Илья Штемлер - Архив
Дарья Никитична подобрала деньги, аккуратно сложила и спрятала в карман фартука. Боком посмотрела на жующего племянника.
– Вот что, Будимир… Не поеду я с вами, – произнесла она тихо. – Тут помру, тут и похоронят, рядом с мужем и сыном. Верни обратно мои вещи, съеду я от вас. Никакого попечительства мне не надо.
Варгасов, не пряча улыбки, продолжал жевать сырники, игриво, исподлобья, глядя на Дарью Никитичну.
– Бу-бу-бу, – передразнил он тетку. – Я вот думаю, почему ты так меня не любишь?
– А за что тебя любить? – Дарья Никитична всплеснула руками. – Годами знать не хотел жену родного дяди. Ни в праздники, ни в будни… А тут – вспомнил, что она немка наполовину, что…
– Бу-бу-бу, – прервал Варгасов, продолжая улыбаться.
– Перестань, не маленький. Вези обратно. А то я скандал подниму, плохо ты меня знаешь, Будимир.
– Ну ладно… Что я тебе скажу, тетя Дарья. Ты женщина умная, расчетливая, все понимаешь, недаром в тебе кровь немецкая… Законы обратной силы не имеют, вопрос с попечительством уже решен, вот-вот бумаги получу, это первое. Есть и второе – ты, тетушка, мне палки в колеса не ставь. И меня ты плохо знаешь. Многое поставил я на карту, всю жизнь, считай, свою поставил. И Ольгину… А для меня преграды нет. Была бы ты помоложе, знала б, кем в этом городе проходил твой племянничек Будимирка… Я тебя, тетушка, не стращаю. Но помни – хоть в гробу, но вывезу. Ясно?!
Варгасов с силой оттолкнул тарелку, встал и вышел из кухни.
Дарья Никитична сидела ссутулившись, сжав старческие бледные кулачки, усыпанные серыми пигментными пятнышками. Да, она плохо знала своего племянника Будимирку. Только и он не очень хорошо знал свою тетку, Дарью Никитичну, хоть и носил с ней одну фамилию. Ох как он плохо знал свою тетку.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава первая
1
Время, разделенное на годы, переползает через головы людей, оставляя на лицах зарубки морщин, меняя линзы очков, рассыпая по плечам вялые ломкие волосы.
Софья Кондратьевна Тимофеева присела у двери и смотрела на Гальперина. Крепко сдал Илья Борисович за последнее время. Разница в возрасте между ними небольшая, но Софья Кондратьевна считала себя ученицей Гальперина. В давние времена, когда судьба их повязала общим делом – созданием архивного каталога, – молодость Гальперина иссушала ее сердце. Немало ночей она провела с мыслями о голубоглазом и темноволосом Илье Борисовиче, так резко встряхнувшем своим присутствием сонный архивный уют. Скажи он слово, Софья Кондратьевна не задумываясь оставила бы своего Костюшу. Гальперин же не принимал всерьез восторженную толстушку Софьюшку, она была не во вкусе молодого человека, пресыщенного женским вниманием. Постепенно их отношения проросли таким взаимным пониманием, когда исключалось всяческое влечение, кроме бескорыстно душевного, что возникает между братом и сестрой. У них не было никаких тайн друг от друга. Но и это время миновало. С годами они стали отстраненней. Тимофееву поглотили заботы семьи, а Гальперину просто нечем было уже удивлять.
– Ну? – произнесла Тимофеева. – Я тут сижу, а тем временем, возможно, еще подвезли документы из Городского суда. Под лестницей все почти забито. Вот несчастье, свалились они на мою голову.
– Уступила Софьюшка, уступила, – отрешенно обронил Гальперин.
– Уступила. Если вы помалкивали, – с обидой ответила Тимофеева. – И вообще, я вам скажу, Илья Борисович, по совести…
Гальперин перевел на Тимофееву тяжелый воспаленный взгляд. Что она ему скажет?
– Ладно. В другой раз. Еще обидитесь, – вздохнула Тимофеева.
