Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке
На этом речь Небесного сёгуна наконец закончилась. Я сильно колебался, записывать ли здесь слово в слово то, что он мне сказал, особенно последнюю часть, по поводу музея… Но в результате долгих размышлений решил скрепя сердце записать, как доказательство того, что Родитель Великой Природы так или иначе приводит к тому, что желания Его чад осуществляются наилучшим образом.
Вечером, через четыре дня после того утра, когда по просьбе X. из Общества почитателей я приготовил «Божью воду», раздался телефонный звонок.
Его дочь, бывшая при смерти, выпив воды, на следующий же день пришла в сознание, начала поправляться, а сегодня, к немалому удивлению врача, уже вставала с постели и ходила без посторонней помощи.
Благодаря этому телефонному звонку я перестал волноваться, точно почувствовав себя спасенным, и занялся своей работой, а через несколько дней вместо X. за «Божьей водой» для больной пришла его младшая сестра. Узнав от нее, что дочь вышла из больницы, я окончательно успокоился.
Я и сам негодую на себя, какой я глупый, недоверчивый человек, с какой же печалью должен взирать на меня Родитель Великой Природы!
Почему же среди многих тех, кому помогла «Божья вода», моих читателей и близких людей, именно случай с дочерью X. так сильно меня взволновал? Я постоянно слышу от Великой Природы, что все люди братья, но может быть, бессознательно я питал к X. особенную любовь?
Вот так я, робея, размышлял у себя в кабинете, даже не притрагиваясь к шариковой ручке, когда кто-то из домашних из-за двери крикнул, что какой-то юноша, по виду студент, хотел бы со мной поговорить и дожидается в прихожей. Я сразу же спустился вниз.
На пороге переминался незнакомый юноша, одетый в студенческую форму. Взглянув на меня, он расплылся в улыбке, представился и тотчас упомянул имя своей матери, как будто хотел невзначай дать понять: он гордится тем, что она моя хорошая знакомая.
Однако в последние три-четыре года я стал забывать не только имена посетителей, но и имена близких мне людей. А если помнил, опасался, что, сочиняя роман, по рассеянности дам это имя кому-нибудь из героев… Хоть юноша и назвал имя матери, я не мог определить, кого из множества посещавших меня женщин он имеет в виду.
Как бы там ни было, юноша сказал, что хотел бы поговорить со мной, и попросил уделить ему полчаса, поэтому я провел его в гостиную.
Позже я узнал, что юноша учился на первом курсе промышленного факультета Токийского университета. Пришел он ко мне после тяжелых мытарств, поэтому, не стесняясь, сразу все начистоту и выложил.
— О себе и своей семье я говорить не стану, поскольку мать уже повсюду об этом прожужжала все уши… То, что я хочу рассказать, касается главным образом матери. Как вы сами могли видеть, мать моя нрава не злого, человеколюбива, скорее добросердечна, но вот только по отношению к детям была ужасно сварлива, касалось ли это школы, учебы или каких-то бытовых проблем, она постоянно к нам привязывалась. Из-за этого и старшая сестра, и старший брат, и я с детства много настрадались. Для нас, детей, ее ворчливые нотации звучали постоянным укором, делая жизнь просто невыносимой.
Тут я вспомнил, кто эта женщина — она как-то раз пришла, сказав, что прочитала «Милосердие Бога», и потом в течение трех лет время от времени приходила за советом. После этого мне стало проще слушать рассказ студента.
— Если бы она только ворчала на нас, своих четверых детей, мы бы терпели и не сопротивлялись, но, подрастая, мы стали замечать, что она и отца изводит жалобами и обидами, отец, впрочем, пропускал это мимо ушей… Я решил даже, что ворчливость — свойство всех женщин… Но все равно это было невыносимо! Сестры и брат испытывали те же чувства… Весной прошлого года старшая сестра, выходя замуж, захотела поговорить по душам с нами, своими братьями, и, между прочим, заявила, что в замужестве постарается быть как можно более немногословной. — Тут он сказал: — Ну да ладно, буду краток… — и продолжил рассказ. — И вдруг наша сварливая мать с конца прошлого года перестала всем делать замечания. Перестала докучать попреками. С утра была в хорошем настроении, говорила со всеми ласково. Старалась приободрить. Было это немного странно, но вела она себя так и с сестрой и с братом. И по отношению к отцу она переменилась. Раньше, когда он уходил на службу, она даже не удосуживалась пожелать ему всего доброго, а теперь заботливо провожала до порога и напутствовала нежными словами. И никаких жалоб, никаких обид.
