Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие
Мистера Лльюэлина в каюте не оказалось; единственный, кто обретался там на данный момент, был Альберт Пизмарч. Казалось, он очень обрадовался гостям и тут же недвусмысленно дал понять, что с удовольствием поделится с ними воспоминаниями о своем недавнем триумфе. С теми, кто пытался делиться с ней воспоминаниями о триумфе, Мейбл долго не церемонилась. Не успел стюард дойти до концерта для пассажиров второго класса и «Бандольеро», как получил суровый отпор. После лаконичных «да-да» и любезных посулов непременно все выслушать в следующий раз Мейбл отрядила его на поиски своего свояка. Наконец появился мистер Лльюэлин. Он был возбужден. Все конспираторы возбуждаются, когда получают весть, что их срочно вызывает на связь товарищ по конспиративной работе.
Когда он увидел Реджи, к возбуждению примешались иные эмоции. Он застыл в дверях и насупился.
Мейбл не обратила на это внимания.
— Заходи, Айки, — сказала она со свойственной ей очаровательной непринужденностью. — Не стой как статуя культурно-просветительного кинематографа. Погляди направо, потом налево, убедись, что стюард не подслушивает в коридоре, затем заходи и прикрой за собой дверь.
Мистер Лльюэлин выполнил инструкцию, хотя и неуклюже. Казалось, он вот-вот потребует от Реджи исчерпывающих объяснений.
— А теперь слушай внимательно. Я рассказала Реджи про ожерелье, которое тебе нужно тайно пронести через таможню.
С губ киномагната сорвался леденящий душу стон.
Реджи поморщился:
— Только, пожалуйста, без пения, Лльюэлин. Сейчас не время. Потом споете.
— Ты… ты все рассказала? Реджи расставил акценты:
— Да, Лльюэлин, Мейбл ввела меня в курс дела. Итак, мой дорогой, мне все известно. Про ожерелье, про то, как вы боитесь, — короче, я знаю все. И в обмен на некоторые уступки готов взять мероприятие в свои руки.
— Что-о-о?
— Повторяю, в обмен на некоторые уступки готов взять мероприятие в свои руки. Я сам пронесу ожерелье. Выше нос, Лльюэлин. Хлопайте в ладоши, пляшите от радости и расточайте ваши знаменитые улыбки.
Теперь мистер Лльюэлин по-новому посмотрел на Реджи. В его взгляде уже не было бараньей неприязни, которая так задела молодого человека на ранней стадии переговоров. Должно быть, такими глазами раненый солдат смотрел на сэра Филипа Сидни.[81]
— Вы это всерьез?
— Конечно, всерьез, Лльюэлин. В обмен на определенные уступки…
— Айки, сегодня утром мы уже обсуждали эту тему, — сказала Мейбл. — Реджи хочет получить должность эксперта по английским сценам.
— По контракту. На три года.
— Лучше на пять. С зарплатой…
— Семьсот пятьдесят долларов…
— Тысяча.
— Верно. Ты абсолютно права. Эта сумма значительно лучше.
— Круглее.
— Точно. Проще запоминается. Итак, Лльюэлин, тысяча долларов в неделю.
— И учти, никаких «дополнительных условий».
— Что это за штука? — осведомился Реджи.
— Неважно. В твоем контракте их не будет. Я-то знаю, какие они бывают у Айки.
Благодарность приятно разливалась по организму, и все же мистер Лльюэлин воспротивился этому наглому предложению. Любой киномагнат, независимо отличных качеств, непременно взбунтуется, если ему предложат выкинуть из контракта пункт «дополнительные условия».
— Совсем никаких? — горестно уточнил он, поскольку всегда питал слабость к подобным пустячкам.
— Ни одного, — подтвердила Мейбл.
На миг Айвор Лльюэлин заколебался. Но едва он заколебался, перед глазами у него предстало видение. Видение носило форменную фуражку и чавкало жвачкой, оно стояло нью-йоркском доке и рылось в его багаже. А в багаже не было ничего, ровным счетом ничего такого, что могло бы насторожить даже самого придирчивого таможенника. Его сомнения рассеялись окончательно.
— Будь по-вашему, — покорился он.
— А теперь, — сказала Мейбл, — вот тебе ручка и бумага. Думаю, нужно черкнуть несколько строк.
Когда с деловой частью было покончено, за визитерами захлопнулась дверь, и мистер Лльюэлин, оставшись один, переоделся в розовую пижаму, надеясь впервые за всю дорогу забыться праведным сном, Мейбл высказалась в том духе, что неплохо бы еще прогуляться по шлюпочной палубе.
