Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово
К тому же уже в течение нескольких недель Рашид пребывает в страшном волнении. В Иране назревает правительственный кризис. Вновь закрылись университеты. В переполненных тюрьмах страны тысячи заключенных.
И однажды утром Рашид исчезает. Его ищут повсюду, но нигде не могут найти. Директор оповещает об этом местный пост жандармерии во Фридхайме. Вскоре объявляется розыск Рашида по всей Германии. Его фото публикуется в газетах и появляется на экранах телевизоров. Возникают опасения, что он мог стать жертвой преступления.
В течение пяти дней Рашид считается пропавшим.
Затем двадцать пятого февраля, в субботу, перед зданием школы останавливается автомобиль франкфуртской полиции, и двое полицейских помогают маленькому принцу выйти из машины. Выглядит Рашид ужасно. Лицо неумытое и смертельно бледное. Видно, что эти дни он скитался, одежда грязная и измятая, двигается он как пьяный. Пять минут спустя меня вызывает директор. В кабинете доктора Флориана сидит Рашид. На лбу у него виден красный шрам. Как только я вхожу, он начинает плакать. Он сидит совершенно прямо, слезы бегут по его щекам, он всхлипывает и давится слезами. Мне становится не по себе. Доктор Флориан дает знак. «Пусть поплачет». Когда Рашид немного успокаивается, директор произносит.
— Оливер, я распорядился пригласить тебя по просьбе Рашида. Он питает к тебе большое доверие. Ты помог ему с молитвенным ковриком, когда он прибыл к нам, ну и вообще. Я полагаю, ему сейчас нужен человек, которому он доверяет.
Я сажусь рядом с Малышом и кладу ему руку на плечи.
— Ну, давай рассказывай, что случилось. Мы так переживали за тебя! Куда ты собирался?
— В Тегеран, конечно, — говорит маленький принц.
— К маме.
— Без всего? Я имею в виду — без копейки денег в кармане?
— Я накопил больше пятидесяти марок. Ведь господин Гертерих дает нам каждую пятницу две марки. И, кроме того, я взял с собой молитвенный коврик.
— Но, Рашид, мальчик мой, молитвенного коврика и пятидесяти марок недостаточно, чтобы добраться до Тегерана.
— Конечно, я понимал, что этих денег мало, — продолжает Рашид. — Но у меня дядя в Каире, он очень богатый. Я подумал, если я доберусь до Каира, все будет хорошо.
— До Каира ты бы тоже не добрался.
— Но ведь я был в Каире.
— Хорошо, ты был в Каире. Но как ты туда добрался?
— Через Мюнхен, Цюрих и Рим.
— Я не понимаю ни слова.
Маленький принц начал даже немного улыбаться.
— Ты же мне на Рождество подарил эту книгу про мальчика, который выдавал себя за слепого, он же смог совершить кругосветное путешествие на самолете.
Да, действительно, я дарил…
— Рашид!
— Да. До Франкфурта у меня хватило денег. Туда я доехал на поезде, там я купил хлеба и пару банок консервов, затем ночью забрался в грузовой отсек самолета и спрятался. Это был рейс Мюнхен — Цюрих — Рим — Каир.
— И тебя никто не обнаружил?
— Во Франкфурте — нет. Там все шло гладко, мне пришлось только пролезть через два проволочных заграждения. Люки грузового отсека были открыты для проветривания, понимаешь? Самолет стоял в ангаре. Там я спал в первую ночь. Ночевать пришлось среди бутылок виски.
— А дальше?
— На следующее утро взлетели. В отсек загрузили еще лишь пару ящиков. Я был очень осторожен. Старался, чтобы рабочие меня не заметили. Было ужасно холодно. У меня начался насморк, и я страшно боялся чихнуть.
— Рашид чихает. — Потом все кончилось, но я ни разу не чихнул. Ни разу.
Как только Рашид начал рассказывать, директор включил магнитофон. Магнитофон стоит за его письменным столом, микрофон за вазой с цветами на том же столе. Я вижу магнитофон и его вращающиеся диски. Рашид не видит.
— Через Мюнхен и Цюрих мы прибыли в Рим. Ночь, когда мы летели в Каир, была самой скверной ночью в моей жизни. Самолет бросало в разные стороны. Я крепко держался за веревку, непрерывно читал молитвы и все время думал о маме.
— Рашид! Это же сумасшествие! Зачем тебе все это было нужно?
— Я же говорю тебе. У меня дядя в Каире. Он богатый. Я думал, он даст мне денег, и я смогу полететь дальше в Тегеран и вовремя буду там.
— Вовремя?
— Да, когда начнется освобождение моей родины. Когда меня болтало в самолете, я все время думал, как обрадуется мама, увидев меня. Понимаешь?
— Конечно.
— Разве это сумасшествие?
