Владимир Набоков - Прозрачные предметы
Пора было расходиться. Арманда напомнила ему о завтрашнем свидании. Джулия попрощалась с ним за руку и попросила пожелать ей удачи, когда она обратится к этому страстному, знаменитому поэту со словами je t'aime по-русски, что в самозабвенном ее исполнении прозвучало как yellow blue tibia (елу-блу- тибья). Они расстались. Девушки сели в элегантный двухместный автомобиль Джулии. Хью пешком направился в гостиницу, но резко остановился, чертыхнулся и пошел назад за забытым свертком.
14
Пятница, утро. Быстрая кока-кола. Отрыжка. Бритье на скорую руку. К обычной одежде добавлен вчерашний свитер. Последнее совещание с зеркалом. Вырвал черный волосок из розовой ноздри.
Первое разочарование поджидало его ровно в семь на месте свидания (площадь перед почтамтом), где он увидел ее в сопровождении трех молодых атлетов: Джека, Джейка и Жака, чьи бронзовые физиономии он уже лицезрел рядом с ней на одной из последних фотографий в четвертом альбоме. Заметив его огорчение по судорожным движениям кадыка, она весело спросила, уж не передумал ли он присоединиться к ним, «потому что мы хотим пешком добраться до той единственной канатной дороги, что работает летом, и это, имейте в виду, нелегкое восхождение, если нет привычки». Белозубый Жак, приобнимая нашу красавицу, доверительно заметил, что месье неплохо бы надеть более крепкую обувь, но Хью возразил, что в Штатах совершают походы в любых старых башмаках, даже в тапочках. «Мы рассчитываем, — сказала Арманда, — уговорить вас встать на лыжи, наше снаряжение там, наверху, у смотрителя, он-то наверняка подберет для вас что-нибудь подходящее. Технику поворотов вы освоите в пять уроков. Не правда ли, Персик? И думаю, вам понадобится теплая куртка: здесь у нас лето, а там, на высоте девяти тысяч футов, холодно, как на полюсе». — «Малышка права», — сказал Жак с театральным восхищением Армандой, потрепав ее по плечу. «Сорокаминутная прогулка, — сказал один из близнецов, — хорошая разминка перед выходом на склон».
Вскоре выяснилось, что Хью за ними не угнаться, тем более не достичь отметки в четыре тысячи футов, чтобы сесть в кабину фуникулера над северной окраиной Витта. Обещанная легкая разминка оказалась чудовищным предприятием, хуже, чем что- либо пережитое на школьных пикниках в Вермонте или Нью-Хемпшире. Тропа то круто взбиралась вверх, то спускалась по скользкому склону вниз, то снова карабкалась на следующую гору, была иссечена старыми колеями, перевита корнями, камениста. Перед потным, несчастным Хью подрагивал белокурый пучок на затылке Арманды, легко поспевавшей за ловким Жаком. Английские близнецы вышагивали в арьергарде. Окажись темп не таким быстрым, Хью, возможно, осилил бы это несложное восхождение, но бессердечные и невнимательные спутники стремились вперед без всякого снисхождения к нему, едва не взбегая по крутым участкам и лихо соскальзывая по спускам, которые Хью одолевал, расставив руки, в позе униженного просителя. Он отказался воспользоваться предложенной ему тростью, но в конце концов, после двадцатиминутной пытки, запросил короткую передышку. К его огорчению, не Арманда, а Джек и Джейк остались с ним, пока он сидел на камне, склонив голову и тяжело дыша; бусина пота свисала с его заострившегося носа. Молчаливые близнецы обменивались красноречивыми взглядами, стоя поодаль от него на тропе, руки в боки. Хью почувствовал, что симпатия к нему тает, и попросил их продолжать путь: он их догонит. Когда они убрались, он немного подождал и заковылял назад, в деревню. В прогалине меж двух лесных массивов он снова передохнул, на этот раз над обрывом, где слепая, но отзывчивая скамья была поставлена перед восхитительным видом. Закурив, он заметил своих спутников высоко над ним, в красном, розовом, сером, голубом, машущих ему с утеса. Он помахал в ответ и продолжил свой мрачный спуск.
Но Хью Персон не сдался. Экипированный по- другому, с альпенштоком, с жевательной резинкой во рту, он присоединился к ним на следующее утро. Попросил их придерживаться своего темпа, нигде его не ждать, и добрался бы до канатной дороги, если бы не заблудился в ежевичных зарослях в конце просеки. Следующая попытка, через день или два, оказалась более успешной. Он почти преодолел лесистую часть склона, но изменилась погода, опустился влажный туман, и он два часа провел в удушливом хлеву, поджидая, когда клубы тумана рассеются и проглянет солнце.
