Дени Дидро - Монахиня_ Племянник Рамо_Жак-фаталист и его Хозяин
Хозяин. Сколько ей лет?
Трактирщица. Вероятно, года полтора…
При этих словах Жак покатился со смеху:
— Это сучка!
Трактирщица. Прелестнейшее животное на свете: я не отдам своей Николь и за десять луидоров. Бедная Николь!
Хозяин. У вас нежное сердце, сударыня.
Трактирщица. Вы правы, я забочусь о своих домашних животных и о слугах.
Хозяин. Отлично делаете. Кто же те люди, которые так обошлись с Николь?
Трактирщица. Два хозяйчика из соседнего города. Они не перестают шушукаться между собой и воображают, будто никто не знает, о чем они говорят и что с ними случилось. Нет и трех часов, как они здесь, а все их дело мне уже доподлинно известно. Оно очень забавно; если вы торопитесь спать не больше меня, то я расскажу вам эту историю так, как их слуга поведал ее моей служанке, своей землячке, а та сообщила моему мужу, который пересказал ее мне. Теща младшего из них проезжала здесь менее трех месяцев тому назад, против волн направляясь в провинциальный монастырь, где она протянула недолго; она вскоре умерла, и вот почему наши молодые люди в трауре… Но я и сама не заметила, как принялась за их историю. Прощайте, господа, доброй ночи! Хорошее у меня вино?
Хозяин. Отличное.
Трактирщица. Вы довольны ужином?
Хозяин. Очень довольны. Только шпинат был несколько пересолен.
Трактирщица. У меня иногда бывает тяжелая рука. Постели превосходные, и белье свежее: оно служит не больше двух раз.
С этими словами трактирщица удалилась, а Жак и его Хозяин легли в постель, смеясь над недоразумением, заставившим их принять сучку за дочь или служанку хозяйки, и над привязанностью этой особы к брошенной собачонке, находившейся у нее две недели. Жак сказал Хозяину, затягивая тесьму на его ночном колпаке:
— Бьюсь об заклад, что эта женщина предпочитает свою Николь всем прочим обитателям харчевни.
Хозяин ответил:
— Возможно, Жак; но давай спать.
Пока Жак и его Хозяин отдыхают, я выполню свое обещание и расскажу об арестанте, пиликавшем на виолончели, или, вернее, о его сотоварище — его милости Гуссе.
— Этот третий арестант, — сказал он мне, — служит управляющим в знатном доме. Он влюбился в пирожницу с Университетской улицы. Пирожник — простофиля, который больше следил за своей печкой, чем за поведением жены. Но если нашим любовникам не мешала ревность мужа, то мешало постоянное его присутствие. Что ж они сделали, чтобы преодолеть это препятствие? Управляющий подал своему вельможе жалобу, в которой выставлял пирожника человеком дурных нравов, пьяницей, не вылезающим из трактира, зверем, который колотит жену, честнейшую и несчастнейшую из женщин. На основании этой жалобы он добился приказа об аресте мужа, и этот приказ, лишавший мужа свободы, был передан в руки полицейскому комиссару для немедленного приведения в исполнение. Случилось так, что полицейский комиссар был другом пирожника. Они иногда вместе захаживали к виноторговцу; пирожник приносил пирожки, а полицейский комиссар платил за бутылочку. И вот наш комиссар, захватив с собой приказ, проходит мимо дверей пирожника и делает ему условный знак. Они усаживаются за стол и запивают вином пирожки. Комиссар осведомляется у приятеля, как идет его торговля.
«Отлично».
«Не втянули ли тебя в какое-нибудь подозрительное дело?»
«Нет».
«А враги у тебя есть?»
«Не замечал».
«Ладно ли ты живешь со своими родными, с соседями, с женой?»
«Живу с ними в дружбе и в мире».
«Как же ко мне попал приказ о твоем аресте? — спросил полицейский. — Если б я намеревался исполнить свой долг, я схватил бы тебя за шиворот, приготовил бы здесь поблизости карету и отвез бы тебя в место, указанное в этом приказе. Ну-ка, прочти…»
Пирожник прочел и побледнел. Полицейский сказал ему:
«Успокойся, подумаем-ка лучше вместе, что нам предпринять для моей и твоей безопасности. Кто у тебя бывает?»
«Никого».
«Жена твоя кокетлива и красива».
«Я предоставляю ей полную волю».
«Кто-нибудь заглядывается на нее?»
«Как будто нет, если не считать одного управляющего, который иногда заходит, чтоб жать ей руки и молоть вздор; но все это делается в моей лавке, при мне, в присутствии подмастерьев, и я думаю, что между ними не происходит ничего, противного добродетели и чести».
«Ты простофиля?»
«Возможно; но удобнее считать свою жену порядочной женщиной, и я так и поступаю».
