Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3

— Сейчас я никак не могу использовать эту землю. Придется ждать лучших дней.

— А какие у вас основания предполагать, что там есть уголь?

— Мнение самого знающего геолога, с каким я имел возможность посоветоваться, и мои собственные наблюдения над этим краем; и потом, мы ведь уже нашли небольшие пласты. Я уверен, уголь там есть. Когда-нибудь я его найду, это я знаю твердо. Только бы мне сохранить эту землю до тех пор, пока у меня будет достаточно денег, чтобы сделать еще одну попытку.

Филипп достал из кармана карту района с залежами угля и стал показывать: вот илионская гора, вот здесь он начал рыть штольню.

— Разве не похоже, что тут есть уголь?

— Да, похоже на то, — согласился сквайр, очень заинтересованный. Нередко мирный житель захолустья больше увлекается такими рискованными предприятиями, чем более искушенный делец, знающий, как они ненадежны. Просто поразительно, сколько священников Новой Англии в пору нефтяной лихорадки рискнули вложить свои сбережения в нефть. Говорят, маклеры с Уолл-стрит заключают массу мелких сделок по поручению провинциального духовенства, движимого, без сомнения, похвальным желанием облагородить нью-йоркскую биржу.

— Мне кажется, риск не так уж велик, — подумав, сказал сквайр. — Один лес стоит больше, чем закладная; а если там есть еще и залежи угля, так это целое состояние. Хотите весной сделать еще попытку, Фил?

Хочет ли он! Если бы получить хоть небольшую поддержку, он сам возьмется за кирку и тачку, станет питаться одним черствым хлебом. Только дайте ему еще раз попробовать!

Вот как случилось, что осторожный старый сквайр Монтегю был вовлечен в рискованную затею нашего молодого героя, и покой его безмятежной старости нарушили тревоги и надежды на неслыханную удачу.

— Разумеется, я этого хочу только ради мальчика, — говорил он. Старику не чужды были человеческие слабости: рано или поздно он должен был, как и всякий другой, «попытать счастья».

Должно быть, женщины от природы лишены предприимчивости, потому-то они и не увлекаются, как мужчины, биржевыми спекуляциями и поисками ценных ископаемых. Только безнравственная женщина способна втянуться в какую бы то ни было азартную игру. И Алиса и Руфь не слишком радовались тому, что Филипп вновь принимается за поиски угля.

Но Филипп ликовал. Он писал Руфи такие письма, как будто богатство уже у него в руках, а давящая тяжесть, нависшая над домом Боултонов, уже погребена в недрах угольной шахты. К весне он приехал в Филадельфию с вполне созревшим планом нового наступления. Ничто не могло устоять перед его восторженной верой в успех.

— Филипп приехал! Филипп приехал! — кричали дети, словно в дом опять вошла большая радость. И эти слова, как припев, звучали в сердце Руфи, когда она отправлялась в утомительный больничный обход. А мистер Боултон, глядя на энергичное лицо Филиппа и слушая его веселый, бодрый голос, впервые за долгие месяцы почувствовал, что мужество возвращается к нему.

Руфь теперь окончательно отвоевала себе свободу действий, и не Филиппу было вступать с нею в спор, ведь ее решимость и трудолюбие уже принесли плоды, а он еще неизвестно когда добьется удачи. Руфь была, как никогда, уверена в своей правоте и в том, что она может сама о себе позаботиться. И, пожалуй, за работой она не слишком прислушивалась к тайному голосу, что негромко пел внутри, радуя девичье сердце: «Филипп приехал…»

— Хорошо сделали, что приехали, — сказала она Филиппу. — Я рада за папу. Вы ведь знаете, как папа на вас надеется. Папа думает, что женщине долго не выдержать, — прибавила она с той особенной улыбкой, которая всегда несколько озадачивала Филиппа.

— А вы не устаете иногда от этого постоянного напряжения? — спросил Филипп.

— Устаю? Ну, я думаю, все устают. Но это чудесно — быть врачом. А вы хотели бы, чтобы я надеялась не только на себя, Филипп?

— Д-да, пожалуй… — сказал Филипп, нащупывая почву, можно ли высказать то, что у него на душе?

— Ну, а вот сейчас на что я должна надеяться? — спросила Руфь не без язвительности, как показалось Филиппу.

— Конечно, на… — он не договорил, вдруг подумав, что при нынешнем положении дел он слишком ненадежная опора для кого бы то ни было и что эта девушка, уж во всяком случае, столь же независимый и самостоятельный человек, как и он.

— Я не то хотел сказать, — начал он снова. — Но я люблю вас, вот и все. Неужели я для вас ничто? — Филипп глядел почти с вызовом, как будто его слова должны были смести все хитроумные условности, бог весть почему обязательные между мужчиной и женщиной.

