– Тогда, конечно, лучше идти сейчас. Успеете позвонить и отменить свидание.
Джин призадумалась. Если этот оригинальный человек и вправду может уговорить Басби, то в ответ, из любезности, надо принять его приглашение.
– Мне очень полезно, – прибавил он, – показаться на публике с девушкой в такой шляпке. Мой социальный престиж мгновенно подскочит.
– Я с приятельницами договорилась… – дрогнула Джин.
– Ну вот и бегите, позвоните им. Через несколько минут я – с вами. В малом зале, хорошо? Там спокойнее, а мне многое надо вам сказать.
Через четверть часа Джин, сидевшую в вестибюле «Савоя», позвали к телефону. Она нехотя пошла к кабинке. Мейбл Первис, организовавшая встречу старых школьных подружек, прийти на которую Джин отказалась несколько минут назад, сожалела, укоряла, настаивала, и Джин боялась новых препирательств.
– Алло! – проговорила она. – Я слушаю. Да, да – я, Имоджин!
Ей ответил мужской голос:
– Прекрасно. Ну что ж, все улажено.
– Как?
– Басби поставил на счете роспись: «получено»!
– Неужели вся сумма?
– До последнего пенса.
– Ой!
– Я знал, что вы обрадуетесь.
– Вы просто волшебник! Как вам это удалось?
– Подробности при встрече.
– А когда?
– Через минутку.
– Хорошо. Я жду.
– Непременно. А, да, еще одно!
– Да?
– Вы выйдете за меня замуж?
– Что?!
– Замуж.
– Замуж?
– Именно. За-муж. Зельц, артишок, майонез…
Джин беспомощно хихикнула.
– Вы рыдаете? – спросила трубка.
– Нет, я смеюсь.
– Н-да, худо дело. А каким смехом, глумливым? Нет, скорее зловещим… Вы что, не хотите за меня замуж?
– Нет.
– Тогда, пожалуйста, закажите для меня полусухого мартини. Я сейчас приду.
5
– А почему? – допытывался Джо.
Джин рассматривала закуску, сообразив, как всегда, слишком поздно, что сделала неправильный выбор.
– Вам не кажется, – осведомилась она, – что мне надо было заказать сардинки?
– Мне кажется, – ответил он, – что вам надо выйти за меня замуж.
– Вместо картофельного салата и пикулей…
– Не будем отвлекаться, – мягко напомнил Джо. – Видимо, вы не заметили, что я оказал вам самую большую честь, какую мужчина может оказать женщине. Так, во всяком случае, я где-то читал.
– Заметила.
– Тогда не увиливайте! При чем тут какие-то пикули? Я предложил вам выйти за меня замуж. Вы ответили – нет. Теперь я спрашиваю почему.
– Я обещала маме, что не выйду замуж за человека, с которым знакома пять минут.
– Вот тут вы ошибаетесь! Около двадцати.
– Все равно. Мы же совсем незнакомы!
– Девушки часто пускают в ход этот довод. А позже обнаруживается, что еще в палеозойскую эру он был головастиком, она – рыбкой. Глупейшее положение!
– Вы думаете, и мы с вами так?
– Конечно. Помню как сейчас. Какое было время! Рай, да и только.
– Я не люблю головастиков.
– Ничего. Я с тех пор продвинулся. Во-первых, я написал пьесу.
– Да их все пишут!
– Это верно, но мою-то поставили! Успех – оглушительный. Хотите расскажу? Рецензии почитаю? Они тут.
– Попозже, ладно?
– В любой момент, как только вам захочется.
– Я очень рада за вас и с удовольствием послушаю, но вы ведь еще не рассказали про Басби.
– Ах, про Басби…
– Ну да!
– Пустяки какие! Вам что, правда интересно?
– Начинайте с начала и ничего не пропускайте. Это чудо какое-то!
Джо отхлебнул рейнвейна.
– Тут и говорить не о чем. Для меня это мелочь. Ну, если желаете, извольте. Сценарий развивался так… Расставшись с вами, я направился к нему. «Эй, Басби!» – воскликнул я. Он ответил: «А, это вы!» – «Вот, – говорю, – заглянул по поводу счета».
– А он…
– А он… Нет, все еще я. Признаюсь, начал я не с той реплики.
– Воззвали к лучшим чувствам?
– Вот именно. Сказал, что одна прелестная девушка, самая красивая на свете, с изумительнейшими глазами, точно оживший персонаж картины «Vie Parisenne» [31], просит у него одолжения. Неужели он ей откажет? Неужели допустит, чтоб изумительнейшие глаза утонули в слезах? Неужели осмелится сразить ее седовласого папу…
– У него только виски поседели.
– …папу с седыми висками, сообщив, что вымогательство не отменяется и папе придется выворачивать карманы, наскребая 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов? Неужели из-за грязной, мелкой жадности он ввергнет счастливое семейство в пучину бедствий и побудит славного охотника пожалеть о том, что он вообще видел яростного носорога? Однако намерения его именно такими и были. Я умолял его подумать. Я убеждал, что это говорит не он, не Мортимер Басби. Я упрашивал сделать великодушный жест. Да, кстати, про глаза, – перебил себя Джо. – Пожалуй, многие скажут, что они – синие, как летние сумерки в Калифорнии, и, в общем, будут правы. Глаза – синие, но иногда отсвечивают зеленоватым, словно море на…
– Да оставьте вы их! Глаза как глаза.
– Нет. Единственные на свете.
– Что ж, их уже не исправишь. Итак, вы попросили его сделать великодушный жест, а он…
– Грубо отказался. Тогда жест сделал я. Поднял руку, занес над его спиной – ладонь моя парила как бабочка, готовая опуститься на прелестный цветочек…
– Что же тут страшного?
– А вот что! Еще утром он обмолвился, что спалил на солнце плечи. Ну,
