Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 9
Миссис Пант продолжает свое:
— Содержимое желудка должно быть обязательно исследовано…
Голос миссис Джонсон:
— Альфред, передайте, пожалуйста, горчицу!
Мириэм, перегнувшись через стол:
— Альфред!
Голос соседки слева:
— А один раз нас всех из-за нее оставили без обеда. Подумайте, какой ужас, всю школу!
Мириэм, более настойчиво:
— Альфред!
Дядюшка Пентстемон сердито возвышает голос:
— Я бы и сейчас ее выдрал, если бы она испортила мои грядки! Шкодливая тварь!
Мириэм, поймав наконец взгляд мистера Полли:
— Альфред, моя соседка бывала в Кентербери, я ей рассказала, что вы там жили.
Мистер Полли:
— Рад слышать!
Соседка Мириэм, почти крича:
— Мне он очень нравится!
Миссис Ларкинс, тоже возвышая голос!
— Я никому не позволю, ни старому, ни малому, оскорблять моих дочерей!
Хлоп! В потолок летит пробка.
Мистер Джонсон, как бы между прочим:
— Дело не в пиве, оно совсем некрепкое. Просто в комнате очень жарко.
Бесси:
— Простите, пожалуйста, мне опять надо пройти… — Она бормочет еще что-то, но ее слова тонут в общем шуме.
Мистер Полли встает, двигает стул, опять садится.
— Ну как? Отлично?
Ножи и вилки, вступив, по-видимому, между собой в тайное соглашение, начинают вдруг хором звенеть, стучать, визжать, заглушая все остальные звуки.
— Никто не имел никакого представления, отчего он умер… Вилли, не набивай рот! Ты что, куда-нибудь торопишься? Боишься опоздать на поезд?
— Помнишь, Грейс, как однажды на уроках чистописания…
— Прекрасные девочки, ни у кого никогда таких не было…
Тоненький, ясный, сладкий голосок миссис Джонсон:
— Гарольд, нельзя ли миссис Ларкинс еще кусочек цыпленка?
Мистер Полли, оценив ситуацию:
— Не хотите ли грудинки, миссис Ларкинс?
Поймав взгляд дядюшки Пентстемона, предлагает и тому:
— Может, вам еще кусочек, дядюшка?
— Альфред!
Дядюшка Пентстемон громко икает, на мгновение воцаряется тишина, нарушаемая хихиканьем Энни.
А над ухом мистера Полли звучит неумолимо и монотонно:
— Пришел другой доктор и сказал: «Все надо вынуть и положить в спирт, абсолютно все!»
Вилли громко чавкает.
Рассказ, доносящийся слева, достигает своего апогея.
— «Девицы, — говорит нам она, — окуните в чернила перья и выньте оттуда носы!»
— Альфред! — слышен требовательный голос.
— Некоторые люди, как собаки, любят бросаться на чужих детей. Своих-то нет, хотя две жены было, да померли обе, бедняжки, не выдержали…
Мистер Джонсон, стараясь отвратить бурю:
— Не надо поминать плохое в такой день…
— Поминай не поминай, а и дюжина бы не выдержала, все сошли бы в могилу.
— Альфред! — надрывается Мириэм.
— Если подавишься, больше ничего не получишь. Ни кусочка. И пудинга не дам.
— Целую неделю вся школа была без обеда, целую неделю!
Мистер Полли, почувствовав, что рассказ подходит к концу, делает вид, что очень заинтересовался.
— Подумать только! — восклицает он.
— Альфред! — кричит во весь голос Мириэм, потеряв надежду, что ее услышат.
— И что бы вы думали? Они все-таки нашли причину смерти. Ключ от комода. Зачем он его проглотил?
— Нельзя допускать, чтобы кто-нибудь бросался на людей!
— А кто же это, по-вашему, бросается?
— Альфред, моя соседка хочет знать, Проссеры еще живут в Кентербери?
— Я никогда никому ничего плохого не делала! Комара не убью…
— Альфред! Не кажется ли вам, что вы слишком заняты своей грудинкой?
И все в том же духе чуть ли не целый час.
Мистеру Полли было тогда и смешно и неловко, но ел он тем не менее с аппетитом все, что ему подкладывали. Однако через час с четвертью — но еще задолго до конца поминок, — когда компания за столом зашевелилась, стали отодвигать тарелки и вставать с мест, потягиваясь и вздыхая, мистер Полли почувствовал, что его доброе расположение духа сменяется глухим раздражением и унынием, что было, конечно, следствием зарождавшейся диспепсии.
Он стоял между вешалкой и окном — ставни были открыты — в окружении девиц Ларкинс. Мистер Полли изо всех сил старался отогнать подступавшую тоску и, увидев на руке Энни два кольца, пустился высказывать всякие остроумные предположения.
