Когда опускается ночь - Уилки Коллинз
— Тогда мне следует рассказать вам о своих мотивах, — продолжил патер Поль. — Прежде всего, вам следует знать, что я решил никогда никому не рассказывать, кто и где покушался на мою жизнь. Я сохранил это в тайне от тех, кто спас меня, от хирурга, даже от друзей. Мне нравится думать, что причина для подобного решения была сугубо христианской. Надеюсь, я с ранних лет ощущал искреннее смиренное желание с помощью Божией доказать, что я достоин призвания свыше, дарованного мне судьбой. Однако чудесное избавление от смерти произвело на меня сильное впечатление, позволившее взглянуть на это призвание по-иному, бесконечно шире, — и именно такого представления о нем я стараюсь придерживаться с тех пор и буду стараться придерживаться и впредь. Когда я начал выздоравливать, в первые дни я спросил собственное сердце, как я должен поступить с вашим отцом, когда окончательно поправлюсь, и мне пришла в голову одна мысль, которая меня успокоила, утешила и избавила от всяческих сомнений. Я сказал себе: пройдет несколько месяцев, и меня призовут к служению Господу среди избранных. Если я достоин такого призвания, первым моим устремлением по отношению к человеку, пытавшемуся отнять мою жизнь, будет удостовериться не в том, что он попал в руки человеческого правосудия, а в том, что он искренне раскаялся, как подобает человеку религиозному, и искупил свою вину. И пусть моим долгом станет побудить его к раскаянию и искуплению; если же он отвергнет мои доводы и лишь ожесточится против меня за то, что я простил ему свои страдания, я всегда успею сообщить о его преступлении собратьям. Поэтому, безусловно, для меня, для моего настоящего и будущего будет лучше начать свою карьеру священника с участия в спасении души человека, который обошелся со мной хуже всех на свете. Именно по этой причине, Габриэль, именно потому, что я решил прямиком отправиться в дом вашего отца и предстать перед ним, хотя он считает меня мертвым, я сохранил тайну и уговорил высшее духовенство отправить меня в Бретань. Однако, как я уже упоминал, это получилось не сразу, а когда мое желание было удовлетворено, мне дали место в дальнем округе. Потом разразились гонения, от которых мы все сейчас страдаем, вся моя жизнь переменилась, и моя воля теперь уже не моя, и я не могу ею руководствоваться. Однако теперь, среди горя и страданий, среди опасностей и кровопролития, после стольких дней меня подвели к достижению той цели, которую я поставил себе перед тем, как стать священником. Габриэль, когда служба закончится и паства разойдется, отведите меня, пожалуйста, к дверям дома вашего отца.
Габриэль хотел ответить, но патер Поль поднял руку, призывая к молчанию. Над ними священники произносили последние благословения. Когда их голоса смолкли, патер Поль открыл дверь каюты. Когда он поднялся по трапу — Габриэль следовал за ним, — их встретил папаша Бонан. Старик вопросительно, с сомнением, посмотрел на своего будущего зятя и почтительно прошептал несколько слов на ухо священнику. Патер Поль внимательно выслушал его, шепотом ответил и обратился к Габриэлю, попросив собравшихся вокруг нескольких человек отступить на шаг.
— Меня спросили, есть ли препятствия для вашего бракосочетания, — сказал он. — Я ответил, что нет. Ваше признание сделано на исповеди и останется между нами. Помните об этом, однако и не забывайте о той услуге, о которой я попрошу вас сегодня, когда завершится церемония бракосочетания. Где Перрина Бонан? — громко добавил он и огляделся.
Перрина выступила вперед. Патер Поль взял ее руку и вложил в руку Габриэля.
— Подведите ее к алтарю, — велел он, — и ждите меня.
Прошло меньше часа; лодки отошли от корабля, паства рассеялась по окрестным землям, однако судно еще не подняло якорь. Те, кто остался на борту, смотрели в сторону берега тревожнее обычного: они знали, что патер Поль, решившись сойти на берег, подвергает себя опасности встретить солдат Республики. У берега его дожидалась лодка, половина команды вооружилась и стояла на часах в разных местах на вересковой возвышенности. Они были бы рады сопровождать священника до самого места назначения, но он это запретил и, оставив их, стремительно зашагал вглубь полуострова, взяв себе в спутники одного-единственного юношу.
Габриэль поручил своих сестер и брата Перрине. Они должны были в ту ночь отправиться на ферму вместе с новобрачной, ее отцом и матерью. Так распорядился патер Поль. Когда они с Габриэлем остались одни и двинулись по тропинке к лачуге рыбака, священник за всю дорогу не проронил ни слова, даже не смотрел по сторонам, ни вправо ни влево, и лишь прижимал к груди четки из слоновой кости. И вот путники очутились у двери лачуги.
— Постучите, — шепнул патер Поль Габриэлю, — а потом подождите здесь со мной.
Дверь открыли. Чудесной лунной ночью много лет назад Франсуа Сарзо стоял на этом же пороге с окровавленным телом на руках. И сегодня чудесной лунной ночью он снова стоял здесь лицом к лицу с человеком, чью жизнь едва не отнял, и не узнавал его.
Патер Поль приблизился на несколько шагов, чтобы лунный свет лучше осветил его лицо, и снял шляпу.
Франсуа Сарзо вгляделся, вздрогнул, отпрянул и застыл неподвижно и в полном молчании, с лица его вмиг стерлось всякое выражение. Затем мертвую тишину нарушил спокойный, чистый голос священника:
— Я принес вам мир и прощение от вашего давнего гостя.
С этими словами он указал на шею, туда, куда был ранен.
Габриэль увидел, как отца его с ног до головы пробила бешеная дрожь, затем он снова замер и, казалось, окаменел, словно пораженный каталепсией. Губы его разомкнулись, но более не пошевелились, глаза вспыхнули, но взгляд не переместился. Прелестный лунный свет и тот стал призрачным и страшным, когда высветил эту потустороннюю уродливую маску ужаса! Габриэль в страхе отвернулся. И услышал голос патера Поля — тот сказал ему: «Подождите здесь, пока я не вернусь».
Потом снова ненадолго настала тишина, затем послышался глухой вскрик и словно бы кто-то произнес имя Господа — но этот голос был совсем не похож на голос отца Габриэля, по правде говоря, он никогда еще не слышал подобных голосов, — а затем донесся стук закрываемой двери. Габриэль поднял голову и понял, что остался один за порогом лачуги.
Выждав некоторое время, он подошел к окну.
И увидел лишь руку священника, державшую распятие из слоновой кости, однако не стал задерживаться и вглядываться, ибо услышал такие
