Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие
Амброз Теннисон не сделал ничего из вышеперечисленного. Он стоял неподвижно, с окаменевшим лицом, зажав в руке пузырек, а другой торчал у него из кармана.
— Я тебе кое-что принес, — произнес он глухо. — От головной боли.
Еще не выплакавшись до конца, Фуксия села и вытерла глаза. Она была поражена. Вместо того чтобы шагнуть вперед и взять ее руку в свою, Амброз оставался безучастен, и это было настолько удивительно, что слезы ее остановились, словно кто-то закрутил кран.
— Амми! — вскричала она.
Амброз был по-прежнему холоден и подчеркнуто галантен.
— Я бы раньше принес, — сказал он, — если бы не пришлось ждать доктора.
Он помолчал немного.
— А потом, — сказал он с деланным безразличием, — я услышал, как ты разговариваешь с каким-то мужчиной, и решил вас не беспокоить.
Он поставил пузырьки на туалетный столик и развернулся к дверям — Фуксия преградила ему путь.
От ее слез не осталось и следа. Теперь она была энергична и полна решимости:
— Постой, Амброз. Погоди хотя бы минутку.
Маска непроницаемости, казалось, треснула, и лицо Амброза ожило. Сейчас он совершенно не походил на свою фотографию в серебряной рамке. Будь у него во рту трубка, он наверняка бы ее уронил.
— Ты сказала, что у тебя болит голова.
— Знаю.
— И ушла в каюту.
— Послушай, Амми. Я сейчас все объясню. Ради всего святого, давай не будем опять начинать ссору. Ей-богу, иногда хороший скандал необходим как воздух, но только не сию минуту. Присядь, и я расскажу тебе все как на духу.
Глава XX
Избавившись от Фуксии Флокс, Реджи Теннисон не сразу отправился на розыски своего патрона, чтобы дать полный отчет о случившемся. В момент горького разочарования, когда все воздушные замки, казалось, рухнули и душа ноет так, словно ее скрутило в узлы и протащило сквозь бельевой пресс, — в такой момент каждый инстинктивно ищет уединения. Реджи хотелось побыть одному, чтобы зализать раны, и не только фигурального свойства. Замедленная мыслительная реакция крокодила Уилфреда, оказавшегося явно не способным провести различие между выпускником Итона и мухой, привела к тому, что теперь у него саднил мизинец.
Сначала он укрылся в салоне, однако долго там не усидел. Помещение, по счастью, было пустым, но душным. В нем витали странные, едва уловимые запахи, специфичные для салонов океанских лайнеров, — кажется, вот-вот здесь наступит нестерпимая вонища, но все остается по-прежнему. От всего этого на Реджи еще сильнее накатила тоска, он вышел вон и направил стопы на открытую палубу.
Ход оказался верным. Теплый вечерний воздух освежал и бодрил. И хотя с большей охотой он бы и дальше предавался своим невеселым думам, но, поймав себя на том, что мысль о предстоящем разговоре с Монти уже не вызывает у него острого приступа тошноты, минут через двадцать после ухода от Фуксии он спустился на палубу «В».
Не успел он добраться до каюты, как дверь ее резко распахнулась, словно ручку рванул человек с горящей душой, и в коридор вывалился его братец Амброз — с перекошенным лицом и запавшими глазами. Он словно не заметил Реджи и молча прошествовал мимо. Реджи в недоумении глядел ему вслед, пока тот не скрылся из виду. После этого он проследовал в каюту. Но, едва переступив порог, отпрянул назад, словно его укусили крокодилы.
Монти Бодкин сидел на краю кровати с Микки Маусом в руке и с отсутствующим видом откручивал ему голову.
— А, это ты, Реджи, привет, — произнес он хмуро, откручивая голову, затем приворачивая ее на место и вновь откручивая.
Реджи Теннисоном овладело такое чувство, которое иногда бывает во сне, — чувство абсурдности происходящего. Перед ним сидел Монти Бодкин, и тут же, если зрение его не подводило, находился Микки Маус собственной персоной — роковой мышонок, истинный виновник переполоха. Монти был похож на кусок штукатурки: движения его были вялыми, a tout ensemble[77] утратило жизненную искру. К данной ситуации подходило только слово «беспрецедентно».
— Что это? — тихо произнес Реджи, указывая на мышь дрожащим пальцем.
Монти по-прежнему напоминал собой кусок штукатурки.
— Ты прав, — сказал он. — Микки Маус опять у меня. Буквально с минуту назад Амброз притащил.
Реджи рухнул в кресло и крепко-накрепко ухватился за подлокотники. Немного полегчало.
— Кто? Амброз?
— Он самый.
— Ты говоришь, Амброз принес Микки Мауса?
