Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр
— Меня так удивляет, что Марсель что-то от меня скрыла…
Даниель не ответил.
— Это ты попросил ее молчать? — спросил Матье.
— Я. Я не хотел, чтобы ты направлял наши отношения. Но теперь, когда я ее достаточно давно знаю, это уже не так важно.
— Значит, это ты попросил ее молчать? — немного спокойнее повторил Матье. — И она охотно согласилась?
— Это ее очень удивило.
— Да. Но она не отказалась.
— Нет. Она не видела в этом ничего преступного. Помню, она засмеялась и сказала: «Это вопрос совести». Она считает, что я люблю окружать себя тайной, — добавил он со скрытой иронией, которая была очень неприятна Матье. — Сначала она называла меня Лоэнгрином{39}. Потом, как видишь, ее выбор остановился на Архангеле.
— Да, — буркнул Матье. Он подумал: «Даниель смеется над ней» — и почувствовал себя униженным за Марсель. Трубка его погасла, он протянул руку и машинально взял оливку. Это было серьезно: он не чувствовал себя достаточно удрученным. Его охватило умственное оцепенение — так случается, когда вдруг обнаруживаешь, что ошибался сразу во всем… Но раньше в нем было нечто живое, и оно бы закровоточило. Он тусклым голосом произнес:
— Мы друг другу говорили все…
— Это ты так думаешь, — возразил Даниель. — Разве можно говорить все?
Матье раздраженно пожал плечами. Но злился он главным образом на себя.
— А это письмо! — сказал он. — «Мы ждем вашего визита»! Мне кажется, что я открываю для себя другую Марсель.
Даниель испугался.
— «Другую Марсель», куда тебя занесло! Послушай, не будешь же ты из-за какого-то ее ребячества…
— Ты сам меня недавно упрекнул в том, что я слишком серьезно все воспринимаю.
— Ты бросаешься из одной крайности в другую, — упрекнул Даниель. Он продолжал с видом сердечного понимания: — Ты слишком доверяешь своим суждениям о людях. Эта маленькая история доказывает только, что Марсель сложнее, чем ты думал.
— Может быть, — проговорил Матье. — Но тут есть другое…
Марсель была виновата, и он боялся дать волю гневу: нельзя терять доверия к ней именно сегодня, когда он, вероятно, будет вынужден принести ей в жертву свою свободу. Ему необходимо уважать ее, иначе все слишком осложнится.
— Впрочем, — сказал Даниель, — мы все время собирались тебе признаться, но так нелепо было выглядеть заговорщиками, что мы откладывали это со дня на день.
«Мы»! Он говорил «мы»; другой мог употреблять «мы», говоря ему о Марсель. Матье неприязненно посмотрел на Даниеля: наступило время его ненавидеть. Но Даниель был, как всегда, обезоруживающе мил. Матье резко спросил:
— Почему она так поступила?
— Но я же тебе говорил, — ответил Даниель, — потому что я ее об этом попросил. И потом ее, видимо, забавляло, что у нее есть от тебя тайна.
Матье покачал головой.
— Нет. Здесь что-то другое. Она не просто так это сделала. Почему она так поступила?
— Но… — начал Даниель, — я полагаю, что не всегда удобно жить в твоем сиянии. Она нашла для себя тенистый уголок.
— Она считает, что я ее подавляю?
— Она мне не сказала этого определенно, но так я ее понял. Чего ты хочешь, ты сила, — добавил он, улыбаясь. — Заметь, что она восхищается тобой, она восхищается твоим принципом жить в прозрачном доме и постоянно оглашать то, о чем обычно молчат; но это ее истощает. Она тебе не говорила о моих визитах, потому что боялась, что ты вторгнешься в ее чувства ко мне, заставишь ее дать им название, разрушишь их и потом будешь выдавать по крохам. Ты ведь знаешь: чувства нуждаются в тайне… Это нечто смутное, трудноопределимое…
— Она тебе так сказала?
— Да. Она мне так сказала. Она мне сказала: «Меня забавляет, что с вами я совсем не знаю, куда иду. С Матье я это знаю всегда».
«С Матье я это знаю всегда». Совсем как Ивиш: «С вами никогда не боишься непредвиденного». Матье затошнило от отвращения.
— Почему она никогда не говорила обо всем этом со мной?
— По ее словам, только потому, что ты у нее никогда не спрашиваешь.
Это была правда. Матье опустил голову: каждый раз, когда нужно было углубиться в чувства Марсель, его охватывала неодолимая лень. Заметив тень в ее глазах, он только пожимал плечами: «Полно! Если б что-то было, она бы мне сказала, она мне говорит все. И это я называл своей верой в нее. Я сам во всем виноват».
Он встряхнулся и резко сказал:
— Почему ты признался мне именно сегодня?
— Но ведь все равно рано или поздно пришлось бы. Этот уклончивый ответ как бы подстегивал его любопытство. И Матье хорошо понял намерение Даниеля.
— Почему сегодня и почему ты? — продолжал он. — Было бы… естественнее, если бы первой мне сказала она.
— Ну, — Даниель деланно растерялся, — возможно, я ошибся, но… я подумал, что речь идет о ваших общих интересах.
Хорошо. Матье напрягся: «Готовься к неприятностям, Матье, это только начало». Даниель продолжил:
— Я хочу тебе сказать правду: Марсель не знает, что я тебе все рассказал, и еще вчера была не уверена, что так скоро введет тебя в курс дела. Ты очень меня обяжешь, если тщательно скроешь от нее наш разговор. Матье невольно рассмеялся.
— Вот ты и обнаружил себя, Люцифер! Ты повсюду сеешь тайны. Еще вчера ты сговаривался с Марсель против меня, а сегодня просишь моего сообщничества против нее. Из тебя получается оригинальный предатель.
Даниель улыбнулся.
— Во мне нет ничего от Люцифера. А признаться меня побудило беспокойство, которое я испытал вчера вечером. Мне показалось, что между вами возникло серьезное недоразумение. Естественно, Марсель слишком горда и сама не скажет тебе об этом.
Матье крепко сжал бокал: он начинал понимать.
— Это по поводу вашей… — Даниель стыдливо запнулся, — вашей неприятности.
— А! — протянул Матье. — Ты сказал ей, что знаешь?
— Нет-нет. Я ей ничего не сказал. Она заговорила первой.
— Ага. — «Еще вчера, разговаривая со мной по телефону, она опасалась, что я ему скажу. И в тот же вечер сама ему все открыла. Одной комедией больше». — Так что?
— Все не так просто.
— Что дает тебе основание так думать? — сдавленно спросил Матье.
— Ничего определенного… ну, может, то, как она мне представила события.
— А что такое? Она сердится, что я ей сделал ребенка?