В другой раз он вызвался нести пару ее новых лыж, крокодилово-зеленых, странных, из полиуретана и металла. Их диковинные крепления выглядели как двоюродные братья ортопедических приспособлений, помогающих передвигаться калеке. Ему позволили взвалить на плечи эти драгоценные лыжи, показавшиеся поначалу сказочно легкими, но затем потяжелевшие, как малахитовые бруски, под которыми он шел, пошатываясь, вслед за Армандой, как клоун, меняющий реквизит на цирковой арене. Его освободили от этой ноши, как только он решил передохнуть. Ему предложили в качестве замены картонный пакет с четырьмя апельсинами, но он оттолкнул его от себя.
Наш Персон был упрям и чудовищно влюблен. Сказочное сопротивление своей готической силой препятствовало, казалось, всем его попыткам взять неприступную крепость дракона. На следующей неделе ему это наконец удалось — и он перестал быть обузой.
15
Пока он сидел, потягивая ром, на залитой солнцем террасе Café du Glacier под, подъемником в Драконите и весьма самодовольно разглядывал в алкогольной эйфории горного воздуха лыжную трассу (какое волшебное зрелище после всей этой слякоти и примятой травы!), пока он любовался девственной ее белизной и голубоватым узором в елочку на снегу, разноцветными маленькими фигурками, нанесенными кистью случая на сверкающе-белый фон, как на полотне фламандского мастера, Хью говорил себе, что все это могло бы стать прекрасной обложкой для автобиографии знаменитого лыжника «Записки снежного человека» (тщательно исправленной и переделанной множеством редакционных рук), чью рукопись он недавно вычитывал, проверяя такие термины, как «торможение плугом» и «авальман». Забавно было наблюдать, попивая уже из третьего бокала, за разноцветными маленькими человечками, проносящимися мимо, теряющими здесь лыжу, там палку или победоносно петляющими в облаке серебряной пыли. Хью Персон, теперь переключившись на вишневый ликер, прикидывал, не последовать ли ее увещеванию («такой большой симпатичный увалень, такой спортивный янки — и не может скатиться с горы!») и уподобиться тому или этому парню, летящему вниз лихо присев на лыжах, или, наоборот, новичку, обреченному снова и снова разыгрывать после падения пантомиму блаженной и благодушной прострации.
Ему так и не удалось ослепленными, слезящимися глазами высмотреть в этом горнолыжном муравейнике силуэт Арманды. И все-таки однажды он поверил, что ухватил ее взглядом, скользящую и вспыхивающую в огненно-красной куртке, без шапки, мучительно-привлекательную, вот тут, здесь, и уже там, перелетающую через снежный ухаб, все ближе и ближе, ловко пригнувшуюся — и внезапно превратившуюся в незнакомку в лыжных очках.
В этот момент она появилась с другой стороны террасы — в зеленой нейлоновой куртке, с лыжами в руках, в невероятных ботинках. Он провел достаточно много времени в швейцарских спортивных магазинах, изучая лыжное обмундирование, чтобы знать, что на смену кожаной обуви пришел пластик, а шнурки заменены тугими зажимами. «Вы как первая девушка на Луне», — сказал он, показывая на ее ботинки, и если бы они не облегали ногу так плотно, она бы повела пальцами внутри, как делает женщина, когда хвалят ее туфли (смеющиеся пальчики, отзывающиеся на щекотку льстивых губ).
— Послушай, — сказала она, разглядывая свои Mondstein Sexy (их диковинное название), — я оставлю лыжи здесь, переодену ботинки, и мы вдвоем вернемся в Витт. С Жаком я поссорилась, оставила его с любезными дружками. С этим, слава богу, покончено.
Сидя напротив него в надмирной колыбели фуникулера, она изложила сравнительно благопристойную версию того, о чем впоследствии поведала ему в отвратительно ярких подробностях. Жак настаивал на ее присутствии при коллективных занятиях онанизмом с близнецами Блейками в их шале. Однажды он уже заставил Джека показать ей свой инструмент, но она возмутилась и потребовала вести себя прилично. А теперь Жак преподнес ей ультиматум: либо она присоединится к их гнусным играм, либо он перестанет быть ее любовником. Она готова быть ультрасовременной социально и сексуально, но это не только вульгарно и оскорбительно, а еще и старю, как Греция и Рим.
Гондола так и скользила бы вечно в голубоватой дымке райского блаженства, если бы здоровяк служитель не остановил ее перед тем, как навсегда запустить в обратном направлении. Они огляделись. Вокруг ангара, где механизм выполнял свою скромную и бесперебойную работу, стояла весна. Арманда с вежливым «Excuse me» отлучилась на минуту. Коровы паслись вблизи уборной среди одуванчиков. Радиомузыка доносилась из соседнего кафе.
