Кнут Гамсун - А жизнь продолжается
Через два дня консул снова приехал на линию, теперь он забеспокоился уже не на шутку. На худой конец, сказал он, пускай огородят хоть частично. Август подсунул ему смету пристройки, деревянной и каменной. Конечно же, самый подходящий материал для банка — это камень. Они немного об этом потолковали, однако Августу не удалось отвлечь консула от беспокойных мыслей, и тот уехал весьма озабоченный.
— Одного человека не хватает, — сказал Август, — где он?
— Пошел к кузнецу затачивать бур.
— В разгар работы? Вы должны относить ему буры вечером, а забирать с утра.
Молчание.
— Нам эта долбежка во как осточертела, — заявил Боллеман, говоривший за всю шайку-лейку. — Мочи уже нет. Дырка за дыркой, и конца этому не видно.
— Сами виноваты, давно бы могли уже все закончить, — сказал Август.
Никто на это ничего не ответил. Но рабочие прекрасно понимали, они могут делать все что душе угодно и тянуть волынку до бесконечности, конкурентов у них не было, и они без зазрения совести этим пользовались.
А кроме того, сказали они, аптекарь уговаривает их поставить ему новую капитальную стену.
— Да, — сказал Август, — после того, как доделаете ограду.
Ну что за чушь городит их десятник! Бурить отверстия они могут хоть целую зиму, но разве можно бетонировать стену в мороз?
— А ну-ка прекратите этот галдеж! — заорал Август. Что ограда была поставлена!
Август взвесил: стреляй не стреляй, все равно это не поможет. Хотя с каким бы удовольствием он разочек пальнул!
И снова выручил случай. Приехал консул и привез радостное известие: англичанин отправился на Свальбард и прибудет к ним не раньше чем через несколько недель.
Слава тебе Господи, теперь они спасены! Плохо только, что консул рассказал это при рабочих. Ха! Выходит, времени у них хоть отбавляй, они едва доработали смену, а на следующий день и вовсе не вышли бурить. Нет, на следующий день они не пробурили ни одного отверстия. Август нашел их на пустыре, где они вовсю уже устанавливали опалубку для стены.
Он пошел к аптекарю: это никуда не годится, вместо того чтобы закончить работу на линии, они все бросили на середине и взялись за его стену.
Аптекарь встревожился, консул как-никак доводится ему теперь близким родственником, а если точнее, пасынком. Он ответил:
— Вы меня прямо-таки огорошили. Рабочие пришли ко мне вчера вечером и сказали, что уже освободились. Хорошо, говорю, стену надо передвинуть на метр внутрь, начинайте сразу же, время не терпит!
— А почему не терпит? — спросил Август.
— Ну-у… не то чтобы не терпит, — замялся аптекарь. — Но нам хотелось бы успеть до холодов… Поставить дом. С юга уже вышел моторный катер с материалами и людьми. Но ничего не поделаешь, рабочим нельзя приниматься за наш домик, не закончив у вас.
Август поразмыслил. Если плотники с материалами уже в пути, надо срочно добить подвал и капитальную стену, чтобы бетон успел затвердеть. Август охотно поможет новобрачным, и ей, и ему, за ним дело не станет.
— Ладно, — сказал он, — постараемся управиться и тут, и там.
— Мы будем премного вам благодарны, — ответил аптекарь…
С тех пор Август жил в постоянной тревоге и страхе, ведь раз уж рабочие начали бетонировать, нужно было довести это до конца. Кроме того, прибавилось еще одно обстоятельство: прокладка водопроводных труб в подвал и наверх. Этот хитроумный проект чертовски заинтересовал Августа, рабочие тоже порядком им увлеклись, а отверстия между тем никто бурить и не думал. Каждый вечер Август с замирающим сердцем возвращался к себе домой, но назавтра и послезавтра опять шел на риск — и за ограду не брался. Так неделя за неделей и проходили.
И все это время ему никак не удавалось вызвать Корнелию на серьезный и решающий разговор. Когда бы он ни пришел, дома ее не оказывалось. Он не понимал, как она может быть такой бессердечной, ведь он к ней со всей душой. Подержать бы ее за руку, думал он, у нее такая щуплая ручонка, а кончики пальцев потрескались, от недоедания, это трогало его до самого сердца.
Август часто бывал в Южном селении, и всегда по делу. Должен же он был сообщить Хендрику, что англичанин уехал на Свальбард, и должен же он был на другой день разъяснить все тому же Хендрику, сколько времени займет поездка на Свальбард и обратно. Однако Корнелия была неуловима.
— Да куда же она, черт побери, запропала? — спросил он у Хендрика.
— Она и от меня прячется, — ответил Хендрик.
— Отчего это?
— Не знаю. Сдается мне, она сомневается, а получу ли я эту должность при англичанине.
— Она что, так и говорит?
— Да. Раз он не приезжает.