Благодаря одному этому в доме стало светло, более того, поскольку мать обращалась ко всем с радостными словами, атмосфера в семье сама собой изменилась. Мы, дети, перешептывались: «Ну и дела!», «Долго ли это продлится?» «Взаправду ли это?». Но все было взаправду, в конце концов и отец заметил перемену и обрадовался. Десятого февраля, в день рождения матери, за праздничным ужином, на котором присутствовала и вышедшая замуж сестра, мы уплетали приготовленные матерью блюда, как вдруг, к нашему удивлению, отец обратился к ней с поздравительной речью:
«Поздравляю с днем рожденья! Ты не просто прибавила еще один год жизни, а словно переродилась. Благодаря этому наш дом озарился светом и все стали счастливы. В награду небо посылает тебе орден…»
С этими словами он приколол ей на грудь брошь в виде цветка, усеянного жемчужинами. Мы зааплодировали, а мать, смущаясь, поблагодарила отца, встала и принесла бутылку шампанского и бокалы.
«Настоящее французское шампанское! — сказала она отцу. — Открой, в знак моей признательности…»
Пробка с шумом взлетела под потолок. Отец под аплодисменты разлил пенящееся шампанское. Все подняли бокалы, и брат, он учится на третьем курсе университета, произнес тост:
«Мама, поздравляем с перерождением! Прими наши общие поздравления. Но объясни, как все произошло? Ты должна нам рассказать, обязательно, ведь мы все от этого стали счастливее…»
Мать, рассмеявшись, ответила:
«Я нашла сокровище!»
«Сокровище? Ну-ка, показывай!»
«Такое драгоценное, что нельзя показать никому», — сказала она, ласково всем улыбаясь.
С этого дня студент Токийского университета решил во что бы то ни стало узнать, что это за сокровище.
Он стал внимательно наблюдать за матерью. Мать окончила английское отделение женского университета и в юности, по ее словам, много читала, но та женщина, которую он знал, в лучшем случае пролистывала иллюстрированный журнал, а книг почти не открывала. Теперь же, начав наблюдать, он заметил, что мать, как только у нее выпадает свободная минута, тотчас хватается за книгу. Это была «Улыбка Бога», это было «Милосердие Бога», это были «Замысел Бога» и «Счастье человека».
Недоумевая, он как-то раз спросил у нее, что это за книги. «Мое святое писание», — ответила она. «Святое писание?» — опешил он. Тогда мать предложила ему самому почитать на досуге. Он не стал откладывать и взял для начала «Улыбку Бога». Он никогда раньше не читал моих книг, а сейчас, взяв у матери, за три месяца одолел сразу три тома. Мать не спрашивала его мнения о прочитанном, и он сам не заговаривал с ней на эту тему. Все же слова матери о том, что эти книги — ее сокровище, произвели на него такое впечатление, что наконец, решившись, он спросил у нее:
«Ты встречалась с автором?»
«Да… Эти книги для меня как Святое Писание, поэтому и автор их для меня — живой Иисус Христос».
«Познакомь меня с ним».
«Попробуй сходи один. Он наверняка тебя примет».
Вот так и получилось, что после некоторых колебаний, собравшись с духом, он в тот день посетил меня. И сразу заговорил о главной цели своего визита, сказав, что хотел бы непременно узнать мое мнение.
В его семье воспитание и образование детей находились всецело в ведении матери, она же решила, что ее сыновья достаточно способны, чтобы пойти по стопам отца, и готовила к этому обоих. Отец, окончив юридический факультет Токийского университета, сдал экзамены на государственного чиновника высшего разряда, работал в Министерстве финансов, а подойдя к пенсионному возрасту, по рекомендации министерства стал вице-президентом крупной компании и теперь работал в сфере частного бизнеса. Старший брат, в соответствии с планами матери, учился ныне на третьем курсе юридического факультета Токийского университета.
И ему тоже мать с ранних лет вдалбливала, что он должен пойти в этом направлении, и под ее влиянием он с этим согласился. Школа, когда он ее закончил, дала добро, и перед ним открылся путь в Токийский университет. Но когда он подавал заявление, ему вдруг захотелось поступить на промышленный факультет, и от юридического он отказался. Разумеется, предварительно переговорив с матерью.
— Как ты считаешь, так пусть и будет, — легко согласилась она.