— Ну да. По всей очевидности, Фуксия рассказала ему свой план, а он наложил президентское вето. Он, мол, этого не потерпит. Это ей не в бирюльки играть — шантажировать людей Микки Маусами. Забрал у нее мышь, а потом притащил мне.
Реджи еще крепче вцепился в кресло.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
— Прямо так и сказал: это ей не в бирюльки играть?
— Ага.
— И воздействовал на нее исключительно силою воли?
Реджи глубоко вздохнул. Его обуревали новые, доселе незнакомые чувства. В некотором смысле он всегда любил бедолагу Амброза, хотя был о нем не самого высокого мнения. И уж тем более ему не приходило в голову, что его брат — сверхчеловек какой-то. Тем не менее, если Монти не врет и Амброз на самом деле убедил Фуксию переменить политику, то за это деяние его по праву надлежит зачислить в разряд сверхчеловеков. Это уж точно. Амброз храбро ринулся в бой, совсем как Наполеон, сэр Стаффорд Криппс[78] и вся прочая братия.
— Ого! — произнес Реджи, совсем как пораженный громом Альберт Пизмарч.
— Очень благородно со стороны Амброза, — проговорил Монти, оживляясь. — Правда, широкий жест? Другой на его месте пальцем о палец бы не ударил, пустил бы дело на самотек, а в довершение еще бы и куш сорвал. Но старина Амброз не таков.
— Резонно, — согласился Реджи.
— Амброз встал на дыбы. Изъял у нее незаконно присвоенную собственность. Весьма благородно с его стороны, по-моему. Так я ему и сказал.
Помолчали. Монти отвернул Микки Маусу голову, прикрутил ее на место и снова начал откручивать.
— Ну да Бог с ним… — сказал Реджи.
— А?..
— Давай лучше поговорим о тебе.
— Обо мне?
— Ты-то почему не скачешь до потолка, а сидишь здесь, как пень? Микки этот у тебя. Что-то бурной радости не вижу…
Монти горько усмехнулся:
— Что радоваться-то? Есть Микки— нет Микки, мне теперь все равно. Все кончено.
— Кончено? — выдохнул Реджи, словно ему наподдали по мягкому месту. — Как это, кончено?!
Реджи вытаращил глаза. Если он верно уловил смысл выражения, то это означает полнейший крах. Плакали две тысячи вместе с голубой мечтой составить партию на зависть всему Голливуду.
— Кончено? — голос его дрогнул, пальцы онемели. — У тебя с Гертрудой?
— Да.
— Почему?
Монти открутил Микки Маусу голову, затем прикрутил ее на место и опять принялся откручивать.
— Сейчас расскажу. Когда ты разработал эту чертовски хитрую схему — подослать меня к Фуксии во второй класс, — ты не учел одной немаловажной детали, а именно: в этот день там был концерт. А на концерте выступал Альберт Пизмарч, и ты, конечно, не мог предвидеть, что он попросит Гертруду прийти и поддержать его аплодисментами…
— Ужас какой! И Гертруда потащилась во второй класс…
— Точно.
— И застукала тебя с Фукси?
— Нет, не застукала. Я успел перехватить Альберта Пизмарча и велел ему Фукси увести. Он так и сделал, а потом случилось вот что. Стоим мы с Гертрудой, разговариваем, и вдруг — откуда ни возьмись — Альберт, берет под козырек и рапортует: все в полном порядке, с мисс Флокс он виделся, передал, что свидание отменяется, а она ответила, ничего страшного, она будет ждать меня в своей каюте часиков этак в одиннадцать.
— Ничего себе!
— Так-то.
— С ума сойти!
— Ага.
— Бывают же такие дураки!
— Да, не самое блестящее проявление savoir-faire,[79] — поддержал Монти. — На Гертруду эти несколько слов сильно подействовали. Читал про взрыв газа в Лондоне, когда ухлопало четверых? Так вот, наши отношения развивались примерно в том же ключе. Если ты не против, я не стану воспроизводить то, что она наговорила, поскольку мне не хотелось бы заострять внимание на деталях. Но поверь на слово, между нами все кончено — решительно, окончательно и бесповоротно.
Каюта погрузилась в тишину. Реджи сидел в кресле, впившись в подлокотники. Монти тем временем открутил Микки Маусу голову, прикрутил ее на место и принялся откручивать заново.
— Жалко, — наконец проговорил Реджи.
— Спасибо за сочувствие. Конечно, приятного мало.
— Знаешь, я тут подумал, — сказал Реджи, вставая, — пойду-ка прогуляюсь по палубе.
Через несколько минут после его ухода в дверь постучали, и вошла Мейбл Спенс.
