Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль
В конце концов Фелисите и Мартине удается погубить дело жизни Паскаля. Но это не означает их подлинного торжества, поскольку осталась озаренная светом истинного знания Клотильда.
Золя хочет показать, что борьба трудна, что враг еще очень силен. Конец XIX века ознаменован во Франции оживлением религиозно-мистических настроений, религия активно переходит в контрнаступление. В политике плетут козни против Республики католические конгрегации, в философии выступает целая группа неокатолических писателей (Блондель, Леруа и др.), обрушивающихся на науку и противопоставляющих ей «волю». В литературе декаденты и символисты пропагандируют религиозно-мистический иррационализм. Устами Паскаля Золя указывает на заметно усилившуюся опасность попятного движения к мракобесию.
«…Вот он, поворотный момент конца века. Мы пришли к нему в усталости и смятении от той уймы знаний, которые он вызвал к жизни!.. Да! Вот оно, воинствующее возвращение мистики, — реакция на сто лет научных экспериментов…» Золя, отстаивающий науку, предстает в «Докторе Паскале» отнюдь не проповедником бесстрастного объективизма, но пламенным борцом против реакционной религиозной идеологии.
Золя считал, что сам человек может быть научно познан прежде всего путем изучения наследственности. Паскаль произносит панегирик законам наследственности, открытие которых Золя приписывает ему, на самом деле заимствуя их полностью из трактата Проспера Люка.
Золя заблуждался, придавая наследственности столь большое значение. В известной мере он сам обесценивает осуществленный им в эпопее глубокий и проницательный социальный анализ, заставляя своего героя интерпретировать в основном с точки зрения законов наследственности характеры и темпераменты, обрисованные в девятнадцати предыдущих томах серии. По сути дела, Золя склоняется, таким образом, к антропологическому принципу, сводящемуся к взгляду на человека прежде всего как на биологическое существо.
И, однако, когда доктор Паскаль развертывает перед Клотильдой историю семейства, то есть фактически дает краткий обзор романов серии «Ругон-Маккары», он вновь воспроизводит перед читателем великолепную галерею порожденных определенной эпохой и средой социальных типов, которыми и замечательна эпопея Золя. Паскаль утверждает, что «…его семья представляет поучительный пример для современной науки, стремящейся с математической точностью установить законы физиологических и нервных отклонений, которые проявляются в каком-либо роду, вследствие изначального органического заболевания…»
Но вопрос о человеке далеко не исчерпывается этими и медицинскими соображениями. Паскаль делает серьезные оговорки относительно влияния социальной среды и эпохи, вносящего существенные модификации в проявления наследственных черт. Именно поэтому он вправе заявить, что семейство Ругон-Маккаров — «…документ истории, повествующий о Второй империи, от государственного переворота до Седана, ибо наши родичи, выйдя из народа, проникли во все слои современного общества: каких только постов они не занимали, подгоняемые своими непомерными аппетитами, этим чисто современным импульсом…»
Каким будет психический и нравственный облик человека, доброму или злому началу суждено возобладать в нем, зависит в конечном счете от условий его существования, определяющих действие наследственности, — такова одна из главных идей романа «Доктор Паскаль». Клотильда после смерти Паскаля понимает свое воспитание в доме дяди как эксперимент подавления благоприятной средой дурных наследственных задатков и поощрения хороших.
Роман, в котором так много места уделено проблеме наследственности, по всему своему смыслу направлен против их фаталистического истолкования.
Несмотря на то что в романе показано окончательное вырождение Ругон-Маккаров в символической сцене, где сведены родоначальница всего семейства безумная Аделаида Фук и обреченный на смерть слабоумный ее праправнук Шарль, центральная мысль Золя заключается в возможности преодоления наследственных пороков. Уже браки с представителями других родов, с точки зрения Золя, снимают это проклятие. Но главное, что может принести здоровье, — это разумное лечение, рассчитанное на стимулирование жизненных сил, и прежде всего труд.
На детей, рождаемых здоровыми и трудолюбивыми родителями, человечество вправе надеяться. Вот почему ребенок Паскаля и Клотильды, отпрыск того же семейства, может приобрести в романе символическое значение мессии человечества.
