Генри Джеймс - Послы
— Тебе очень обидно? Ну а что бы ты сделал ради нее?
— Я любил бы ее, если бы она меня любила. Честное слово, — заявил Чэд.
Его собеседник задумался.
— Ты только что спросил меня, «дорога» ли мне, сама по себе, некая дама. Вот и меня мучает соблазн задать тебе тот же вопрос. Разве тебе не «дорога» некая другая дама?
Чэд пристально посмотрел на него, словно разглядывая в свете лампы, падавшем из окна.
— Только разница в том, что я этого не хочу.
Стрезер остолбенел.
— Не хочешь?
— Стараюсь не хотеть… вернее, старался. Изо всех сил. Чему вы удивляетесь? — непринужденно бросил молодой человек. — Вы же мне и подсказали. Да я и сам уже склонялся, — добавил он, — а вы подстегнули. Полтора месяца назад мне казалось, я из этого выпутался.
Стрезер внимательно его слушал.
— Нет, ты не выпутался.
— Не знаю… Но хочу знать, так это или не так, — сказал Чэд. — Если бы мне захотелось, очень захотелось, самому захотелось вернуться, я, наверное, знал бы.
— Возможно, — сказал Стрезер. — Но ты все равно ни к чему бы не пришел — разве только, что хочешь захотеть, да и то, — добавил он, — лишь пока здесь обретаются наши друзья. Тебе и сейчас все еще хочется захотеть? — И так как Чэд издал полускорбный-полусмеющийся звук, какой-то неясный и двусмысленный, и, схоронив лицо в ладонях, принялся потирать его неловким движением, словно пытаясь в чем-то утвердиться, Стрезер поставил вопрос ребром: — Да или нет?
Минуту-друтую Чэд сохранял ту же позу, но в конце концов поднял на Стрезера глаза и заявил:
— Мне этого Джима непереносимо много!
— Ну, знаешь, я не прошу тебя ни ругать их, ни аттестовывать, ни объяснять мне, что такое твоя родня. Я просто снова ставлю перед тобой вопрос: сейчас ты готов? Ты говоришь, ты их «увидел». Стало быть, то, что ты «увидел», лишило тебя силы сопротивляться?
Чэд посмотрел на него со странной улыбкой — впервые за все время в ней мелькнуло что-то приближающееся к озабоченности.
— А вы не можете дать мне силы сопротивляться?
— Подведем итоги, — продолжал Стрезер очень серьезным тоном и словно не слыша этой реплики. — Подведем итоги. Для тебя здесь сделали больше, чем, думается, я когда-либо видел, чтобы человек сделал — не попытался сделать, такое возможно, а с успехом сделал — для другого.
— Да, безмерно много. — Чэд не преминул отдать этому должное. — И вы еще прибавили.
И опять Стрезер продолжал, словно не слыша его слов:
— Только нашим друзьям это ни к чему.
— Да, совсем ни к чему.
— И на этом, так сказать, основании они требуют от тебя отречения и неблагодарности. А от меня, — добавил он, — найти способ тебя на это подвигнуть.
Чэд оценил его мысль.
— А так как вы не нашли способ подвигнуть себя, вам, естественно, не найти его для меня. Вот так-то. — И вдруг задал вопрос, попавший не в бровь, а в глаз: — Вы по-прежнему считаете, она не питает ко мне неприязни?
Стрезер замялся.
— Она?..
— Да… матушка. Мы говорили о Саре, но ведь это одно и то же.
— Положим, там, где речь идет о тебе, — не одно и то же, — возразил Стрезер.
На что его юный друг — хотя и не сразу, а словно мгновенно поколебавшись, — дал такой примечательный ответ:
— Если они питают неприязнь к моему дорогому другу, стало быть, одно и то же. — В этих словах была непреложная истина, и Стрезеру их было достаточно. Ничего больше и не требовалось. Ими молодой человек выразил свою приверженность «дорогому другу» сильнее и откровеннее, чем когда-либо прежде, признался в таких глубоких тождествах и связях, при которых даже можно позволить себе поиграть мыслью о разрыве, но которые, в определенный момент, могли еще закружить его сильнее, чем попавшего в водоворот.
— Вас они тоже не выносят… — продолжал он, — и из этого кое-что следует.
— Они, — сказал Стрезер. — Но не твоя матушка.
Чэд, однако, остался верен своему тезису — точнее, верен Стрезеру.
— И она… если вы не поостережетесь.
— Я и так остерегаюсь. Я, если угодно, все время настороже, — заверил его наш друг. — Потому-то я и хочу повидать ее еще раз.
Это заявление вызвало у Чэда тот же, что и раньше, вопрос:
— Повидать матушку?
— В настоящий момент — Сару.