Быть может, Руфь поняла это. Быть может, она поняла, что не следует заходить слишком далеко в своей теории о равенстве сил, которое должно предшествовать союзу двух сердец. Быть может, порою она чувствовала себя слабой, и в конце концов ей очень не хватало ласкового сочувствия и нежной заботы Филиппа. Что бы ни было тому причиной — загадка, старая, как мир! она просто посмотрела на Филиппа и тихо сказала:

— Вы для меня — все!

Филипп порывисто сжал ее руки в своих и заглянул ей в глаза, а Руфь упивалась лучившейся в его взгляде нежностью, которой так жаждет женское сердце.

— Филипп! Иди сюда! — громко позвал маленький Эли, распахивая дверь настежь.

И Руфь убежала к себе, и опять ее сердце пело — на этот раз громко, словно готовое разорваться от счастья: «Филипп приехал!»

Вечером Филипп получил телеграмму от Гарри:

«Суд начинается завтра».

ГЛАВА XX

ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПРОЦЕДУРА В КОНГРЕССЕ. СЕЛЛЕРС СПРАВЕДЛИВО ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ОСКОРБЛЕННЫМ

Mpethie ou sagar lou nga thia gawantou kone yoboul goube

Wolof Proverb[176]

«Mitsoda eb volna a' te szolgad, hogy illyen nagy dolgot tselekednek?»

Декабрь 18.. года снова застал Вашингтона Хокинса и полковника Селлерса в Капитолии, на страже законопроекта об университете в Буграх. Вашингтон был в унынии, полковник — полон надежд. Вашингтона больше всего угнетала тревога за сестру.

— Скоро начнется судебное разбирательство, — говорил он, — а стало быть, понадобится много денег, чтобы его направлять. Закон об университете на сей раз наверняка будет принят, и денег он принесет больше, чем достаточно, но вдруг они придут слишком поздно? Конгресс только еще приступает к работе, и надо опасаться проволочек.

— Не знаю, — отвечал на это полковник, — может быть, ты отчасти и прав. Давай-ка прикинем, как пойдет предварительная процедура. Мне кажется, конгресс всегда старается действовать как можно правильнее со своей точки зрения. Большего и требовать нельзя. Первый подготовительный шаг, с которого всегда начинаются заседания конгресса, — это, так сказать, самоочищение. Потянут к ответу десятка два конгрессменов, а может быть, и сорок и пятьдесят, потому что они прошлой зимой поддержали какой-нибудь закон за взятку.

— Неужели таких считают десятками? — удивился Вашингтон.

— А что же? У нас свободная страна, всякий может выставить свою кандидатуру в конгресс и всякий может за него голосовать, — где же тут ждать от всех ангельской чистоты, это противно человеческой природе. Уж непременно в конгресс пройдут шестьдесят, или восемьдесят, или полтораста человек таких, которые ни капельки не похожи на переодетых ангелов, как выражается молодой журналист Хикс. Но это еще неплохо, даже очень неплохо. Если таков средний уровень, по-моему, нам не на что жаловаться. Даже в наше время, хотя народ и ворчит и газеты выходят из себя, в конгрессе есть еще очень приличное меньшинство, состоящее из честных и порядочных людей.

— Помилуйте, полковник, но ведь если порядочные люди остаются в меньшинстве, они ничего хорошего не сделают!

— Очень даже сделают.

— Да как же?

— Есть много способов, много разных способов.

— Какие все-таки?

— Ну… не знаю… на такой вопрос сразу не ответишь. Не на всякий вопрос можно отвечать не подумавши. Но приличное меньшинство безусловно может сделать много хорошего. Я в этом убежден.

— Что ж, ладно. Допустим. Продолжайте насчет предварительной процедуры.

— Я к тому и веду. Во-первых, как я уже говорил, потянут к ответу кучу конгрессменов, которые продавали свои голоса. На это уйдет месяц, не меньше.

— Да, в прошлом году так оно и было. Пустая трата времени, вот что я вам скажу, а ведь народ платит этим людям, чтобы они работали, а не тратили время зря. И это очень некстати, когда ждешь, чтобы утвердили твой законопроект.

— Очистить источник волеизъявления народного — значит тратить время зря? Очень странно, в первый раз слышу! Но если бы и так, все равно в этом повинно меньшинство, потому что большинство не интересуется чистотой нравов. Вот тут-то меньшинство и начинает мешать, — но опять-таки нельзя сказать, что оно не право. Ну-с, когда покончат с делами о подкупе, возьмутся за тех конгрессменов, которые за деньги добыли свои места в конгрессе. Это отнимет еще месяц.