Ошибка Золя в тенденции подменять социальные категории биологическими. Однако следует иметь в виду, что собственно в вопросах наследственности Золя был на уровне серьезной науки своего времени. В наше время источники Золя (Люка, Вейсман и др.), безусловно, устарели, и ныне нельзя разделять представление Вейсмана о якобы бессмертной зародышевой плазме. Открытия нашего времени, такие, например, как установление важной роли в передаче наследственных свойств дезоксирибонуклеиновой кислотой (ДНК), дают новое, значительно более глубокое представление о явлениях наследственности и вместе с тем утверждают идею об особых ее носителях в организме.
Идеи Паскаля об оздоровлении человечества правильной терапией и трудом являются вполне разумными и оправданными, хотя и не могут служить заменой социальных преобразований. Они направлены, с одной стороны, против физического истощения подавляющей массы человечества в условиях капиталистического угнетения и против праздности собственнических классов — с другой.
Клотильда в споре с Паскалем приписывает ему желание улучшить человеческую породу посредством уничтожения слабых и больных. Это давало основания корить Золя за приверженность к лженауке евгенике, созданной Гальтоном и впоследствии взятой на вооружение фашизмом. Паскаль на самом деле бесконечно далек от этих идей. Он отрицает за природой «справедливость», но сам стремится к излечению и спасению больных и страждущих от недугов. В романе «Доктор Паскаль» Золя предстает истинным гуманистом. В то же время вера в спасительную силу труда говорит о глубоком демократизме писателя.
Прославление жизни как великого начала бытия, которое благотворно само по себе, носит, на первый взгляд, в общественном отношении неопределенный характер и даже имеет отпечаток давно устаревших виталистических концепции (утверждение о «таинственной цели» жизни). Любовь Паскаля и Клотильды, от которой родится дитя, воплощает биологический оптимизм Золя. Она поднята в романе до символа вечного обновления и самовоспроизведения жизни. Биологическая основа этого оптимизма определяет его известную узость. Однако и здесь смысл апологии жизни следует связывать прежде всего с борьбой против распространяемого церковью реакционного учения, внушающего массам презрение к земной жизни. Опровержение его и утверждение жизнелюбия было актуально и прогрессивно в то время, когда создавался роман, и позже, в начале XX века. Той же апологии жизнелюбия посвящены, например, романы «Таис» Анатоля Франса и «Кола Брюньон» Ромена Роллана.
Французская критика встретила роман «Доктор Паскаль» довольно неодобрительно. Андре Терье в «Журналь» («Journal») писал, что в книге содержатся два романа, плохо соединенных друг с другом: роман о науке и роман о любви старика к молоденькой девушке. Внутренней связи двух тем критик не разглядел. Плохо отзывались о романе известные критики, противники Золя, Фаге и Брюнетьер. Эжен Ледрен в «Эклер» («Eclair»), обронив несколько пустых комплиментов изобразительной силе Золя, постарался обесценить роман, заявив, что автор попытался «драматизировать оглавление» своей серии, «вдохнув пламя поэзии в генеалогическое древо», и что у него «мало философии».
Лишь Ад. Баден в «Нувель ревю» («Nouvelle Revue») восхищается романом, но не поднимается в своей критике выше восклицаний по поводу удач Золя в изображении отдельных типов и сцен. От оценки идей Золя автор статьи уклоняется. «С чисто научной точки зрения мы не возьмемся судить о ценности этого произведения», — скромно заявляет критик. Жорж Пелисье в «Ревю энсиклопедик» («Revue Encyclopédique») также толкует о распадении романа на разнородные части. Страницы о наследственности, которой будто бы только и должен был быть посвящен этот роман, кажутся ему несовместимыми с морально-философскими рассуждениями. Пелисье одобряет Золя за то, что он «старается смягчить горечь тоном более примирительным и либеральным». Уровень своего понимания Золя он обнаруживает снисходительной похвалой автору, в чьем новом романе, по мнению критика, не заметно «горького удовольствия, с которым Золя в других книгах старался принизить это же человечество».
В целом французская критика оказалась не на высоте в анализе романа, обошла самое существенное в нем.
