Бернард Маламуд - Помощник
Продав булочку, Моррис вышел на тротуар взять ящики с молоком. В ящиках были словно не бутылки, а камни, поэтому Моррис поставил один ящик на землю и попытался поднять другой, но в глазах у него потемнело и в голове набухло какое-то облако величиной с дом; Моррис зашатался и едва не упал, но неожиданно кто-то поддержал его. Это был Фрэнк Элпайн: он ухватил Морриса за плечи и ввел в лавку. Затем втащил ящики и поставил бутылки в холодильник. Покончив с этим, он вошел в заднюю комнату. Моррис, который слегка оправился, с чувством поблагодарил его.
Фрэнк хриплым голосом сказал, глядя на свои тяжелые, покрытые шрамами руки, что он здесь недавно и живет у своей замужней сестры. Он приехал с Запада и теперь ищет какую-нибудь приличную работу.
Бакалейщик предложил ему чашку кофе, и Фрэнк сразу согласился. Сев за стол, он положил шляпу на пол у свои ног и сахару в кофе насыпал три ложки с верхом, чтобы как он сказал, побыстрей согреться. Моррис предложил ему булочку, и Фрэнк жадно впился в нее зубами.
— Господи, — сказал он, — как вкусно!
Кончив, он вытер рот платком, смел со стола крошки в согнутую лодочкой ладонь и, хотя Моррис возражал, вымыл под умывальником чашку и блюдечко, вытер их и поставил на крышку газовой плиты, откуда бакалейщик их взял.
— Большое спасибо за все, — сказал Фрэнк.
Он поднял шляпу, но не двигался.
— Когда-то в Сан-Франциско я месяца два работал в бакалейном отделе, — сказал он. — Но это было в супермаркете большой фирмы, у которой целая сеть магазинов.
— Вот такие фирмы и губят маленького человека.
— Мне лично по душе маленькие лавки. Когда-нибудь я и сам куплю такую.
— Лавка — это тюрьма. Поищите что-нибудь получше.
— По крайней мере, ты сам себе хозяин.
— Когда у хозяина ничего нет, то нечем и хозяйничать.
— А все равно, это неплохо. Только чего мне нужно, так это поднабраться опыта. Разобраться, значит, какие товары есть, какой марки, ну, и все такое прочее. Хорошо бы найти работу в лавке и попривыкнуть к делу.
— Попытайте счастья в фирме «Эй энд Пи», — посоветовал Моррис.
— Может быть.
Моррис замолчал. Фрэнк надел шляпу.
— А что с вами? — спросил он, глядя на Моррисову забинтованную голову. — Несчастный случай?
Моррис кивнул. Ему не хотелось говорить о том, что произошло; Фрэнк был несколько разочарован, но ушел, так ничего и не сказав.
В понедельник, когда Моррис снова мучился над ящиками, Фрэнк опять оказался под боком. Он приподнял шляпу и сообщил, что отправляется в город искать работу, но у него есть время и он поможет Моррису с ящиками. Он втащил ящики, загрузил бутылки в холодильник и сразу же ушел. Однако, Моррису показалось, что час спустя Фрэнк прошел мимо лавки в обратном направлении. После обеда, когда Моррис ходил за своим «Форвертсом», он увидел, что Фрэнк сидит в кондитерской и беседует с Сэмом Перлом. На следующее утро в шесть часов Фрэнк снова помог Моррису втащить ящики и благодарно согласился зайти в лавку на чашку кофе, которую ему Моррис с готовностью предложил: он сразу видел, когда человек голоден.
— Как с работой? — спросил Моррис за завтраком.
— Так себе, — сказал Фрэнк, не глядя Моррису в глаза.
Он был возбужден и думал как будто о другом. Каждые несколько минут он ставил чашку на блюдечко и беспокойно озирался. Выражение глаз у него было какое-то измученное, он несколько раз раскрывал рот, но ничего не произносил, словно решив, что говорить не стоит. Казалось, ему обязательно нужно было что-то сказать, на лбу у него выступил пот, зрачки расширились, но он так и не мог решиться выдавить из себя ни слова. Он глядел на Морриса так, словно его сейчас стошнит; но после нескольких безуспешных попыток высказаться он, вроде бы, сдался, и глаза у него потускнели; он глубоко вздохнул и допил кофе. Затем он громко рыгнул, и это его как будто облегчило.
«Что бы ты ни хотел сказать, — подумал Моррис, — скажи это кому-нибудь другому. Я всего лишь бакалейщик».
Он поежился в кресле, со страхом подумав, что ему, кажется, снова становится хуже.
Фрэнк подался вперед и, казалось, готов был заговорить, но лицо его вдруг перекосилось, и тело забил озноб.
Бакалейщик кинулся к газовой плите и налил чашку дымящегося, горячего кофе. Фрэнк проглотил ее в два глотка. Дрожь унялась, но он выглядел жалким, несчастным, как будто, подумал Моррис, вдруг потерял надежду получить то, что страстно хотел иметь.
