Озорные рассказы - Оноре де Бальзак
— Господин, я наслышан о вашем славном семействе, наипреданнейшим слугою коего я имею честь быть, мне известны все предания о ваших предках, коих древние египтяне почитали наравне со священными птицами. Однако ваши меха благоухают столь по-царски, а цвет их караковый столь умопомрачителен и сногсшибателен, что я в сомнении пребываю и не знаю, к какому роду-племени вы изволите принадлежать, ибо никогда не видел никого, кто был бы облачен столь бесподобно. При этом я вижу, что вы вкушаете зерно на античный манер, ваш носик есть носик мудрости и брыкаетесь вы, как подобает ученой землеройке… Однако коли вы являлись бы чистокровной землеройкой, то у вас наличествовал бы, не могу знать, в каком именно отделе вашего уха, не могу знать, какой сверхслуховой проход, который по секретным повелениям вашим закрывается, не знаю, как, в какие моменты и какой чудесной заглушкой, дабы дать вам, не могу знать для чего, возможность не слышать, не могу точно знать что, но то, что, ввиду совершенства и тонкости слуха вашего святосвященного, наделенного даром все чутко слышать и воспринимать, вам не нравится, и порою вас ранит и вам досаждает.
— Верно, — отвечает Землерой. — Заглушку опускаю, ничего не слышу!
— Что ж, проверим, — молвит старый плут и, забравшись на кучу зерна, принимается за скорейшее пополнение своих запасов на зиму. — Что-нибудь слышите?
— Слышу, как бьется мое сердце…
— Шш-шшуп! — шипят все мыши разом. — Славненько мы его проведем!
Землерой, полагая, что обрел верного слугу, открывает заглушку своего музыкального прохода и слышит шелест утекающего в норы зерна. Забыв про порядок и суд, уполномоченный великим Гаргантюа Землерой бросается на старого мыша и душит его. Славная смерть! Сей герой погибает в гуще зерна, за что впоследствии его канонизируют как мученика. Землерой хватает его за уши и подвешивает над входом в подвалы по методу турок, тех самых, что в свое время чуть не изжарили на вертеле моего доброго Панурга[114]. Вопли умирающего повергают в ужас всех мышей, крыс и прочих грызунов, кои спешно скрываются в норах.
Ночью все они собираются в винном погребе, дабы держать совет по делам общественным, на который в согласии с законом Папирии[115] и иными законами допускаются также законные жены. Крысы, тесня мышей, пытаются пройти первыми, завязывается большая свара по поводу старшинства, которая чуть не портит все дело, но тут один толстый крыс взял под руку мышь, папаши крысы и мамаши мыши следуют его примеру, все разбиваются на пары и чинно рассаживаются, задрав хвосты, вытянув морды и растопорщив усы, а глазенки их сверкают, будто орлиные очи. Начинаются прения, кои перерастают в брань и неразбериху, достойную собора святейших. Одни говорят „да“, другие — „нет“, приблизившийся к подвалу кот бежит в страхе, заслышав жуткий шум и все эти вар, вар, фру, или, или, да, да, жри, жри, сожри, ам, ам, рой, скрой, трр, трр, трр, разза, за, за, зааа, брр, брр, рааа, ра, ра, ра, рой, которые сливаются в такие тары-бары, что никогда не звучали даже под сводами ратуши. Посреди этой бури одна маленькая мышка, коей по возрасту не полагалось присутствовать на заседаниях совета, высовывает в щелочку свою любопытную мордочку, покрытую нежным пушком, таким, какой бывает только у ни разу не попадавшихся мышек. Шум становится все громче, за мордочкой мало-помалу выползает все остальное вместе с хвостиком, и наконец озорница падает на обод винной бочки и повисает на оном столь удачно, что ее можно принять за очаровательный и весьма искусный античный барельеф. Старый крыс поднимает очи к небу, чая восприять мудрое наставление по излечению недугов государственных, и, узрев сию изящнейшую и прекраснейшую мышку, тут же провозглашает оную спасительницей державы. Все обращаются взглядами к сей небесной избавительнице и немеют от восторга, а засим соглашаются отдать ее Землерою и, невзирая на досаду некоторых завистниц, торжественно проводят по всему погребу. Видя, как жеманно она ступает, как небрежно виляет хвостиком, изящно кивает хитроумной головкой, плавно покачивает полупрозрачными ушками, неторопливо облизывает розовым язычком пробивающийся на ланитах пушок, старые седые крысы проникаются к ней любовью, начинают урчать и чмокать своими морщинистыми губами, точь-в-точь как троянские старцы, что любовались Еленой, когда она возвращалась из бани. Вслед за тем девицу провожают в зернохранилище, наказав совратить Землероя и спасти зерногрызущий народ, подобно прекрасной еврейке Эстер, которая в давние времена спасла богоизбранный народ от гибели, уготованной ему царем Ахашверошем, как уверяет главная книга, ибо Библия происходит от греческого слова „библос“, что означает книга, только и всего. Мышка обещает дать подвалам свободу, ибо по счастливой случайности она царица среди мышей, мышь изнеженная, беленькая, пухленькая, самая обольстительная мышка из всех, что когда-либо бегала по полу, легонько проникала сквозь стены и чарующим манером радостно вскрикивала, найдя во время своей прогулки орешек, зернышко или крошку хлеба, настоящая фея, хорошенькая, взбалмошная, с ясным, точно чистый адамант, взглядом, маленькой головкой, гладкой шерсткой, чувственным телом, розовыми лапками, бархатным хвостиком, мышь благородная, утонченная, которая любит возлежать, ничего не делая, мышь веселая, хитрая, как ученый старец из Сорбонны, изучивший от корки до корки все декреталии, живая, с белым брюшком, полосатой спинкой, крохотными тугими сосочками, жемчужными зубками, яркая натура, лакомый кусочек».
Сия живописная картина была слишком смелой, ибо мышка показалась всем слушателям кюре из Мёдона вылитым портретом находившейся там же госпожи Дианы. Придворные пришли в ужас. Королева Екатерина улыбнулась, однако королю было не до смеха. А Рабле как ни в чем не бывало продолжил, нимало не обращая внимания на выразительные взгляды кардиналов из Белле и Шатильона, кои испугались за славного старика.
«Прекрасная мышка времени зря терять не стала и в первый же вечер навеки покорила Землероя своими ужимками, уловками, ласками, нежностями, страстными взглядами, скромными речами, взмахами ресниц, румянцем и бледностью, притворными ахами
