Виллем Элсхот - Избранное

— Не волнуйся. Мы сейчас уйдем, — успокаивала она.

Они решили навестить меня, чтобы узнать, как я себя чувствую. В конторе рассказывали всякую чепуху.

Тейл извинился за то, что они пришли в обед. Но я ведь знал, что во время работы они не могут уйти, а вечером посещать больных не принято.

Они пристально смотрели на меня и обменивались понимающими взглядами.

В конторе за это время кое-что изменилось. Теперь они сидели спиной к окнам, а не наоборот. Каждый получил по новому пресс-папье, а Хамер стал носить очки.

— Представь себе Хамера в очках, — сказал Эрфурт. — Умрешь от смеха.

Во время разговора я услышал, как подъехал мой брат. Он поставил велосипед у стены и зашагал по своему обыкновению в кухню. Его гулкие шаги раздались в прихожей.

Я боялся, что он спросит оттуда, как идет продажа сыра, — он умеет кричать очень громко, как настоящий шкипер. Но моя жена, видимо, сделала ему знак молчать, и я слышал, как он удалился на цыпочках.

Затем Тейл произнес короткую речь, он выразил надежду всего коллектива, что я скоро поправлюсь и здоровый как бык займу в нем свое прежнее место.

Бартеротте вдруг торжественно извлек из-за спины большой сверток, протянул его мне и предложил развернуть.

Это была великолепно отполированная коробка с набором для игры в триктрак — пятнадцатью черными и пятнадцатью белыми фишками, двумя кожаными кубками и двумя игральными костями. Снаружи была прикреплена серебряная пластинка с надписью:

Служащие «Дженерал Марин энд Шипбилдинг компани»              своему коллеге Франсу Лаармансу                 Антверпен, 15 февраля 19… г.

Они устроили складчину, и даже старый Пит с паровозика внес франк.

Сердечно пожав мне руки на прощание, они покинули меня.

Набор предназначался для того, чтобы я играл с женой и детьми, пока не поправлюсь.

Жена ни о чем не спросила. Она стряпает с удрученным лицом. Я чувствую, что она может расплакаться от любого неосторожного слова.

Две недели назад я назначил тридцать представителей по всей стране, без жалованья, но с хорошими комиссионными. И все же заказы не поступают. Чем занимаются эти лоботрясы? Они даже не пишут, а мой брат продолжает упорно интересоваться тем, сколько сыра продано. Своих представителей мне пришлось выбирать по внешнему виду, как скот на рынке.

Я приглашал их к себе в контору группами по десять человек, в разное время, чтобы избежать нежелательных встреч между конкурентами. Нельзя подпускать голодных собак к одной и той же миске.

Ну и тяжело же пришлось моей соседке госпоже Пеетерс!

Все обернулось сплошной неожиданностью.

Авторы блестящих писем оказались в ряде случаев настоящими развалинами, и наоборот. Приходили высокие, маленькие, старые, молодые, многодетные и бездетные, роскошно одетые и обтрепанные, умоляющие и угрожающие. Они упоминали о богатых родственниках, о знакомых бывших министрах. И это давало мне право чувствовать себя человеком, одно слово которого может поставить самоуверенного парня на свое место.

Один из посетителей откровенно признался, что голоден и будет доволен головкой сыра, не претендуя на представительство. Он так растрогал меня, что я дал ему эдамский. Потом я узнал, что, уходя, он выпросил у жены еще пару моих старых ботинок.

Некоторых я никак не мог спровадить, так как в конторе было хорошо натоплено. А двое заявили, что я не имел права вызывать их в Антверпен без оплаты дорожных расходов. В каждом случае я делал отметку на письмах: не годен, сомнителен, подходит, лысый, пьющий, с тросточкой и тому подобное, ибо, поговорив с десятым, я уже ничего не мог вспомнить о первом.

Я серьезно подумывал о том, не обслуживать ли мне Антверпен самому. Пусть здесь в городе представителем ГАФПА будет Франс Лаарманс. Но меня остановила мысль о брошенной конторе. Что будут думать о ГАФПА, если там даже никто не отвечает на телефонные звонки?

И тогда явился мой младший свояк, который спросил, нельзя ли ему попробовать свои силы в качестве агента. Он, собственно, гранильщик алмазов, но дела идут так плохо, что он уже несколько месяцев сидит без работы.

— Фине велела мне поговорить с тобой, — произнес он с деланной скромностью того, кто знает, что его поддерживает сильная рука.

