Дэвид Лоуренс - Сыновья и любовники
— Ну-ка! — сказал он, грудью напирая на Доуса.
— Выходи! — крикнул Доус.
Побелев, дрожа от ярости, Пол оперся о медный поручень стойки. Он ненавидел Доуса — пропади он пропадом! — но, заметив, как у того намокла прядь на лбу, подумал — до чего жалок. И не двинулся с места.
— Выходи, ты… — выдохнул Доус.
— Хватит, Доус, — крикнула буфетчица.
— Пойдем, — дружелюбно-настойчиво говорил Доусу вышибала, — иди-ка подобру-поздорову.
И полегоньку подталкивал буяна к двери.
— Это вот он, подонок, кашу заварил! — кричал Доус, не без опаски тыча пальцем в сторону Пола Морела.
— Да что вы это выдумываете, мистер Доус! — возразила буфетчица. — Сами знаете, вы первый начали.
А вышибала все напирал на Доуса, и тот отступал, пока не оказался в дверях, на ступенях, ведущих на улицу; тогда он круто обернулся.
— Ладно же, — сказал он, в упор глядя на своего соперника.
Странное у Пола было чувство к этому человеку — жалость, почти нежность, и вместе дикая ненависть. Цветная дверь захлопнулась, в пивной стало тихо.
— Так ему и надо! — сказала буфетчица.
— Да ведь погано, когда тебе в глаза плеснут пивом, — сказал общий друг.
— А я рада, что он получил, так и знайте, — сказала буфетчица. — Вам еще налить, мистер Морел?
Она нерешительно взяла стакан Пола. Он кивнул.
— А он такой, Бакстер Доус, ему на все наплевать, — сказал один из сидящих в пивной.
— Фу! И впрямь так! — сказала буфетчица. — Горластый он, да, а крикуны они народ никчемный. Какой сладко говорит, он и есть сам дьявол!
— Вот что, Пол, — сказал друг, — ты теперь, парень, кой-какое время поберегись.
— Вы ему не попадайтесь, и всего делов, — сказала буфетчица.
— А боксировать можешь? — спросил один из приятелей.
— Даже и не пробовал, — ответил Пол, все еще очень бледный.
— Могу тебя поучить, — предложил приятель.
— Спасибо, у меня времени нет.
И скоро он распрощался.
— Подите с ним, мистер Дженкинсон, — шепнула буфетчица и подмигнула ему.
Дженкинсон кивнул, взял шапку, от души пожелал всем доброй ночи и последовал за Полом.
— Обожди, дружище. Нам вроде по пути.
— Не по вкусу это мистеру Морелу, — сказала буфетчица. — Не станет он теперь сюда ходить. Жалко, с ним поговорить одно удовольствие. А Бакстер Доус так и просится за решетку, вот что я вам скажу.
Пол скорее умер бы, чем рассказал матери про эту стычку. Его терзали муки унижения и неловкости. Теперь о многом в своей жизни он с матерью не мог говорить. У него появилась своя отдельная жизнь — жизнь сексуальная. Остальное он еще делил с ней. Но что-то он вынужден от нее утаивать, и это раздражало. Некое молчание установилось между ними, и в этом молчании Пол ощущал — ему надо защищаться, мать его осуждает. И минутами ненавидел ее и рвался из этого рабства. Жизнь его жаждала свободы от материнских уз. Ведь его жизнь — точно замкнутый круг, поистине возвращаешься на круги своя и не двигаешься дальше. Мать его родила, любила, делила с ним жизнь, и всю свою любовь он отдал ей, и не свободен двигать вперед собственную жизнь, по-настоящему полюбить другую женщину. Сейчас он, сам того не ведая, противился влиянию матери. Многим с нею не делился, они стали далеки друг от друга.
Клара была счастлива, почти уже уверена в нем. Наконец-то он принадлежит ей; а потом опять пришла неопределенность. Пол шутя рассказал ей о стычке с ее мужем. Клара вспыхнула, серые глаза засверкали.
— В этом весь Бакстер, — воскликнула она. — Дубина! Не место ему среди порядочных людей.
— А ты вышла за него, — напомнил Пол.
Она вскипела.
— Да, вышла! — крикнула она. — Но откуда мне было знать!
— Похоже, раньше он был довольно славный, — сказал Пол.
— По-твоему, это я его таким сделала! — воскликнула она.
— Да нет же! Он сам таким сделался. Но что-то в нем есть…
Клара внимательно посмотрела на возлюбленного. Что-то в нем ей ненавистно, какое-то бесстрастное неприятие ее, какая-то холодность, из-за которой истинно женская душа ее ожесточилась против него.
— И что же ты собираешься делать? — спросила она.
— То есть?
— С Бакстером.
— А что тут сделаешь? — возразил Пол.
— Надеюсь, ты сумеешь его одолеть, если дойдет до драки? — сказала она.