Август возмущенно:
— Передай ей от меня, если я что сказал, так оно и будет!
А потом приключилось большое несчастье, и передавать уже было нечего и некому. Да, всему этому наступил конец.
Со всех ног прибежал Хендрик. Он забыл, что у него есть велосипед, и примчался бегом, обеспамятев и без шапки.
— Она умерла! — выдавил он со всхлипом.
— Умерла?
— Корнелия.
Молчание.
— Ты, случайно, не врешь? — сказал Август.
Хендрик принялся объяснять:
— Утром Корнелия с отцом повели кобылу со двора. А на нее опять накатило, она кусалась и брыкалась и вставала на дыбы. Ну, вышли они на проселок, а вели они ее в соседний приход, к жеребцу. Но добрались только до Межевой речки. Им надо было на ту сторону, а кобыла заартачилась и ни в какую. Они вдвоем тянуть ее, Корнелия споткнулась и посунулась вперед, тут лошадь ее и лягни. Насмерть. В висок. Один-единственный удар…
Молчание.
— Отец к речке, черпанул шапкой воды, думал, она сомлела, а она была уже мертвая…
Молчание.
— Сколько он ее ни отливал, она так и не очнулась. Он кричал, звал на помощь, но это ж далеко, у Межевой речки, а она лежит, не открывает глаз и совсем не дышит…
Молчание.
— Ты был с ними? — спросил Август.
— Я-то? Нет. Отец принес ее домой на руках. Маттис взял мой велосипед и поехал за доктором, только это было уже ни к чему.
Даже и сейчас Августу не изменила смекалка.
— А что сказал доктор? Он пустил ей кровь?
— Не знаю. Он сказал, что она умерла.
— Он что, не стал пускать ей кровь?
— Я не знаю, — сказал Хендрик, — я в дом не заходил. Он вышел и сразу же сказал, что она умерла. И уехал на своем мотоцикле.
Августу вспомнился случай из его кругосветных странствий: смертельный удар бутылкой в висок. Человек умер, но на всякий случай ему сделали кровопускание. Август принял известие Хендрика хладнокровно, он был немногословен, что да, то да, но по виду не скажешь, чтоб горевал.
— Да, — произнес он, — я их предупреждал, я запретил Корнелии водить кобылу на случку.
— Я это слыхал, — отозвался Хендрик.
— Плохо, что я не пристрелил эту зверюгу, — сказал Август. — Я мог бы поступить и иначе и сделать ей прокол, чтобы вышли ветры. Только бесновалась она не от этого, так что прокол бы ей ничуть не помог. Нет, надо было мне ее все-таки пристрелить.
Хендрик ничего не ответил.
Был ли Август человеком суровым и мужественным, который не позволял себе предаваться горю открыто? Или же поверхностным, неглубоким, что и помогло ему пережить эту катастрофу? Наверное, и то, и то. Корнелия умерла, она ему не досталась, но его ревнивое сердце определенно находило утешение в том, что она не досталась и никому другому.
— Ничего с этим не поделаешь, — заключил он.
Хендрик плакал и отчаянно силился это скрыть, он громко харкал и то и дело удал ьс к и запрокидывал голову.
— Хендрик, ничего с этим не поделаешь.
— Да. Но чтоб тебя насмерть убила лошадь… это так горестно, я этого не снесу.
— Да, — рассеянно обронил Август.
Хендрик потряс головой:
— А как хорошо все могло бы сложиться, если бы мы оба были в живых.
— Н-да, — с отсутствующим видом произнес Август.
— Она дала мне это понять в самый последний раз.
— Она дала это понять не тебе одному, — ввернул Август.
— Как это? — удивился Хендрик. — Единственный, кто еще был, это Беньямин. Только она сказала, что меня любит куда больше.
Август глубоко уязвлен, оттого что его не взяли в расчет.
— Беньямин был вовсе не единственным, насколько я знаю. Ладно, некогда мне стоять тут и с тобой растабарывать.
И с этими словами он пошел прочь.
XXXI
Давно уже наступил сентябрь, по ночам лужи затягивало тонким ледком, и, поскольку водопровод необходимо было провести прежде, чем земля промерзнет, требовалось поднажать. Особенно много возни было с самим водозаборником на ручье за пятью осинами, нужно было построить вместительную цистерну и сколотить над ней деревянный навес — работа на линии, понятное дело, застопорилась. О, позорные отверстия, которые никто не бурил и которые не бурились сами собою, эти непробуренные отверстия оказывали Августу глухое сопротивление. Изо дня в день Август собирался совершить вместе со всей своей бригадой марш-бросок к охотничьему домику, чтобы добурить их и окончательно с ними разделаться, и всякий раз ему что-то мешало. Консул их тоже больше не подгонял, да и как он мог? Ведь водопровод проводили в аптеку, для его матери и ее мужа.
