Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 9
Вернувшись в дом, мистер Полли нашел там трех экстравагантных молодых особ, розовощеких, шумных, в подчеркнутом трауре; они о чем-то увлеченно болтали с миссис Джонсон. Каждая по старинному английскому обычаю расцеловала мистера Полли.
— Это ваши кузины Ларкинс, — сказала миссис Джонсон. — Это Энни! (неожиданные объятия и поцелуй), это Мириэм! (крепкие объятия и поцелуй), а это Минни! (долгое объятие и поцелуй).
— Очень рад, очень рад! — бормотал мистер Полли, слегка помятый и полузадушенный этими горячими объятиями.
— А вот и сама тетушка Ларкинс, — сказала миссис Джонсон, когда на пороге появилась более дородная и поблекшая копия трех молодых девиц.
Мистер Полли в приступе малодушия чуть не обратился в бегство, но от тетушки Ларкинс не так-то легко было отделаться. Потискав мистера Полли в своих могучих объятиях и громко его расцеловав, она схватила его за руку и принялась бесцеремонно разглядывать. Лицо миссис Ларкинс было круглое, добродушное и все в веснушках.
— Я бы узнала его где угодно! — с жаром воскликнула она.
— Ах, послушайте, что говорит мама! — сказала кузина по имени Энни. — Она мистера Полли и в глаза никогда не видала!
— Я бы узнала его где угодно! — повторила миссис Ларкинс. — Ведь это сын моей дорогой Лиззи. У него ее глаза! Удивительное сходство! Что же касается того, видала я его или нет, то, да будет тебе известно, я качала его на своих руках. Да, качала!
— Ну, сейчас уж не показать! — прыснула Энни.
Все три сестры громко расхохотались.
— Скажешь тоже, Энни! — сквозь смех проговорила Мириэм, и в комнате некоторое время царило буйное веселье.
— Прошло то время, когда меня качали на руках, — заметил мистер Полли, почувствовав необходимость что-то сказать.
Его слова вызвали такой восторг, что и более скромный человек, нежели мистер Полли, поверил бы, что сказал нечто необыкновенно остроумное.
Мистер Полли не удержался и выпалил еще одну фразу, почти такую же удачную.
— Теперь уж моя очередь кого-нибудь качать, — сказал он, лукаво поглядывая на тетушку.
И снова все расхохотались.
— Чур не меня! — поддержала шутку миссис Ларкинс. — Благодарю покорно! — добавила она, и все застонали от смеха.
Семейство Ларкинсов показалось мистеру Полли очень милым: с ними ему было легко. Они все еще продолжали хихикать, воображая, как мистер Полли станет качать на руках их мамашу, когда мистер Джонсон, вышедший на звук колокольчика, ввел в гостиную сгорбленную фигуру, при виде которой миссис Джонсон воскликнула:
— Это вы, дядюшка Пентстемон?
Дядюшка Пентстемон представлял собой довольно безобразную фигуру. Он был уже очень стар, но годы не придали его внешности благообразия. Время похитило растительность с его головы, оставив ему от похищенного жалкие крохи, которые пучками распространились по всему лицу. На нем были видавшие виды долгополый сюртук, высокий цилиндр, который он и не подумал снять, войдя в комнату. Он был согнут чуть ли не вдвое, в руках он держал плетеную корзинку, из которой застенчиво выглядывали свежие листочки салата и несколько луковых перьев, принесенные им в подарок по случаю похорон. Он проковылял в комнату, отмахиваясь от Джонсона, который пытался взять из его рук корзинку, остановился и, тяжело дыша, с откровенной враждебностью оглядел присутствующих. По его глазам было видно, что он всех узнал.
— И ты здесь? — спросил он миссис Ларкинс. — Ты ведь… А это твои девчонки?
— Да, мои, — ответила тетушка Ларкинс. — И лучших девчонок…
— Это Энни? — спросил дядюшка Пентстемон, указывая на одну из сестер заскорузлым большим пальцем.
— Кто бы подумал, что ты помнишь ее имя!
— Еще бы не помнить! Эта гадкая девчонка испортила мою лучшую грибную грядку! — сварливо прошамкал старик. — Ну и досталось ей тогда! По заслугам, по заслугам! Я хорошо ее запомнил. Я принес тебе свежей зелени, Грейс, только что с грядки. Это очень полезно. Корзинку мне потом отдашь. Смотри, не забудь… Вы уже его заколотили? Ты, Грейс, всегда все делаешь раньше времени.
Дядюшка Пентстемон замолчал: его внимание привлек больной зуб, и он яростно засосал его. От этого старика, заставившего всех притихнуть, веяло первобытной силой. Он, казалось, появился из тех далеких времен, когда наши предки занимались землепашеством, охотой и рыбной ловлей. Здесь, в этой гостиной, он походил на глыбу чернозема среди бумажных куколок. Он очень осторожно извлек из корзины сверток зелени с еще не отмытыми корнями, положил его прямо на новую лиловую скатерть, потом так же осторожно снял цилиндр и вытер вспотевший лоб и край цилиндра огромным красно-желтым носовым платком.