— Нет. Я не любитель пускать в ход кулаки. Забавно. Ведь у большинства мужчин это врожденное — сжать кулаки и вдарить. А у меня этого нет. Уж если сражаться, я предпочел бы нож или пистолет.
— Тогда обзаведись чем-нибудь таким, — сказала она.
— Нет, — засмеялся он. — Я не любитель пускать кровь.
— Но он тебя исколошматит. Ты его не знаешь.
— Ладно, — сказал Пол, — посмотрим.
— И ты позволишь ему тебя исколошматить?
— Возможно, если ничего не смогу сделать.
— А если он тебя убьет? — сказала Клара.
— Я бы пожалел и его, и себя.
Клара помолчала.
— Зла на тебя не хватает! — воскликнула она.
— Не в первый раз слышу, — засмеялся Пол.
— Ну почему ты такой глупый? Ты Бакстера не знаешь.
— И не хочу знать.
— Понятно, но не даваться же ему в руки.
— А что прикажешь делать? — со смехом спросил Пол.
— На твоем месте я бы носила с собой револьвер, — сказала Клара. — Я знаю, Бакстер опасен.
— Как бы мне не отстрелить себе пальцы, — сказал он.
— Не отстрелишь. Но неужели ты не запасешься оружием? — взмолилась она.
— Нет.
— Ничем-ничем?
— Нет.
— И дашь ему разделаться с тобой?
— Да.
— Дурак ты!
— Правильно!
Клара в сердцах стиснула зубы.
— Да я сама готова тебя исколотить, — крикнула она в ярости.
— Почему?
— Позволить такому вот Бакстеру с собой разделаться!
— Если он возьмет верх, можешь к нему вернуться, — сказал Пол.
— Хочешь, чтоб я тебя возненавидела? — спросила Клара.
— Просто говорю тебе, — ответил он.
— А еще уверяешь, что любишь! — негромко, негодующе воскликнула она.
— Выходит, я должен расправиться с ним, чтоб доставить тебе удовольствие? — сказал он. — Но представляешь, какую бы он тогда получил надо мной власть.
— Ты думаешь, я дура! — воскликнула Клара.
— Ну что ты. Но ты меня не понимаешь, моя милая.
Оба помолчали.
— Но нельзя же подставлять себя под удар, — взмолилась Клара.
Он пожал плечами и процитировал:
Тому, кто в праведность облекСвой чистый дух бесстрастный,Толедский ни к чему клинокИ яд стрелы опасный.
Она пытливо на него посмотрела.
— Хотела бы я тебя понять, — сказала она.
— Да тут и понимать нечего, — засмеялся Пол.
Клара опустила голову, задумалась.
Несколько дней Пол не видел Доуса; но однажды утром, взбегая по лестнице из комнаты спиральщиц, он нос к носу столкнулся с тяжеловесным кузнецом.
— Ах ты!.. — крикнул тот.
— Извините! — сказал Пол и пошел дальше.
— Извините, — передразнил Доус.
Пол негромко насвистывал «Средь девушек меня оставь».
— Недолго тебе свистать, парень! — сказал кузнец.
Пол пропустил угрозу мимо ушей.
— Ты мне ответишь за тот фокус в пивной.
Пол прошел к своему столу в углу комнаты и стал листать гроссбух.
— Поди скажи Фанни, мне нужен заказ по распоряжению 097, быстро! — велел он рассыльному.
Доус стоял в дверях, высокий, угрожающий, смотрел на макушку молодого человека.
— Шесть плюс пять одиннадцать, семь — один плюс шесть, — вслух подсчитывал Пол.
— Слышь, что я говорю! — сказал Доус.
— Пять шиллингов девять пенсов! — сказал Пол и записал в книгу. — Что такое? — спросил он.
— Я тебе покажу, что такое, — сказал кузнец.
Пол продолжал считать вслух.
— Тварь трусливая… кишка тонка со мной как положено!
Пол схватил тяжелую линейку. Доус вздрогнул. Пол прочертил несколько линий в гроссбухе. Доус осатанел.
— Ну смотри, поганец, где ни то мы с тобой встретимся, и уж ты у меня заткнешься!
— Ладно, — сказал Пол.
И кузнец тяжело шагнул прочь. В эту минуту раздался резкий свист. Пол подошел к переговорной трубке.
— Да! — сказал он и стал слушать. — А-а… да! — Послушал, засмеялся. — Сейчас спущусь. У меня тут гость.
По его тону Доус чуял, он разговаривал с Кларой. И опять шагнул к нему.
— Ах ты паршивец! — сказал он. — Сейчас я тебя угощу! Покажу тебе, как нахальничать, бесстыжая харя!
Конторщики, сидящие тут же, подняли головы. Появился рассыльный Пола, он принес что-то белое.
— Фанни говорит, если б вы ее предупредили, все было бы готово еще вчера вечером.
— Хорошо, — сказал Пол, глянув на чулок. — Отложи его.