– Обижусь, Софья, – обронил серьезно Гальперин. – Знаю, в чем ты можешь меня попрекнуть, знаю…
А случилось вот что…
Архив Городского суда затопило водой, ночью прорвало магистраль. И Управление не нашло иного выхода, как приказать Мирошуку приютить пострадавшие документы. Временно, пока откачают воду. Но верно говорят – нет ничего более постоянного, чем временное. Мирошук, испытывая страх за свою недавнюю невольную конфронтацию, не посмел перечить начальству и отдал указание Тимофеевой разместить пострадавшие документы. Та на дыбы! «Да вы что?! Только от хлебного точильщика избавились. Из последних сил поддерживаем режим в хранилище, а вы хотите завести плесень? Не говоря о том, что нет свободных площадей!» Мирошук не отступал. Но и Тимофеева не сдавалась, криком стояла на своем… А Управление наседало – гибнут документы. Тогда Тимофеева предложила свой вариант – разместить документы Городского суда в кладовой № 8 спецхрана. Там никого не бывает, все опломбировано, так что документы можно россыпью сложить в проходах. Но при одном условии – в спецхран завезут папки, что хранили в архиве Городского суда на высоких полатях, которые не пострадали от воды. А освободившиеся места используют под просушку поврежденных документов… «Иначе я категорически не согласна! – заявила Тимофеева. – Режим хранения нарушать не буду!» На том и порешили, хотя и предстояла двойная работа, но что поделаешь с этой психованой, в Управлении махнули рукой и дали добро, Уповая на то, что Городской суд – организация специфическая. Поднимут в своих камерах арестантиков – тех, кто пятнадцать суток отбывает, мается, – вмиг перекидают документы.
Не останься тогда Тимофеева одна, если поддержал бы ее Гальперин, то не пришлось бы распатронивать спецхран, одолели бы Управление.
– Ладно, Софья, – буркнул Гальперин. – Давай о другом. Что там с сундуком Колесникова? Надо с ним разобраться наконец… Там весьма любопытные документы. Если я тебе покажу, ты ахнешь. Только надо приглядеться, не фальшивые ли.
– Что за документы? – встрепенулась Тимофеева.
Гальперин помолчал – сказать, нет? Пока воздержится. Угораздило же его тогда поведать этому стервецу Брусницыну. Сейчас он погодит, не станет в колокола бухать.
– Позже, Софья, позже, – решил Гальперин.
– А что сундук? – проговорила Тимофеева. – Женя им занимается, сам по себе. Обнаружил письма художников-авангардистов… Я делаю вид, что не замечаю.
– И правильно. Раз не можешь через себя перешагнуть.
– Уйду на пенсию, пусть и делают что хотят, – Тимофеева поморщилась. Любое напоминание о злосчастном сундуке стоило ей нервов.
– Какая пенсия? Погляди на себя – кровь с молоком. А зубы вообще как у девчонки.
– Тебе завидно, – подхватила Тимофеева. – Что-то ты, Илья, и впрямь неважно выглядишь. Опять живешь, как студент в общежитии?
Гальперин нахмурился. На эту тему разговаривать не хотелось.
– Так мы ничего не решили? – он резко перевел разговор.
– Что решать? – ответила Тимофеева. – Выписывай дела этого… Янссона на себя. Я их и выдам. Или пусть Мирошук затребует на свою фамилию.
– Не Янссона, а Зотова, – поправил Гальперин. – Я тебе еще раз повторяю – не хотелось бы втягивать директора. Тот и так извелся от страха, а ты его на спецхран науськиваешь. Помрет ведь…
– Слышала уже, слышала, – Тимофеева поднялась. – Как угодно – вы с ним начальство, имеете власть над спецхраном… Тем более я уже сняла сигнализацию в восьмой кладовой, пока завезу документы из Городского суда.
– Вот и хорошо, – без особого воодушевления проговорил Гальперин.
Весь сыр-бор загорелся вчера, когда в кабинет Гальперина пришла Чемоданова. Ей нужны были документы Медицинского департамента, что попали вместе с делами Жандармского управления на специальное хранение сразу же после революции. Да так там и лежат, точно на дне океана. Каждый раз эта непоседа Чемоданова втягивала архив в какую-нибудь историю. Будь исследователь гражданином СССР, и то дело непростое, требуется запрос, разрешение Управления, нередко и согласие «компетентных» органов. А тут вообще – человек приехал из Швеции. Но Чемоданова не отступала К Мирошуку, небось, не пошла, знала, что при слове «спецхран» Мирошук становится невменяем. А может быть, и напрасно не пошла? В последнее время поведение директора стало непонятным. Ореол бунтаря, человека радикальных убеждений чем-то приглянулся директору. Он даже двигался по архиву как-то иначе, закинув голову и развернув плечи. Ступал твердо, горделиво, точно конь на выездке…
Тимофеева поднялась. Ее некрасивое, но какое-то опрятное лицо выражало недоумение. Она так и не поняла, для чего ее вызвали, и главное срочно. Да и обида не прошла, та, давняя, когда Гальперин ее одернул перед всеми сотрудниками, на собрании. И даже не извинился. Второго такого эгоиста еще поискать надо.
– Зачем ты меня позвал, не понимаю, – произнесла Тимофеева с раздражением. – Тебя что-то смущает? Действуй по закону. Пусть приносит ходатайство из посольства Швеции… А вообще-то я этой Чемодановой выдам – кто-кто, а она-то знает, что все не просто. И ставит тебя в глупое положение.
