Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель
Улицы тихи, темны и безмолвны. Но вот из одного угла блеснули три окна, в которых забыли закрыть ставни. Сердце Рафаила сильно забилось. Он стоит пред дорогим домом, глядит в ярко освещенную комнату, видит дружественную группу седого старца в кругу детей и внуков, — видит его цветущую, прекрасную дочь.
В глазах Рафаила блеснула слеза радости!..
«Человек не для радости
в свет сотворен,
Часто глаз его плачет,
хоть и радостен он».
Овладев собою и подавив волнение, Рафаил вошел в дом и, повинуясь немому приглашению хозяина, сел за гостеприимный стол. Наклонясь над «гагадой»[11] он по-видимому набожно слушает известные четыре вопроса, предлагаемые самым младшим членом семейства, восьмилетним мальчиком, сидящим рядом с патриархом, как зелень возле снега, как надежда возле покорности судьбе, как восходящая жизнь возле угасающей! В ответ на эти вопросы мужчины рассказывают историю чудесного исхода из Египта; первую половину пред ужином, а вторую после ужина. Обряд этот повторяется ежегодно, с одними и теми же формальностями, на один и тот же тон, — и сколько бы не прошло еще столетий, сколько бы не сменилось поколений, — обряд этот останется неизменным, как квадратные еврейские буквы, которыми написана эта история, как убеждение, лежащее в сердце еврейского народа!
Когда мальчик окончил свои вопросы, мужчины стали рассказывать историю исхода: «Мы были рабами египетских Фараонов, но Господь избавил, нас» и т. д. — Голос чужестранца присоединился к общему хору. Услышав его, все, точно охваченные волшебной силой, вдруг умолкли и устремили свои взоры на незнакомого гостя, голос которого проник в сердца слушателей и разбудил в них уснувшие воспоминания. Время, оставившее свои следы на некогда цветущем лице_ Рафаила, нисколько не лишило его голоса свежести и металлической звучности, и если глаза любви и не узнали в зрелом муже прежнего юношу, то его отгадало сердце, в дверь которого постучался звук милого голоса.
Сара не могла удержаться от тихого, радостного крика; её глаза заблистали, лице вспыхнуло, — и взоры всех вопросительно обратились к прекрасной девушке, стыдливо и робко смотревшей на гостя, к которому рвалось её сердце и знакомые черты которого только теперь обрисовались яснее.
— Рафаил! — воскликнули все дружным хором и «гагады» на минуту выскользнули из их рук; но только на одну минуту. Прерванный религиозный обряд продолжался снова, как будто в этом семействе не совершилось никакого важного события, и только когда первая половина «гагады» была окончена общая радость выразилась в восклицаниях и объятиях. Слава Рафаила проникла и в его родной город, и он был теперь дорогой гость в доме Реб-Мешулима, где ждала его верная Сара. И она также упорно отказывала всем заманчивыми и докучливым женихам, и сохранила себя для человека, с которым мысленно обручилась. Как ни преследовал ее своими предложениями молодой, богатый сын представителя общины, как ни хвалили его друзья, родственники и шадхоним (свахи) эту партию, она оставалась непреклонною, хотя годы уходили, а Рафаила все не было!
Веселые, рассказы воодушевили общество и ужин длился до глубокой ночи. Рафаил сверх того восхищал своих слушателей объяснением разных цитат из торы и талмуда, остроумной экзегетикой и комментариями. Сара радостно улыбалась, видя глубокое уважение, с которым её отец и братья слушали мудрые слова молодого ученого, возлюбленного её сердца.
«Вот что значит учиться», — говорил один другому.
После ужина началось чтение второй части гагады. Громко и весело раздавались мужские голоса. Только Сара сидела в глубокой задумчивости; она смотрела в открытый перед ней молитвенник, но ничего не видела и когда все подняли свои бокалы, чтобы выпить четыре кратно благословенное вино, она забыла сделать это, и только мать заставила ее очнуться. Она посмотрела на присутствующих, встретила лукавые взгляды братьев, исполненный любви и нежности взор её возлюбленного, — лице её покрылось краской, она в смущении схватила свой бокал, чтоб поднести его к губам, но рука задрожала, она уронила бокал на пол и он разлетелся в дребезги. Сара в испуге вскрикнула. Но отец улыбнулся, глаза его заблистали радостью, он поднялся с своего места и указывая на лежавшие у ног Сары осколки стекла, торжественно проговорил: «ze hoos! — это знак союза!»[12]
«Mazel tow!» (доброго счастья!), — вскрикнули все, наэлектризованные идеей отца. — «Mazel tow!»
Случай ускорил обручение.
Весть о возвращении Рафаила и обручении его проникла во все слои населения маленького еврейского городка и как громом поразила влюбленного сына представителя общины, виды и надежды которого на получение руки прекрасной Сары теперь окончательно разрушились. Отчаяние овладело им. Непреодолимая тоска давила его грудь, тысячи черных мыслей приходили ему в голову; он обдумывал разные планы мщения и наконец остановился на одном из них. Чем более он его обдумывал, тем более он ему нравился, и торжествующая улыбка пробегала по бледному его лицу. Дурной человек находит для себя счастье в уничтожении счастья других.
В сопровождении двух друзей, он отправился в дом Сары. Девушка была одна.
«Сара!» — сказал он — «я пришел проститься с тобою; Бог весть, увижу ли я тебя. Да сохранит тебя Господь! Прости Сара!»
Глубоко тронутая, Сара протянула ему руку на прощание. Этого только и ждал несчастный. Он быстро схватил руку и, надев золотое венчальное кольцо на указательный палец её, громким и твердым голосом проговорил: «Harei at mekudesches li betabaat su kados Mosche we Israel[13].
Свидетели и Capa громко вскрикнули, а молодой человек выбежал из дома и тотчас же оставил город, — убегая от людей, Бога и самого себя.
Неожиданный удар разрушил счастье