— Я так рада, дядюшка, что вы смогли прийти, — сказала миссис Джонсон.
— О, я пришел, — ответил дядюшка Пентстемон, — я-то пришел. Девчонки служат? — спросил он, поворачиваясь к миссис Ларкинс.
— Нет, не служат. И никогда не будут служить, — заявила миссис Ларкинс.
— Не будут, — повторил дядюшка Пентстемон таким тоном, что трудно было понять, одобряет он это или порицает. Потом перевел взгляд на мистера Полли.
— Сын Лиззи? — спросил он.
От возможного посрамления мистер Полли был избавлен раздавшимися в передней голосами: подошли еще гости.
— А вот и Мэй Пант! — воскликнула миссис Джонсон, когда в комнату вошла маленькая женщина, одетая в черное платье с чужого плеча — хозяйка платья, по всей вероятности, была гораздо солиднее миссис Пант.
За руку она вела крохотного мальчишку, остроносенького, белобрысого и умирающего от любопытства, — он первый раз был на похоронах. Вслед за ней появилось несколько приятельниц миссис Джонсон, поспешивших засвидетельствовать свою скорбь. Полли их почти не запомнил. (Тетушка Милдред, бывшая в семье притчей во языцех, не приняла любезного приглашения миссис Джонсон, к вящей радости всех, кто «был посвящен», по словам миссис Джонсон, хотя мистер Полли так и не мог составить себе представления, как любил говорить мой школьный учитель, кто был посвящен и во что.)
Все были в глубоком трауре, правда, на новый манер; бросалось в глаза, что многие детали туалетов побывали у красильщика, а жакеты и шляпы — самого обычного покроя. Крепа почти не было, и ни в одном костюме, ни в одном платье вы не нашли бы ничего оригинального, примечательного, свидетельствовавшего о том, что приглашенный на похороны специально занимался своим нарядом — на континенте вы непременно бы это заметили. И все же это многолюдное сборище посторонних людей в черном произвело сильное действие на впечатлительный ум мистера Полли. Он, во всяком случае, такого никак не мог ожидать.
— Ну, девочки, — сказала миссис Ларкинс, — посмотрим, какие вы хозяйки.
И все три девицы засуетились, забегали, помогая миссис Джонсон.
— Я уверена, — сказала миссис Джонсон, — что рюмка хереса и печенье не повредят никому. И прошу без церемоний.
Мгновенно на месте свертка с зеленью дядюшки Пентстемона появился графин с вином.
Мистер Джонсон попытался было освободить дядюшку от его шляпы, но тот отказался и сидел, как изваяние, у стены, а его драгоценный головной убор покоился на полу между его ног, и он настороженно следил за каждым, кто к нему приближался.
— Не наступите на цилиндр, — предупреждал он то и дело.
Разговор в гостиной стал общим, и комната наполнилась дружным гулом голосов. Дядюшка Пентстемон обратился к мистеру Полли.
— Ты еще совсем мальчишка и ничего не понимаешь, — сказал он. — Я всегда был против брака твоей матери с ним. Ну да что ворошить прошлое? Я слыхал, из тебя сделали клерка?
— Приказчика. В галантерейном магазине.
— Да, да, припоминаю. А девчонки что, шьют?
— Да, они умеют шить, — из другого угла откликнулась миссис Ларкинс.
— Подай-ка мне рюмку хереса, — сказал дядюшка мистеру Полли. — А то, вишь, как к нему присосались.
Он взял рюмку, которую поднесла ему миссис Джонсон, и, держа ее заскорузлыми пальцами, оценивающе ее взвесил.
— Тебе это встанет в копеечку, — заметил он мистеру Полли. — Твое здоровье! Дамочка, вы задели юбками мой цилиндр. Он стал хуже на целый шиллинг. Такого цилиндра теперь днем с огнем не сыщешь.
Он вылил в себя всю рюмку и громко сглотнул.
Херес скоро развязал языки, скованность первых минут прошла.
— Вскрытие должно было быть обязательно, — услышал мистер Полли, как сказала миссис Пант одной из приятельниц миссис Джонсон.
— Какая прелесть! Как изящно! — раздавалось в углу, где сидели Мириэм и другая приятельница хозяйки, восхищенные траурным убранством гостиной.
Еще не кончили обсуждать печенье с хересом, как появился гробовщик мистер Поджер, коренастый, низенький, гладковыбритый мужчина со скорбным и энергичным лицом в сопровождении помощника сугубо меланхоличного вида. Некоторое время он о чем-то беседовал с мистером Джонсоном наедине. Профессия этого человека была такого рода, что разговоры в гостиной приумолкли, и все стали вслушиваться в тяжелые шаги над головой.