— Нет. Извини. А что случилось в Каире?
— На аэродроме все было нормально. Из самолета я вылез, как мышонок. Перелез через проволочное заграждение и потом изо всех сил старался побыстрее добраться до квартиры моего дяди.
— А там?
— Его там не было. Он замешан во всех этих политических делах, понимаешь? Так что там я попал в западню. Эта несчастная Махда. Если я еще хоть раз увижу…
Беззвучно крутятся диски магнитофона. Директор курит трубку. Над нами поют малыши на уроке пения: «Кто растил тебя, прекрасный лес, так высоко, там, наверху…»
— Махда?
— Это его экономка. Она сказала, чтобы я вошел в дом.
— Но ты же говорил, твоего дяди не было дома.
— Этого я еще не знал. Двое египетских полицейских сидели в доме. Они были очень вежливы со мной. Немецкая полиция отправила им телеграмму, полагая, что я обращусь к дяде. Так что они меня забрали.
Он закрывает лицо руками, надеясь скрыть от нас, что плачет. Однако это ему не удается, так как слезы текут из-под пальцев и капают на колени.
Директор сообщает мне:
— Рашид прилетел рейсом «Люфтганзы». Во Франкфурте его уже ждала немецкая полиция. — Он вынимает трубку изо рта. — Рашид попросил меня кое о чем. Я думаю, его просьбу следует выполнить.
— Что за просьба?
— Он тебя любит, Оливер, больше, чем кого-либо другого из ребят. Он спрашивает, не смог бы он некоторое время поспать в твоей комнате. С тобой, Ноа и Вольфгангом. Мы можем поставить к вам четвертую кровать. Я не возражаю. Вольфганг и Ноа тоже не против.
— Ты знаешь, мне снились такие ужасные сны, — говорит Рашид и поднимает заплаканное личико. — Но я хотел бы спать только в твоей комнате, если, конечно, никому не помешаю.
— Ни в коем случае!
— Значит, я действительно могу… — В следующий момент он подпрыгивает, виснет у меня на шее, сжимает меня в объятиях и прижимается ко мне. — Это ненадолго. Всего лишь на пару дней, пока не прекратятся сны.
— Да-да, — говорю я, — ясное дело. Само собой разумеется, мальчик мой.
— Благодарю тебя, Оливер, — говорит директор и выключает магнитофон.
— А теперь, Рашид, марш в ванную! А ты, Оливер, иди в класс!
Что я и делаю. В коридоре я думаю о своем «брате» Ганси.
Вот теперь мы на пороге третьей истории.
Глава 26
— Ганси, я думаю, тебя это не обидит?
— Я тебя умоляю! а что может меня обидеть?
— Ты же понимаешь, я не могу не выполнить просьбу Рашида.
— Да я бы перестал тебя уважать, если бы ты ее не выполнил!
— Несмотря на то что ты мой брат, ты же не можешь спать в комнате вместе со мной?
— Именно потому, что я твой брат! Я всегда знал, что ты классный парень!
Этот разговор состоялся на катке. После обеда мне нужно было обязательно поговорить с Ганси. Я понимал, что не имею права портить с ним отношения. Слишком много он знает. Я ни в коем случае не хотел бы, чтобы он стал моим врагом.
Перед ужином мы с Ноа перетаскиваем кровать Рашида в нашу комнату. Многие из ребят приносят для маленького принца шоколадки, конфеты и игрушки. Ганси дарит ему свою губную гармошку. Ганси! Рашид страшно смущен таким проявлением к нему дружеских чувств и симпатий. Затем он строго на восток расстилает свой молитвенный коврик, который, кстати, слетал до Каира и обратно. Мы слышим, как он читает вечернюю суру. Между тем входит Ганси. Он входит так тихо, что я сначала его не замечаю. Скатав молитвенный коврик, маленький принц ложится в постель. А когда я подхожу к нему, чтобы пожелать спокойной ночи, он обнимает меня и шепчет на ухо:
— Сегодня мне уже не будут сниться плохие сны!
Тут я слышу голос Ганси:
— Рашид, меня послали Джузеппе и Али, чтобы я пожелал тебе спокойной ночи.
— Спасибо, — отвечает маленький принц. — Вы все так добры ко мне.
— Но больше всех Оливер, — произносит Ганси, пожимает мне руку и улыбается.
— Пока, — говорит он.
Хромая, он выходит — маленький, кривоногий, худощавый и весь перекошенный.
Это было двадцать пятого февраля.
Глава 27
Вечером четвертого марта, в следующую субботу, меня вновь пригласили на ужин к Манфреду Лорду. Шестого марта мы получаем свидетельства с оценками за полугодие, и на три дня каникул я лечу в Эхтернах к своей маме.
Манфред Лорд любезен в этот вечер как никогда. Господин Лео, который накрывал на стол, также очень любезен.