— Это не обручальные кольца, — кокетливо возражала ему Энни. — Я выиграла их по лотерейному билету.
— Лотерейный билет в брюках, надо полагать? — заметил мистер Полли, вызвав целую бурю смеха.
— Чего только он не придумает! — пискнула Минни, хлопнув мистера Полли по плечу.
И в эту минуту он вдруг вспомнил то, что ему никак не полагалось забывать.
— Господи помилуй! — воскликнул он, сразу посерьезнев.
— Что случилось? — спросил его мистер Джонсон, оказавшийся поблизости.
— Я должен был вернуться на службу в магазин еще три дня назад. Представляю, какой они поднимут шум!
— Нет, он просто прелесть! — взвизгивая, захохотала Энни, как будто обрадовалась пришедшей ей в голову приятной мысли: — Так они же вас вытурят!
Мистер Полли, состроив гримасу, передразнил Энни.
— Нет, он нас уморит! — едва выговорила та сквозь смех. — Я уверена, что ему наплевать на них!
Несколько сбитый с толку весельем Энни и выражением ужаса на лице Мириэм, мистер Полли, пробормотав извинения, шмыгнул в кухню, а оттуда через мойку — в садик. Свежий воздух и мелкий, моросящий дождь принесли ему минутное облегчение. Но черный сплин, порожденный приступом диспепсии, взял верх. Непроглядный мрак окутал его душу. Он ходил, засунув руки в карманы, между грядок гороха, и страшно, необъяснимо с точки зрения здравого смысла тосковал о своем умершем отце. Шум, суматоха поминального обеда, противоречивые эмоции, которые обед в нем вызвал, — все отошло на задний план. Он видел сейчас перед собой отца, рассерженного, разгоряченного, как он тащил по узкой лестнице несчастную тахту, пиная ее, проклиная на чем свет стоит. И вот теперь этот человек лежит неподвижно на самом дне глубокой прямоугольной ямы, рядом с ней холмик земли, который вот-вот сокроет его навеки. Какой покой! Какая непостижимая тайна! И нескончаемое раскаяние!
И вдруг в сердце мистера Полли вспыхнула безумная ненависть ко всем этим людям, ко всем до единого.
— Жалкие смехачи с куриными мозгами! — прошептал мистер Полли.
Он подошел к забору, облокотился на него и стал смотреть вдаль. Так он стоял долго. Из дома вдруг донеслись громкие голоса, потом опять стало тихо. Миссис Джонсон позвала Бесси.
— Любители упражнять голосовые связки! — разразился мистер Полли. — Охотники до похоронных игр! О, его вы этим не обидите! Ему нет дела до вас!..
Долгое время никто не замечал отсутствия мистера Полли.
Когда он наконец появился в гостиной, глаза у него горели мрачным огнем, но никто на это не обратил внимания. Гости поглядывали на часы, всеведущий Джонсон сообщал расписание поездов. О мистере Полли вспомнили только а последний момент, когда стали прощаться. Каждый сказал ему несколько прочувствованных слов. Только дядюшка Пентстемон ничего не сказал: его совсем расстроило исчезновение корзинки. Он был уверен, что ее засунули подальше умышленно, с намерением присвоить себе. Миссис Джонсон пыталась дать ему взамен другую, точно такую же, но он с негодованием ее отверг: его корзинка была несравненно лучше, у нее одна ручка была скреплена веревкой, он сам ее починял, сделав это очень искусным и оригинальным способом, известным только ему одному. Так что попытку миссис Джонсон навязать ему другую корзину он расценил как самое беззастенчивое нахальство, на которое миссис Джонсон отважилась, уповая только на его преклонные годы и склероз. Мистер Полли опять попал в распоряжение девиц Ларкинс. Кузина Минни, забыв всякий стыд, целовала его без конца и даже объявила, что ехать домой еще рано. Кузина Мириэм нашла поведение сестрицы глупым и, поймав взгляд мистера Полли, сочувственно ему улыбнулась. Кузина Энни перестала хихикать, расчувствовалась и сказала проникновенно, что похороны доставили ей такое удовольствие, что словами описать невозможно.
5. Любовь
Мистер Полли возвращался после похорон отца в Клэпем, готовый к самому худшему, так что известие об увольнении не застало его врасплох.
— Вы просто несколько опередили меня, — сказал он вежливо.
Вечером в спальне он объяснял своим бывшим сослуживцам, что решил немного отдохнуть перед тем, как заняться поисками нового места; но о полученном наследстве никому не сказал ни слова, вероятно, унаследовав от отца также и некоторую скрытность.
— Это тебе удастся как нельзя лучше, — заметил Аскоф, старший приказчик из обувного отдела. — Теперь это модно. Шесть недель на прелестной улице Вуд-стриг! У них там, говорят, есть отделение туризма…
