Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель
Ждут дорогого гостя. Он является каждый год и каждый год ему одинаково рады. В каждом доме, в каждой хижине делаются ежегодно торжественные приготовления к его встрече, точно к приезду царя. Целый народ ждет его с волнением невесты, встречает с распростертыми объятиями любви и угощает всем, что есть у него лучшего. Богатый подносит свое серебро и золото, хрусталь и шелк. Бедный усиленно работает для него день и ночь; неспособный к работе выпрашивает себе подаянием сладкое вино и вкусные яства для принятия дорогого гостя, а кто совестится просить милостыню и не имеет денег для покупки приглашается к богатому. Забота и печаль не должны давить никого, и никто не должен страдать от голода в великий, светлый праздник.
Завтра Пасха.
С каким нетерпением, с какими надеждами, с какою радостью ждут ее! Несчастные, проводившие шесть месяцев в нищете и бедности, в грязных, нетопленных, сырых квартирах, на гнилой соломе, покрытые лохмотьями, оживают с появлением молодой весны, и первые солнечные лучи проливают спасительный свет в холодные, темные кельи несчастных затворников. Больные, долго не покидавшие своих душных квартир, выходят на свежий воздух, под голубое небо, вдыхают в себя юную здоровую жизнь и благодарят Бога. Все радостно и свободно дышит после долгих зимних страданий; с пробужденной жизнью пробуждаются и светлые надежды и весело встречает еврей праздник пасхи, как провозвестника свободы и благоухающего лета.
Солнце заходит и из гроба похороненного дня выходит ночь в звездной одежде, с полумесяцем на светлом челе. На усталую землю нисходят тишина и покой. Шум, толкотня, человеческие страсти умолкают; бойцы оставляют арену, работники возвращаются домой с топором и заступом, с аршином и весами, с своими заботами и надеждами. Окна домов ярко освещаются, разряженные люди быстро мелькают по уснувшим улицам и громкий дневной шум замирает в тихом шепоте, вечера.
Настал первый пасхальный вечер; святое его веяние проникло в дома и хижины; свечи ярко зажглись там, где обыкновенно горит тусклый ночник; место рубища заступили шелковые одежды, и трудную, кровавую работу сменил покой и мир. На морщинистых, озабоченных и изнуренных лицах, как цветы на могилах, явилось выражение радостного довольства. Печаль и забота изгнаны на неделю из тех семейств, где в остальное время года они неизбежны. Подавленный горем, несчастьем, Еврей дышет привольно, точно вся атмосфера составлена из чистого кислорода, точно жизнь сделалась веселой прогулкой, а свет — театром, на котором разыгрываются только веселые пьесы, точно на горизонте не носится ни одной грозной тучи, нет ни грома, ни молнии!
Благодаря неутомимой работе многих недель, в домах появились хлеб и вино, весело горит огонь в печи, на кухне идет стряпня. Белье и платье чисты и новы; медный канделябр блестит точно золотой; на покрытом белой скатертью столе горят пять свечей, ярко освещая чистую комнату, в которой все носит печать молодости и опрятности. Вода и известь сделали свое дело, стены выбелены, пол вымыт; на лежанке расставлены чистая оловянная посуда и жестяные кружки; наполненные вином бокалы дожидаются молитвенного благословения на столе, уставленном всевозможными яствами. Под шелковой салфеткой лежат мацы (опресноки), рядом с жареными яйцами, медом, плодами, сладкими и горькими овощами, и переплетенными и непереплетенными молитвенниками, в которых, с комментариями, а иногда и с картинками, рассказывается история пасхи, история исхода евреев из Египта.
В доме, куда мы теперь входим, еще господствует глубокая, торжественная тишина. Женщины и дети в праздничных костюмах сидят молча вдоль стен. Из противоположного дома долетают сюда громкие мужские голоса, читающие с особенными традиционными модуляциями историю исхода и избавления. Но вот входит хозяин дома, в сопровождении двух сыновей. Он сегодня дольше всех молился в синагоге; он вообще оставляет ее последний. На закате жизни человек посвящает больше времени молитве, он долее отдыхает в храме Божием от житейских работ и ниже преклоняется пред управляющим всем миром Божьим промыслом. При появлении старца все присутствующие поднимаются с своих мест и со всех сторон раздается «Gut lom-Tow!» (доброго праздника!).
Пред богато накрытым столом по средине комнаты стоит диван, устланный подушками и коврами; — это трон седого царя семейства, медленно и с тихою молитвою обходящего теперь вокруг стола.
Еврей во всех случаях всегда прежде всего обращает сердце и взор свой к Богу, он никогда не забывает молиться Ему, благодарить и славить Его!..
Губы патриарха перестали шептать молитву, он подходит к своему трону и надевает лежащий тут же белый саван. Саван — в вечер светлого праздника, среди веселых и праздничных лиц, яркого освещения, блестящей посуды и вкусных вин! Не напоминает ли это прекрасного обряда древних обитателей классического Египта, появлявшихся на всех своих торжествах и праздниках с мумиями своих предков для того, чтобы в самые радостные минуты, во время полного наслаждения жизнью, не забывать и о смерти? Сколько житейской мудрости, сколько благочестивого и назидательного в этом простом обряде! Когда достигшее сознания дитя робко спрашивает мать о значении этого платья, спрашивает, для чего белый саван покрывает черный праздничный талар? — А для того, отвечает мать, чтобы человек никогда не забывал, что он должен умереть.
Надев белоснежный саван, старец садится на приготовленное для него место, в почетном углу и переднем конце стола. Одна из дочерей, роза Сиона, тип восточной красоты, цветущая молодостью, с волосами и глазами, черными как безлунная южная ночь, с выражением благочестия и девственной невинности на прекрасном лице, подносит таз и кружку своему старому отцу и трижды обливает водою концы его пальцев. Так омывало свои руки еврейское духовенство пред всяким священнодействием, в то время когда еще существовал Иерусалимский храм. Но разве теперь не каждый еврей священник?
Он освящает брачный союз и хоронит, он связывает и расторгает и может совершать всякое священнодействие, не приняв священства.
Все семейство сидит за столом, молитвенники открыты, бокалы наполнены, над вином произнесено благословение и отец семейства, указывая рукой и глазами на лежащие три мацы, говорит: «Такой хлеб ели праотцы наши в Египте; кто голоден — пусть разделит его с нами, кто терпит нужду — пусть примет участие в нашей трапезе!».
И как бы на это радушное приглашение, с
