Возраст зрелости - Жан-Поль Сартр

— У кого?

— У Матье. Он только что прошел.

Ивиш не ответила. Она безучастно смотрела на свою перевязанную руку.

— Он сердится на меня, — сказал Борис. — Он считает меня аморальным.

— Да, — подхватила Ивиш, — но это у него пройдет. — Она пожала плечами. — Не люблю, когда он строит из себя моралиста.

— А я люблю, — сказал Борис и после раздумья добавил: — Но я нравственнее его.

— Пф! — фыркнула Ивиш. Она немного раскачивалась на скамейке и выглядела глуповатой и толстощекой. Она сказала озорным тоном: — Я на мораль плюю с высокой колокольни. С высокой колокольни.

Борис почувствовал себя одиноко. Он хотел бы приблизиться к Ивиш, но между ними все еще был Матье. Борис сказал:

— Он несправедлив. Он мне не дал объясниться.

По обыкновению, Борис не стал возражать, но он считал, что Матье, когда тот в духе, можно все объяснить. Борису всегда казалось, что они с Ивиш говорят о разных людях: Матье в представлении Ивиш бьш каким-то бесцветным.

Ивиш улыбнулась.

— Какой у тебя упрямый вид, мой маленький ослик. Борис не ответил, он пережевывал то, что должен был сказать Матье: он вовсе не подлый эгоист, он испытал ужасное потрясение, когда решил, что Лола умерла. Он даже смутно предвидел момент, когда начнет страдать, и это его покоробило. Борис считал страдание аморальным, к тому же он действительно был не в силах его переносить. Он себя к нему принуждал — из моральных соображений, но на этот раз что-то заклинило, произошел какой-то сбой, и теперь нужно было ждать, чтобы то состояние вернулось.

— Забавно, — сказал он, — когда я теперь думаю о Лоле, она мне кажется старушкой.

Ивиш засмеялась, и Борис недовольно скривился. Он добавил справедливости ради:

— Да, сейчас ей невесело.

— Надо думать.

— Не хочу, чтоб она страдала.

— Что ж, тогда отправляйся к ней, — певуче произнесла Ивиш.

Он понял, что она расставляет ему ловушку, и быстро ответил:

— Нет, не пойду. Прежде всего она… я все время вижу ее мертвой. И потом не хочу, чтоб Матье воображал, будто он может вертеть мною, как каким-нибудь остолопом.

В этом он не уступит, он не какой-нибудь Уртигер. Ивиш мягко сказала:

— Пожалуй, это правда, он вертит тобой, как остолопом.

Это была подлость; Борис констатировал это без злости: у Ивиш были добрые намерения, она хотела, чтобы он порвал с Лолой ради его же блага. Все всегда действовали ради блага Бориса. Только это благо видоизменялось вместе с персонами благожелателей.

— Я только делаю вид, что это так, — спокойно возразил он. — Такова моя тактика с ним.

Борис был задет за живое и поэтому злился на Матье. Он поерзал на скамейке, Ивиш с беспокойством посмотрела на него.

— Дурачок мой, ты слишком впечатлителен, — сказала она. — Тебе просто нужно представить, что она действительно умерла.

— Да, это было бы удобно, но я так не могу, — признался Борис.

— Чудно, — весело сказала она, — а я могу. У меня так: с глаз долой — из сердца вон.

Борис восхитился сестрой и замолчал: он чувствовал себя неспособным к такой душевной силе. Через некоторое время он сказал:

— Интересно, взял ли он деньга? Вот было бы здорово!

— Какие деньги?

— Деньги Лолы. Ему нужно пять тысяч франков.

— Да ну!

У Ивиш был заинтригованный и недовольный вид. Борис подумал, что лучше б было попридержать язык. Вообще-то они условились говорить друг другу все, но время от времени можно было делать маленькое исключение из правила.

— Ты, кажется, сердишься на Матье? — заметил он.

Ивиш поджала губы.

— Он действует мне на нервы, — сказала она. — Сегодня утром он пытался корчить из себя мужчину.

— Ага… — кивнул Борис.

Он не совсем понял, что Ивиш хотела этим сказать, но не подал виду: они должны понимать друг друга с полуслова, иначе очарование исчезнет. Наступило молчание, затем Ивиш резко произнесла:

— Пойдем отсюда. Терпеть не могу это кафе.

— Я тоже.

Они встали и вышли. Ивиш взяла Бориса за руку. Бориса явно подташнивало.

— Ты считаешь, он долго будет злиться? — спросил Борис.

— Да нет же, нет, — нетерпеливо заверила его Ивиш.

Борис с ехидцей сказал:

— Кстати, он злится и на тебя.

Ивиш засмеялась:

— Вполне возможно. Но об этом я пожалею позже. А пока что у меня другие заботы.

— Это верно, — смущенно проговорил Борис. — Ты здорово волнуешься?

— Чертовски.

— Из-за экзамена?

Ивиш передернула плечами и не ответила. Они прошли несколько шагов в молчании. Борис думал: действительно ли это из-за экзамена? Он бы этого хотел: так было бы нравственнее.

Он поднял глаза и увидел бульвар Монпарнас, осиянный сероватым светом, во всем его великолепии. Можно было подумать, что на дворе октябрь. Борис очень любил этот месяц. Он подумал: «В прошлом октябре я не был знаком с Лолой». И тут он почувствовал облегчение: «Она жива». В первый раз с тех пор, как он оставил ее труп в темной комнате, он почувствовал, что она жива, это было похоже на воскрешение. Он подумал: «Матье не будет на меня долго сердиться, ведь она не умерла». До этой минуты он знал, что она страдала, что она с тревогой ждала его, но это страдание и эта тревога казались ему какими-то застывшими и непоправимыми, как тревога и страдание умерших в отчаянии. Но здесь не то: Лола жила, лежала с открытыми глазами на своей кровати, в ней обитал живой гнев, подобный тому, который ею овладевал каждый раз, когда он опаздывал на свидание. Гнев, как и всякий другой, ну разве что чуть более сильный. Борис не имеет по отношению к ней тех неопределенных и грозных обязательств, которые налагают мертвые, но некие обязательства, смахивающие на семейные, все же были. Теперь Борис мог вспоминать лицо Лолы без ужаса. Это было не лицо покойницы, всплывающее в памяти, но лицо молодое и разгневанное, которое она обратила к нему вчера, крича: «Ты меня обманул, ты не видел Пикара!» В то же время он затаил злобу на эту мнимую покойницу, вызвавшую такие потрясения. Он сказал:

— Я не вернусь в свою гостиницу: она вполне способна туда заявиться.

— Тогда переночуй у Клода.

— Так я и сделаю.

У Ивиш возникла идея.

— Напиши ей. Это более пристойно.

— Лоле? Ну уж нет!

— Напиши.

— Я не знаю что.

— Я тебе составлю письмо, дурачок.

— Но для чего?

Ивиш удивленно поглядела на него.

— Как, разве ты не хочешь с ней порвать?

— Не знаю.

Ивиш казалась раздраженной, но не стала настаивать. Она никогда не настаивала, это было ее особенностью. Но так