Хотя Реджи целиком и полностью был «за», он вынужден был ответить отказом. Совесть не позволяла ему принять программу в предложенном виде. С сего дня он перестал быть легкомысленным и эгоистичным молодым человеком, у которого одни развлечения на уме. Пройдя очищение в горниле великой любви, Реджи Теннисон впал в альтруизм.
— Ты пока поднимайся, — сказал он. — Я буду через минутку. Мне надо обстряпать одно небольшое дельце.
— Какое дельце?
— Дипломатическое. Соединить парочку юных сердец. Бедняга Монти Бодкин, по большей части из-за меня, хотя я действовал с самыми благими намерениями, рассорился с моей кузиной Гертрудой.
— Той самой, которая не любит мотыльков?
— Именно с ней. Так вот, из-за меня, хотя, повторяю, я действовал с самыми благими намерениями, она вбила себе в голову, что Монти — мотылек. Так что сначала надо вправить ей мозги, а потом уже можно спокойно гулять по палубе. Нельзя оставлять беднягу Монти в таком пиковом положении.
— Даже до завтрашнего утра?
— Даже до завтрашнего утра, — твердо сказал Реджи. — Если я не сделаю доброе дело, мне будет не по себе, и прогулка не пойдет впрок. Понимаешь, от всей этой чехарды сердце мое переполнилось сладостью и светом,[82] и я обязан дать им выход.
— Хорошо, только недолго.
— Пять минут, если сразу удастся отыскать Гертруду. Хотя, по моим прикидкам, она в салоне. Как я заметил, в эту пору там всегда много дам.
Интуиция его не подвела. Гертруда была в салоне. Она сидела в углу вместе с мисс Пассенджер, капитаном английской хоккейной сборной, и ее заместительницей мисс Пердью.
Пока он шел к ее столику, Гертруда холодно взирала на него, поскольку, как уже было отмечено, недолюбливала Реджи. Если опустить излишние подробности, она считала, что от него одни неприятности.
— Да? — произнесла она надменно.
Человека, имеющего за плечами опыт общения с Фуксией Флокс, которая цедила свое «Да?» сквозь стиснутые зубы, не запугаешь «Да?», исходящим от тривиальной особы женского пола, к тому же приходящейся ему двоюродной сестрой.
— Выйди из рамы, Мона Лиза, — бодро произнес Реджи. — Ты мне нужна на пару слов.
И, взяв ее за руку, он стянул ее со стула и отвел в сторону.
— А теперь выкладывай, что за ерунда у тебя получилась с Монти.
Гертруда напряглась:
— Я не хочу говорить на эту тему.
От нетерпения Реджи прищелкнул языком.
— То, о чем ты хочешь говорить, — это одно, а то, о чем пойдет разговор, — совсем другое. Можешь вообще ничего не говорить, твое дело — намотать себе на ус, что я тебе скажу. Гертруда, ты ослица. Ты кругом не права. Ты превратно судишь о Монти.
— Кто? Я?
— Молчи, — приказал Реджи. — И слушай внимательно.
Он трещал как пулемет, ни на минуту не забывая, что время поджимает. Должно быть, Мейбл Спенс уже на шлюпочной палубе — стоит в свете звезд, облокотившись о поручни. Если кто-либо на свете и брался провернуть дело в один момент, то этим человеком был Реджинальд Теннисон.
— Все, что от тебя требуется, — это слушать. Итак, касательно Монти. Излагаю факты. Постарайся уловить суть.
Никто бы не сумел обрисовать картину доходчивее его. Хотя он ужасно торопился, и пока говорил, ему постоянно мерещилась Мейбл Спенс, в одиночестве стоящая на палубе, он не скомкал повествования. Ничего не пропуская, он добросовестно, шаг за шагом, осветил цепь событий.
— Вот так оно все и было, — подытожил он. — Монти у себя в каюте. Если он еще не приготовился ко сну, смело ступай к нему и бросайся на шею. Если же он уже улегся, крикни в замочную скважину: «Привет!» и скажи, что все в полном порядке, пусть завтра, как только встанет, ждет тебя на палубе для торжественного примирения. А теперь…
Гертруда Баттервик криво усмехнулась:
— М-да…
— Что ты хочешь этим сказать?
Реджи взяла досада. Беседа, на которую он мысленно выделил пять минут, тянулась уже почти десять, а Мейбл Спенс все это время в одиночестве созерцала звезды. И вот в самый неподходящий момент кузины имеют наглость говорить «М-да…».
Гертруда опять усмехнулась:
— Блеск, а не история. Больше всего мне понравилось про то, как мисс Флокс похитила Микки. Вот уж не предполагала, что вы с Монти такие фантазеры.
Реджи разинул рот. На такую реакцию он никак не рассчитывал.
— Уж не думаешь ли ты, что я вру?
— С тебя станется.
— Да все это правда от первого слова до последнего.
— В самом деле?
— Короче, ты мне не веришь?
