Виллем Элсхот - Избранное

Проблема пишущей машинки тоже решилась. Я узнал, что ее можно взять напрокат, и завтра у меня дома будет машинка системы, с которой я хорошо знаком, родная сестра того «Ундервуда», с помощью которого я тридцать лет добывал свой хлеб насущный.

В прошлую среду я начал сбыт. Это произошло у Ван Схоонбеке, который был очень доволен, что на мой сыр есть спрос.

Когда все его друзья расселись по местам, он извлек и подал на стол остатки половины эдамского. Я заметил, что он уже съел солидный кусок.

— Один из продуктов нашего друга Лаарманса, — объявил он.

— Простите, фирмы ГАФПА, — уточнил старый адвокат. — Можно попробовать?

Он мгновенно отрезал кусок и передал тарелку дальше.

Мне понравилось, что он не потерпел ущемления интересов ГАФПА. Когда на мой сыр появится спрос, я подарю ему целый эдамский.

Спустя некоторое время весь синклит сидел и жевал. Я твердо убежден, что еще никогда ни один сорт сыра не восхвалялся с таким энтузиазмом, как этот жирный эдамский. Со всех сторон раздавались «изумительно», «великолепно», «колоссально», а пижон спросил у Ван Схоонбеке, где можно купить такой сыр.

Мой престиж возрос до того, что они даже не осмеливаются задавать мне вопросы.

— Слово за господином Лаармансом, — объявил мой друг, откусив еще раз.

— Верно, — заметил кто-то. — Только сам господин Лаарманс может дать нам информацию.

— Уж не думаете ли вы, что господин Лаарманс лично занимается такими мелочами, — возразил старый адвокат. — Этого еще не хватало. Если я захочу купить сыр, то просто позвоню в ГАФПА.

— И попросишь доставить тебе домой пятьдесят граммов сыра, — добавил его сосед.

Я небрежно разъяснил, что ГАФПА продает сыр партиями по двенадцать ящиков, двадцать семь головок в каждом, но что я готов продать им этот жирный сыр в розницу по оптовой цене.

— Трижды ура нашему другу Лаармансу! — крикнул адвокат и осушил свой стакан.

Теперь они запомнили мою фамилию.

Я вынул свою новую авторучку и записал заказы. Каждый получит двухкилограммовую головку. Только старый адвокат попросил перед уходом, когда мы вместе одевались, прислать ему в виде исключения половинку, так как он живет один с сестрой и служанкой. Я пообещал ему, потому что он первый вспомнил о ГАФПА.

Кто-то поинтересовался, чем еще занимается ГАФПА.

— Не станете же вы утверждать, что ГАФПА торгует только сыром? Ну, правда, без шуток.

Я признался, что сыр лишь побочное дело, но сказал, что остальные товары пока разрешено поставлять только магазинам.

Лишь теперь я стал понимать, что время — деньги, так как на доставку семи с половиной голов сыра я потратил все утро.

Я отыскал на чердаке плетеный саквояж, в который влезало три головки эдамского, и собрался доставить сыр сам, потому что у детей было много домашних заданий, к тому же я опасался, как бы мальчишка не стал по дороге жонглировать моими сырами.

Жена увидела, как я направился с саквояжем в подвал, и я вынужден был рассказать ей, куда собираюсь. Я бы предпочел провернуть это дело потихоньку, так как боялся, что она поднимет меня на смех. Конечно, таскать сыры — занятие не для главы фирмы, я сам это хорошо понимаю. Но не могу же я поручить пакгаузу поштучную доставку на дом десяти тысяч головок эдамского. Они не согласятся. Однако жена не нашла в этом ничего особенного.

— Лиха беда начало, — сказала она. — Так они хоть узнают о нашем сыре.

Слово «нашем» ободрило меня. Значит, она сочувствует мне и разделяет со мной ответственность.

Я все же надеюсь, что они не сделают второго заказа. Доставка товара — удовольствие ниже среднего. Сначала надо с непроницаемым лицом пройти мимо госпожи Пеетерс, нашей соседки, которая вечно торчит в дверях или у окна. Затем сесть в трамвай, где мой саквояж всем мешает. Наконец добираешься до цели. Звонишь. Открывает служанка, и ты стоишь в прихожей со своей корзиной, потому что это скорее корзина, чем саквояж. Тебе приходится сказать, что ты принес сыр. Служанка идет к хозяйке, которая иногда еще нежится в постели. В двух случаях из восьми о сыре ничего не знали, и мне с большим трудом удалось отделаться от тяжелых головок, и то лишь после того, как я сказал, что платить не надо.

Наконец я сижу у себя в конторе после этой изнурительной поездки и очередного визита моего брата. Он ежедневно требует статистических данных о проданном и непроданном сыре. Как истинный врач, он все время лезет руками в мою рану.