Я отправился на кухню и попросил подтверждения. Она сказала только, что он все время надоедает ей с этим сыром. Теперь она уже не командует, как раньше, когда решался вопрос о смене обоев в моей конторе.

— Можно доверить Густу Антверпен? Да или нет? — спросил я в лоб, пристально глядя на нее.

В ответ она пробормотала что-то непонятное, — схватила таз для стирки и удалилась в подвал.

Мне не оставалось ничего иного, как принять его с испытательным сроком. Если дело не пойдет, то уволю его, невзирая на то, что он свояк. Правда, на этом я потеряю по меньшей мере целую головку, потому что обратно я от него не получу ничего.

Я дал напечатать накладные на заказы, где требовалось указать следующие сведения: дата заказа, фамилия и адрес заказчика, количество ящиков по 27 двухкилограммовых сыров, цена за килограмм, срок оплаты заказа. Одна накладная на пятнадцать заказов. Для начала каждый представитель получил по десять накладных, которых им должно хватить на пять педель. Распространить такое количество заказов практически возможно и даже нетрудно. По понедельникам и четвергам им надлежит заполнять накладные и высылать их мне почтой. Все остальное пойдет своим чередом.

Однако я ничего не получил и решил посетить двух своих брюссельских представителей, Нунинкса и Делафоржа, чтобы узнать, в чем дело, и в случае необходимости помочь им советом. Брюссель я разбил на две части, восточную и западную, так как этот город слишком велик для того, чтобы его мог обслужить один человек.

Я бесконечно долго добирался на трамвае по адресу, данному мне Нунинксом, и в конце концов обнаружил, что там никто никогда ни о каком Нунинксе не слыхал. Как же тогда он получал мои письма? Они ведь не вернулись назад.

Делафорж жил на другом конце города, на чердаке. Там сушилось белье и пахло жареной селедкой. Я долго стучал, пока он наконец не отворил, в халате, с опухшими от сна глазами. Он даже не узнал меня, а, когда я объяснил, кто я, заявил, что на всю эту муру с сыром ему начхать, и захлопнул дверь перед самым моим носом.

Ничего не понимаю.

Я очень удручен и потому с большой неохотой отправился на еженедельную встречу с Ван Схоонбеке и его друзьями. Не успел я обменяться рукопожатиями с половиной присутствующих, как он снова поздравил меня. Я посмотрел на него укоризненно, так как эти периодические поздравления без причины кажутся мне оскорбительными, и я не позволю издеваться надо мной.

Но он тут же объяснил своим друзьям, а заодно и мне, в чем дело:

— Наш друг Лаарманс избран председателем Объединения бельгийских сыроторговцев. Я пью за этот большой успех, — произнес он.

Все осушили бокалы, так как они всегда готовы выпить за счет Ван Схоонбеке, все равно по какому поводу.

— Этот молодой человек далеко пойдет, — заявил золотозубый.

Я стал возражать, ибо расценил слова хозяина как остроту, но старый адвокат, тот, который просил прислать ему полголовки, сказал, что человек, подобно мне, обязанный своей карьерой только самому себе, должен отбросить ложную скромность, как сношенный костюм, и призвал меня высоко держать марку сыра.

Уходя, я спросил Ван Схоонбеке, почему он выкинул такую шутку, но он заверил меня, что это вполне серьезно, и дружески улыбнулся. Он всегда полон добрых намерений.

— Президент! — восторженно воскликнул он.

Он рассматривает этот факт как рост престижа, не только моего, но и его собственного и даже его друзей. Я буду вторым президентом в компании, так как один из этих типов — председатель Объединения антверпенских импортеров зерна.

Я ничего не понимаю и ни о чем не спрашиваю, я даже не знаю, что это за объединение сыроторговцев, хотя и являюсь его членом.

На следующее утро я получил разъяснение по почте в форме письма Профессионального объединения сыроторговцев, в котором сообщалось, что я избран исполняющим обязанности председателя. Слишком много чести, думается мне, даже и исполняющим обязанности. Я не хочу исполнять ничьих обязанностей. Единственное, чего я хочу, — чтобы мой брат молчал, контора работала, а мои представители торговали и чтобы меня оставили в покое. В письме указывалась и причина избрания. Три года назад пошлина на ввоз сыра была повышена с десяти до двадцати процентов, и все эти годы они под руководством старого председателя тщетно прилагали усилия, чтобы добиться отмены повышения. В пятницу, то есть завтра, их еще рад примут в министерстве торговли, и они настаивали, чтобы я возглавил их делегацию.