Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр
Он не проронил ни слова о своем письме по пневматической почте и о причинах, которые его толкнули вызвать Матье. Матье по-своему был ему за это благодарен: так или иначе скоро все прояснится.
— Знаешь, я вчера видел Брюне.
— Правда? — вежливо поинтересовался Даниель.
— Думаю, на этот раз между нами все кончено.
— Вы поспорили?
— Не поспорили. Хуже.
Даниель напустил на себя сокрушенный вид, и Матье не смог удержать улыбки.
— Тебе плевать на Брюне? — спросил он.
— Знаешь ли… я никогда не был с ним так близок, как ты, — ответил Даниель. — Я его очень уважаю, но, будь моя воля, набил бы его соломой и выставил в антропологическом музее, в зале «Двадцатый век».
— Он бы там неплохо смотрелся, — заметил Матье.
Даниель покривил душой: когда-то он очень любил Брюне. Матье попробовал херес и сказал:
— Хорош.
— Да, — согласился Даниель. — Это у них лучший. Но их запасы истощаются, а обновить нечем из-за войны в Испании.
Он поставил свой пустой бокал и взял с блюдца оливку.
— Знаешь, я хочу тебе исповедаться, — начал Даниель.
Конечно: смиренное и легкое счастье ускользает. Матье скосил на Даниеля глаза: у того был благородный и проникновенный вид.
— Давай, — ободрил его Матье.
— Я только думаю: какое впечатление это на тебя произведет? — неуверенным тоном продолжал Даниель. — Я буду огорчен, если ты рассердишься.
— Говори и ты будешь избавлен от неуверенности, — улыбнулся Матье.
— Так вот… Угадай, кого я видел вчера вечером?
— Кого ты видел вчера вечером? — разочарованно повторил Матье. — Откуда мне знать; ты много кого мог видеть.
— Марсель Дюффе.
— Марсель? Вот как.
Матье не был удивлен: Даниель и Марсель виделись нечасто, но, кажется. Марсель симпатизировала Даниелю.
— Тебе повезло, — сказал он. — Она ведь никуда не выходит. Где ты ее встретил?
— У нее дома… — улыбаясь, ответил Даниель. — Где ж еще, раз она не выходит.
Скромно потупившись, он добавил:
— Если быть откровенным до конца, время от времени мы видимся.
Наступило молчание. Матье смотрел на длинные черные ресницы Даниеля, которые слегка трепетали. Часы дважды пробили, негр тихо пел «There's a cradle in Carolina»[7]. «Время от времени мы видимся». Матье отвел взгляд и пристально посмотрел на красный помпон матросского берета.
— Вы видитесь, — повторил он, не совсем понимая. — Но… где?
— У нее, я же тебе только что сказал, — проговорил Даниель с оттенком раздражения.
— У нее? Ты хочешь сказать, что ты к ней ходишь?
Даниель не ответил. Матье спросил:
— Что тебе взбрело в голову? Как это случилось?
— Очень просто. Я всегда очень симпатизировал Марсель Дюффе. Я восхищался ее мужеством и благородством.
Он помолчал, и Матье удивленно повторил:
— Мужество Марсель, ее благородство. Это были не те качества, которые больше всего ценил в ней он. Даниель продолжал:
— Однажды мне было скучно, у меня возникло желаний зайти к ней, и она меня очень любезно приняла, вот и все; с тех пор мы и начали видеться. Мы виноваты лишь в том, что скрыли это от тебя.
Матье погрузился в тяжелый аромат, во влажный воздух розовой комнаты: вот Даниель сидит в кресле, смотрит на Марсель большими глазами лани, и Марсель неловко улыбается, как будто ее сейчас будут фотографировать. Матье затряс головой: это не лезло ни в какие ворота, просто абсурд, у этих двоих не было абсолютно ничего общего, как они могли друг друга понимать?
— Ты ходишь к ней, и она от меня это скрыла?
Он спокойно поинтересовался:
— Ты меня разыгрываешь?
Даниель поднял глаза и мрачно посмотрел на Матье.
— Матье, — сказал он своим самым глубоким голосом, — ты должен признать, что я никогда не позволял себе ни малейшей шутки относительно твоих отношений с Марсель, они слишком бесценны.
— Я этого и не говорю, — согласился Матье, — и все же на сей раз ты шутишь.
Даниель обескураженно опустил руки.
— Ну хорошо, — сказал он грустно, — поставим на этом точку.
— Нет, нет, — сказал Матье, — продолжай, это очень забавно, но я не слишком верю твоему розыгрышу — только и всего.
— Ты мне не облегчаешь задачу, — с упреком заметил Даниель. — Мне и без того достаточно тягостно виниться перед тобой. — Он вздохнул. — Я бы предпочел, чтобы ты поверил мне на слово. Но раз тебе нужны доказательства…
Он вынул из кармана бумажник, туго набитый ассигнациями. Матье увидел купюры и подумал: «Какой мерзавец». Но как-то лениво, по инерции.
— Смотри, — сказал Даниель.
Он протянул Матье письмо. Матье взял его; он узнал почерк Марсель и прочел:
«Вы, как всегда, правы, мой дорогой Архангел. Это был действительно барвинок. Но я не понимаю ничего из того, что вы мне пишете. Раз вы завтра заняты, приходите в субботу. Мама говорит, что будет вас сильно бранить за конфеты. Приходите скорее, дорогой Архангел, мы с нетерпением ждем вашего визита. Марсель». Матье посмотрел на Даниеля. Он сказал:
— Значит… это правда?
Даниель кивнул; он держался прямо, мрачный и корректный, как секундант на дуэли. Матье прочитал письмо от начала до конца{37}. Оно было датировано двадцать вторым апреля. «Это написала она». Этот галантный и игривый стиль так мало ей подходил. Он озадаченно потер нос, потом расхохотался.
— Архангел! Она тебя называет Архангелом, никогда бы не додумался! Скорее уж падший архангел, что-то вроде Люцифера. И к тому же ты навещаешь и мамашу — полный набор.
Даниель казался растерянным.
— Тем лучше, — сказал он сухо. — А я боялся, что ты рассердишься.
Матье повернулся и неуверенно посмотрел на него, он понял, что Даниель рассчитывал на его гнев.
— Действительно, — сказал он, — я должен был рассердиться, это было бы нормально. Заметь: возможно, это еще придет. Но сейчас я просто ошарашен.
Он осушил бокал, сам удивляясь тому, что не особенно сердится.
— И часто ты у нее бываешь?
— Нерегулярно, примерно раза два в месяц.
— Но о чем вы говорите?
Даниель вздрогнул, глаза его заблестели.
— Ты что, собираешься предложить нам темы для бесед? — вымолвил он мягчайшим тоном.
— Не сердись, — примирительно сказал Матье. — Это так ново, так неожиданно… это меня почти забавляет. Но у меня нет дурных намерений. Значит, это правда? Вы любите беседовать? Ну не злись, прошу тебя, я пытаюсь понять, о чем же вы говорите?
— Обо всем, — холодно сказал Даниель. — Очевидно, Марсель не ждет от меня слишком возвышенных разговоров. Зато она просто отдыхает.
— Но это невероятно, вы такие разные.
Ему не удавалось отделаться от диковинной картины: Даниель со своими китайскими церемониями, притворными комплиментами и благородством в стиле Калиостро{38}, со своей широкой африканской улыбкой, а
