Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Глядя на огромное пространство, занятое палатками, растянувшимися на несколько миль по вытоптанному месиву из грязи и снега, Энтони понимал, что вечером до телефона не добраться. Он позвонит Глории утром, при первой же возможности.
Поднявшись промозглым рассветом по сигналу к побудке, Энтони внимал пламенным речам капитана Даннинга:
– Вы, ребята, может, вообразили, что война закончена? Так вот что я вам скажу – ничего подобного! Эти парни и не думают подписывать договор о перемирии. Очередная уловка, и если мы здесь, в роте, позволим себе расслабиться, это будет полным безумием. Потому что, и уж можете мне поверить, на этой неделе мы отплываем, а когда прибудем на место, то понюхаем настоящего пороха. – Он на некоторое время умолк, дабы присутствующие могли вникнуть в смысл сказанного, а затем продолжил: – Если вы решили, что войне конец, поговорите с любым фронтовиком и увидите сами, верят ли они, что германцы пойдут на перемирие. Нет, и никто этому не верит. Я говорил со знающими людьми, и они считают, что война продлится еще год. Они уверены, что это еще не конец. Так что вы, ребятки, выбросьте из головы дурацкие мыслишки.
Дважды подчеркнув последний тезис, он приказал роте разойтись.
В полдень Энтони бросился на поиски войсковой лавки, где имелся телефон. Когда он дошел до места, соответствующего центру лагеря, то обратил внимание, что многие солдаты тоже куда-то бегут, а один из них вдруг подпрыгнул и прищелкнул в воздухе каблуками. Желание бежать охватило поголовно всех, тут и там собирались небольшие возбужденные группки и слышались радостные крики. Энтони остановился, прислушиваясь, – над окутанной холодом равниной разносились свистки паровозов, и вдруг зычно зазвонили колокола на церквях Гарден‐Сити.
Энтони снова побежал, теперь крики стали отчетливей, поднимаясь в морозный воздух вместе с клубами пара от дыхания множества людей:
– Германия капитулировала! Германия капитулировала!
Ложное перемирие
В шесть вечера, в тусклых сумерках, Энтони проскользнул между двумя товарными вагонами и, выйдя за железнодорожные пути, направился в сторону Гарден-Сити, где и сел в электричку до Нью-Йорка. Энтони опасался, так как понимал, что военная полиция часто ходит по вагонам, проверяя пропуска, но решил, что сегодня бдительность стражей порядка притупится. В любом случае он попытается добраться до города, так как отыскать Глорию по телефону не удалось, а на еще один день мучительного ожидания не было сил.
После непонятных остановок и задержек, которые напомнили ночь, когда он покидал Нью-Йорк год назад, электричка наконец прибыла на Пенсильванский вокзал, и Энтони пошел по знакомой дороге к стоянке такси. Называя собственный адрес, он испытал странное волнение.
Бродвей поражал буйством огней. Никогда не видел здесь Энтони такой многолюдной праздничной толпы, которая сверкающим потоком стремилась вперед, утопая по щиколотку в бумажном хламе, сваленном на тротуарах. Тут и там, водрузившись на скамейки и ящики, солдаты обращались с речами к толпе неблагодарных слушателей, и каждое лицо в ней отчетливо и резко вырисовывалось на фоне ослепительно яркого белого света над головами. Энтони удалось рассмотреть нескольких человек: пьяного матроса, едва держащегося на ногах; его поддерживали под руки приятели, а парень с диким ревом размахивал бескозыркой. Раненого солдата с костылем несла на плечах визжащая от восторга толпа гражданских; темноволосая девушка, закинув ногу на ногу, с задумчивым видом сидела на крыше такси. Не вызывало сомнений, что сюда победа пришла вовремя и кульминация была запланирована с поистине неземной дальновидностью. Великая, богатая нация завершила победоносную войну, претерпев достаточно страданий для приобретения острых ощущений, но не ожесточилась. И теперь самое время праздновать триумф. В ярких огнях блестели лица представителей народов, чья слава давно канула в прошлое, чьи цивилизации были мертвы. Их предки слышали известия о победах в Вавилоне и Ниневии, в Багдаде и Тире сотни лет тому назад. Люди, предки которых видели украшенный руками рабов кортеж, проплывающий по улицам императорского Рима, а за ним нескончаемый поток пленных…
Мимо Риальто и сияющего фасада «Астора», роскошного великолепия Таймс-сквер… впереди залитая ярким светом улица… Потом – неужели так было прежде? – Энтони расплатился с таксистом перед белым зданием на Пятьдесят седьмой улице. Вот он уже в вестибюле, а вот и негр из Мартиники, такой же ленивый и апатичный, ничуть не изменился.
– Миссис Пэтч дома?
– Я только заступил, сэр, – объявил парень с нелепым британским акцентом.
– Подними меня наверх.
Неспешное жужжание лифта, три шага до двери, распахнувшейся настежь от сильного толчка.
– Глория! – Голос Энтони дрожит. Ответа не последовало. Из пепельницы поднимается тонкая струйка сигаретного дыма, на столе лежит корешком вверх номер «Ванити фэр». – Глория!
Он забежал в спальню и ванную комнату. Никого. На кровати брошено неглиже голубого цвета, распространяя по комнате тонкий аромат духов, ускользающий и такой знакомый. На стуле – пара чулок и платье для выхода на улицу; на комоде зевает широко открытым ртом пудреница. Должно быть, она куда-то вышла.
Раздался резкий звонок телефона, и Энтони вздрогнул от неожиданности, а потом взял трубку, чувствуя себя самозванцем.
– Алло, миссис Пэтч дома?
– Нет, сам ее ищу. А кто спрашивает?
– Мистер Крофорд.
– А я мистер Пэтч. Только что приехал и не знаю, где ее искать.
– Вот как?.. – В голосе мистера Крофорда слышалась некоторая растерянность. – Думаю, она поехала на бал в честь перемирия. Она туда собиралась, но я не думал, что так рано.
– И где же бал?
– В «Асторе».
– Благодарю.
Энтони бросил трубку на рычаг и поднялся с места. Кто этот мистер Крофорд? И с кем Глория поехала на бал? Сколько времени это продолжается? Вопросы возникали один за другим, и тут же находились десятки ответов. Мысль, что Глория где-то поблизости, доводила до исступления.
Терзаясь самыми мрачными подозрениями, он метался по квартире в поисках каких-либо признаков присутствия мужчины, открыл шкафчик в ванной комнате, перерыл все ящики в комоде. И тут обнаружил предмет, заставивший его немедленно прекратить поиски и присесть на одну из кроватей. Краешки губ опустились, будто Энтони вот-вот заплачет. В самом дальнем углу ящика, перевязанные тонкой синей ленточкой, лежали все письма и телеграммы, которые он посылал жене в