— Вот оно что! Только, убейте меня, не пойму, — с некоторым недоумением проговорил Чэд, — что это вам даст?
Ох, его собеседнику пришлось бы слишком долго объяснять!
— Потому что у тебя, друг мой, отсутствует воображение. Воистину так. У тебя тьма других качеств. Но воображение — понимаешь ли — отсутствует начисто.
— Смею сказать, понимаю. — Мысль, что у него отсутствует воображение, явно заинтересовала Чэда. — Зато не слишком ли много его у вас?
— Ох, слишком!..
И, выслушав этот упрек, словно он был последней каплей, заставившей его спасаться бегством, Стрезер тотчас стал прощаться.
Часть 11
XXIX
Одним из событий второй половины дня после того, как миссис Покок снизошла до нашего друга, был час незадолго до обеда, проведенный им в обществе мисс Гостри, которым он, несмотря на упорные призывы, раздававшиеся в последнее время с других сторон, не пренебрегал; а то, что он ею никоим образом не пренебрегал, ясно вытекало из самого факта, что он оказался у нее в тот же час уже на следующий день — и, более того, превосходно сознавая, что у него есть чем приковать ее слух. Сейчас, как и прежде, постоянно оказывалось, что всякий раз, когда ему нужно было сделать крутой поворот, он неизбежно возвращался сюда, и она преданно его ждала. Но ни одно из этих посещений еще не было в целом следствием более животрепещущих происшествий, чем два, случившихся за краткий промежуток со времени его последнего визита, — происшествий, о которых ему предстояло ей теперь доложить. Вчера за полночь он встречался с Чэдом и, как следствие состоявшегося между ними разговора, этим утром вторично беседовал с Сарой.
— Но все они — наконец-то! — уезжают, — сообщил он.
На мгновение это известие озадачило мисс Гостри.
— Все? И мистер Ньюсем с ними?
— Еще нет! Сара, Джим и Мэмми! И с ними Уэймарш — ради Сары. Такое облегчение, даже не верится! — продолжал Стрезер. — Кажется, я этого не перенесу — такая неожиданная радость. Впрочем, неожиданная радость еще и то, — добавил он, — ну, как вы думаете, что? — то, что Крошка Билхем тоже с ними. Он, конечно, едет ради Мэмми.
— «Ради»? — удивилась мисс Гостри. — Вы полагаете, они уже помолвлены?
— Ну, если угодно, ради Меня, — пояснил Стрезер. — Он ради меня чего только не сделает, как, впрочем, и я для него — все, что в моих силах. И ради Мэмми тоже. И Мэмми для меня все, что сможет, сделает.
Мисс Гостри испустила глубокий вздох.
— Просто диву даешься, как вы умеете подчинять себе людей.
— Да, и это, разумеется, превосходно, с одной стороны. Но, с другой, полностью уравновешивается тем, как я не умею. Я ничего не добился от Сары, хотя мне и удалось вырвать у нее еще одно свидание, о котором сейчас расскажу. Правда, с остальными все получилось как надо. Ведь должен быть и у Мэмми, следуя благословенному закону жизни, свой молодой человек.
— А у бедняги Билхема? Что должно быть у него? Вы полагаете, они готовы пожениться ради вас?
— Я полагаю, что, следуя тому же благословенному закону, если они не поженятся, ничего не произойдет. Вот уж о чем у меня голова не болит.
Она сразу поняла, что он имеет в виду.
— А мистер Джим? Кто составил компанию ему?
— Ох, тут я ничего не сумел устроить, — пришлось признать Стрезеру. — Ему, по обыкновению, открыт весь мир — мир, который в конечном итоге, если послушать Джима, — о, у него тьма удивительных приключений! — необыкновенно к нему благоволит. Он, к счастью, везде — «на нашей грешной земле», как он выражается, — находит все, что ему нужно. А самое замечательное свое приключение он пережил на днях.
Мисс Гостри, уже зная, о чем речь, мгновенно связала концы с концами.
— Он побывал у Мари?
— Да, сам по себе, сразу после приема у Чэда, он — разве я не говорил вам? — отправился к ней на чашку чаю. По ее приглашению — но один.
— Совсем как вы! — улыбнулась Мария.
— Только не в пример мне он чувствует себя с нею очень уютно. — И, поскольку его собеседница не скрыла, что вполне согласна с таким наблюдением, которое дополнила и обогатила собственными воспоминаниями, добавил: — Вот мне и захотелось устроить, чтобы мадам де Вионе тоже поехала.
— В Швейцарию? В этом обществе?
— Да, ради Джима — ну и для общей симметрии. Недели на две, если бы удалось, она бы поехала. Она готова, — сказал он, следуя своему новому представлению о ней, — готова на все.
С минуту мисс Гостри молчала, вникая в услышанное.