— У вас грипп? — участливо спросил Моррис.
Фрэнк кивнул, чиркнул спичкой о подошву, зажег сигарету и стал молча курить.
— Паршивая у меня была жизнь, — сказал он вдруг и снова замолчал.
Бакалейщик не ответил. Немного помолчав, он решил, что хорошо бы разрядить гнетущую обстановку, и спросил:
— А где живет ваша сестра? Может, я ее знаю?
— Я не помню точного адреса, — монотонно ответу Фрэнк. — Где-то возле Парка.
— А как ее зовут?
— Миссис Гарибальди.
— Странное имя.
— То есть, как это? — Фрэнк взглянул на Морриса.
— Я имею в виду, кто она по национальности.
— Итальянка. Я итальянец по происхождению. Меня зовут Фрэнк Элпайн, а по-итальянски — Альпино.
Запах сигареты Фрэнка дразнил Морриса, ему безумно хотелось закурить, и он тоже достал сигарету. Моррис думал, что сумеет удержаться от кашля, — но не сумел. Он закашлялся так, что у него, казалось, голова разламывается. Фрэнк с интересом следил за ним. Ида застучала сверху, и Моррис смущенно бросил окурок в мусорное ведро.
— Она не любит, когда я курю, — объяснил он между двумя приступами кашля. — У меня что-то не в порядке с легкими.
— Кто это?
— Моя жена. У меня катар или что-то в этом роде. У моей матери был катар всю жизнь, а она, слава Богу, прожила восемьдесят четыре года. Но в прошлом году мне делали рентген и нашли два очажка. И мою жену это напугало.
Фрэнк молча отложил сигарету.
— Что я хотел сказать про свою жизнь, — проговорил он медленно, с натугой, — так это то, что жизнь у меня была чудная: то есть не чудная, а так какая-то. То есть, мне крепко досталось. Сколько раз, казалось, плывет в руки мне что-то, чего я хотел: например, хорошая работа, или образование, женщины — и в последний момент все срывалось. — Он сидел, крепко зажав руки между коленями. — Не спрашивайте, почему, но рано или поздно все, что я хотел бы иметь, от меня уходит — так или иначе, но уходит. Я работаю, как лошадь, чтобы получить то, что мне хочется, а когда уже кажется, вот оно, близко, я делаю какую-нибудь глупость, и все летит вверх тормашками.
— Только не отказывайтесь от того, чтобы пойти в колледж, — сказал Моррис. — Для молодого человека это самое лучшее дело.
— Я бы мог сейчас уже кончить колледж, но когда мне нужно было пойти учиться, подвернулось что-то другое, и я ухватился за это. Одна глупость влечет за собой другую, а в конце концов понимаешь, что ты в тупике. Хочешь луну поймать, а ловишь кусок сыра.
— Вы еще молоды.
— Мне двадцать пять, — горько сказал Фрэнк.
— Выглядите вы старше.
— Я и чувствую себя старше… Чувствую себя чертовски старым.
Моррис покачал головой.
— Мне иногда кажется, что как начинается жизнь, так она и идет, — продолжал Фрэнк. — Моя мать умерла через неделю после моего рождения. Я никогда не видел ее лица, даже фотографии. Когда мне было пять лет, мой старик вышел из меблированных комнат, где мы с ним жили, пошел купить сигарет, и с тех пор я его не видел. Через год нашли, куда он скрылся, только он к тому времени уже помер. Я рос в приюте, а когда мне было восемь лет, меня отдали на воспитание фермерам. Они были суровые, недобрые, я от них десять раз убегал. Меня взяла другая семья, я и от них убегал. Я часто думаю о своей жизни и говорю себе: «Чего же ты после этого хочешь от нее?» Конечно, иногда встречаются хорошие люди, но их так мало, и они чужие тебе; и кончается тем, что ты снова при том же, с чего начал…
Бакалейщик расчувствовался. Бедняга!
— Я много раз хотел что-то изменить, чего-то добиться, но не знаю, как это сделать. А даже если мне и кажется, что знаю, то на самом деле я все равно ничего не знаю. Мне так хочется сделать что-то, что-то большое, но я даже упомнить всего не могу. — Он помолчал, откашлялся и продолжал. — Это звучит глупо, я понимаю, но все так трудно. Я хочу сказать, что когда мне что-то нужно, у меня обычно не хватает пороху добиться этого, чего-то мне не хватает, и я сам, наверно, в этом виноват. Сколько раз мне снился один и тот же сон: хочу сказать кому-то по телефону что-то злое, обидное, а когда вхожу в будку, там вместо телефона на крючке висит гроздь бананов.
Фрэнк поглядел на бакалейщика, а потом уставился в пол.
— Всю жизнь я хотел сделать что-то стоящее, что-то такое, что нужно людям, да так и не сумел. Может, я слишком непоседлив. Полгода на одном месте — это для меня мука мученическая. И я все хочу получить слишком быстро, не умею ждать. Я не делаю того, что мне нужно делать, вот у меня и нет ничего. Вы меня понимаете?