Я сообщил ему о сыре, проданном у Ван Схоонбеке. Он очень обрадовался, что сыр всем понравился. Но, сделав небольшой подсчет, резюмировал:

— Итак, это всего семь с половиной головок из десяти тысяч. Если за неделю ты будешь совершать по такой сделке, то продашь свои последние сыры через тридцать лет. Поворачивайся быстрее, парень. Иначе дело плохо кончится.

Ну как мне избавиться от всего этого сыра? Вот в чем вопрос.

Сначала я хотел класть по паре головок в саквояж и обходить все сырные магазины в городе. Но при этой системе моя контора бездействовала и оказалась бы ненужной. Я обязан находиться в ней, чтобы вести корреспонденцию и бухгалтерию. А телефонные переговоры? Не взвалить же их на жену, когда у нее и так полно дел.

Нет, распространение моего сыра надо поручить целому штату расторопных агентов, парней с хорошо подвешенными языками, которые сумеют проникнуть даже в самые мелкие лавчонки и будут доставлять заказы один или два раза в неделю. Лучше два раза, я бы предпочел по понедельникам и четвергам. Тогда и мой личный труд упорядочится. Я возьму на себя регистрацию заявок, переговоры с пакгаузом, составление счетов, инкассацию, отчисление своих пяти процентов и еженедельный перевод сальдо в адрес Хорнстры. Непосредственно с сыром я иметь дело не буду.

Итак, я дал объявление:

«Крупный импортер эдамского сыра ищет во всех городах страны и герцогства Люксембургского представителей, обладающих опытом работы, желательно связанных с сырными магазинами. Предложения с приложением рекомендаций и данных о прежней работе направлять в ГАФПА, Фердюссенстраат, 170, Антверпен».

Результат не заставил себя ждать.

Через два дня я обнаружил на кофейном столике сто шестьдесят четыре письма различных размеров и цветов. Почтальон вынужден был звонить, так как они не влезали в ящик.

Теперь я на верном пути и могу по крайней мере поработать на своей пишущей машинке. Но сначала надо вскрыть письма и рассортировать их по районам.

Я куплю карту Бельгии и наколю флажки на все города, где у меня будут агенты. Тогда я буду иметь полное представление. Тех, у кого дела пойдут плохо, буду увольнять.

На первом месте Брюссель — семьдесят писем, за ним Антверпен — тридцать два, остальные распределяются по всем городам страны. Только герцогство не откликнулось, но это не так уж важно.

Когда все письма были вскрыты и рассортированы, пришло еще штук пятьдесят, посланные, видимо, позднее. Ладно. Я начал с Брюсселя. Некоторые описывали историю всей своей жизни с раннего детства. Многие начинали с того, что прошли всю войну и имеют семь фронтовых нашивок. Непонятно, какое отношение это имеет к продаже сыра. Некоторые написали о своей большой семье и бедности, в которой они живут, взывая к моему отзывчивому сердцу. При чтении некоторых писем у меня слезы выступали на глазах. Такие письма надо надежно спрятать, чтобы их не увидели дети, иначе они будут приставать, чтобы я отдал предпочтение этим людям. А ведь я должен быть выше сострадания. Если я буду отвечать на все письма, то лишь из вежливости или из желания постучать на машинке, ибо многие из написавших никогда не работали в торговле или торговали сигаретами и, кажется, сами прислали мне письма только из вежливости. Те, кто удовлетворял поставленным условиям, писали кратко и просили поточнее сообщить о комиссионных и жалованье. Создавалось впечатление, что они еще хорошенько подумают, стоит ли доставлять мне удовольствие, став моими представителями.

Я, разумеется, не собираюсь платить им жалованье. Зачем? Они получат три процента, и ни копейки больше. Мне останутся два процента и триста гульденов в месяц.

Только я уютно устроился перед своим «Ундервудом», как в дверь позвонили. Я слышал звонок, но и ухом не повел, так как никогда не открываю дверь сам, когда работаю в конторе. Но немного погодя ко мне поднялась жена и сказала, что пришли три господина и дама, которые хотят поговорить со мной. Они принесли сверток.

— Надень воротничок и галстук, — посоветовала жена.

Кто бы это мог быть? Наверное, кандидаты, которые предпочли явиться лично, а не писать.

Я открыл дверь нашей маленькой гостиной, и мне навстречу протянулись четыре дружеских руки. Это были Тейл, Эрфурт, Бартеротте и юфру Ван дер Так — мои коллеги из «Дженерал Марин». Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица, и они, видимо, что-то заметили по мне, ибо Анна ван дер Так пододвинула мне стул и предложила сесть.