«А чей же это управитель?»
«Господина де Сен-Флорантена{148}».
«А из чьей канцелярии, как ты думаешь, исходит приказ об аресте?»
«Вероятно, из канцелярии де Сен-Флорантена».
«Ты угадал».
«Как! Ест мои пирожки, обнимает мою жену и сажает меня под стражу! Это слишком гадкий поступок: не могу поверить».
«Ты простофиля! Как выглядит твоя жена в последние дни?»
«Скорее грустной, чем веселой».
«А управляющий был давно у тебя?»
«Кажется, вчера… Да, да, именно вчера».
«Ты ничего не заметил?»
«Я мало примечаю; но мне показалось, что, расставаясь, они делали друг другу знаки головой, как если бы один говорил «да», а другой — «нет».
«Чья же голова говорила «да»?»
«Управляющего».
«Либо они неповинны, либо они соучастники. Послушай, друг мой, не ходи домой, укройся в каком-нибудь надежном месте — в Тампле, в Аббатстве{149} или где вздумаешь, и предоставь мне действовать; но только смотри…»
«Не показываться и молчать?»
«Вот именно».
В то же самое время шпионы сновали около дома пирожника. Сыщики, наряженные на все лады, обращаются к пирожнице и спрашивают, где ее муж; она отвечает одному, что он болен, другому — что он отправился на именины, третьему — что он на свадьбе, а когда вернется, она не знает.
На третий день к двум часам утра пришли предупредить полицейского комиссара, что какой-то человек, закутанный в плащ от самого носа, тихохонько отворил парадную дверь и так же тихо прокрался в дом пирожника. Тотчас же полицейский в сопровождении комиссара, слесаря, извозчичьей кареты и нескольких стражников отправляется к месту происшествия. Открывают отмычкой дверь; полицейский и комиссар без шума поднимаются по лестнице. Стучат в спальню пирожницы — никакого ответа. Стучат вторично — никакого ответа. На третий раз изнутри спрашивают:
«Кто там?»
«Откройте».
«Кто там?»
«Откройте! Именем короля».
«Хорошо, — говорит управляющий пирожнице, с которой лежал в постели. — Опасности нет: это полицейский пришел выполнить приказ об аресте. Открой, я назовусь, он уйдет, и все будет кончено».
Пирожница в одной рубашке отпирает дверь и снова ложится в постель.
Полицейский: «Где ваш муж?»
Пирожница: «Его нет дома».
Полицейский (раздвигая полог): «А кто же это здесь?»
Управитель: «Это я, управляющий господина де Ссн-Флорантена».
Полицейский: «Вы лжете! Вы пирожник, ибо тот, кто спит с пирожницей, — это и есть пирожник. Вставайте, одевайтесь и следуйте за мной!»
Пришлось повиноваться: его привели сюда. Министр, узнав о проделке управляющего, одобрил поступок полицейского, который должен прийти за ним сегодня в сумерки, чтобы из этой тюрьмы препроводить его в Бисетр, где благодаря экономии наших администраторов он будет получать свою порцию хлеба, унцию говядины и сможет пиликать на виолончели с утра до вечера…
А что, если и мне тоже приложить голову к подушке в ожидании, когда Жак и его Хозяин проснутся? Как вы полагаете?
На другой день Жак поднялся на рассвете, высунул в окно голову, чтоб узнать, какая погода, убедился, что она отвратительная, снова улегся и предоставил своему Хозяину и мне спать, сколько душе угодно.
Жак, его Хозяин и прочие путешественники, остановившиеся в том же доме, надеялись, что к полудню небо прояснится; но ничуть не бывало; и так как ручей, отделявший предместье от города, настолько надулся и разбух от дождя, что опасно было переправляться через него, то те, чей путь лежал в этом направлении, решили лучше потратить день и переждать. Одни принялись беседовать, другие — ходить взад и вперед, высовывать нос наружу, разглядывать небо и возвращаться обратно, ругаясь и топая ногами; некоторые разговаривали о политике и пили, многие забавлялись игрой, а остальные курили, спали и бездельничали. Хозяин сказал Жаку:
— Надеюсь, что Жак вернется к рассказу о своих любовных похождениях и что небо пожелает продержать меня здесь в дурную погоду достаточно долго, чтобы не лишить удовольствия дослушать их до конца.
Жак. Небо пожелает! Никогда не знаешь, чего оно желает и чего нет, да и само оно, быть может, этого не знает. Мой бедный капитан, которого уже нет на свете, повторял мне это сотни раз; и чем дольше я живу, тем больше признаю, что он прав… За вами дело, сударь!
Хозяин. Помню. Ты остановился на экипаже и лакее, которому лекарша разрешила отдернуть полог кровати и поговорить с тобой.
