Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Всё и все, словно сговорившись, метили в больное место доктора – его тайные страхи. Доктор Уолсингем прочел проповедь на текст: «Помни дни тьмы, ибо им нет числа». Мрачную тему проповеди – смерть и Страшный суд – священник развивал, как всегда, в своеобразной манере, и его торжественный, размеренный голос не переставал впоследствии звучать в ушах Стерка – много лет назад так же поразили его звуки барабанов и флейт, сливавшиеся в приглушенный рокот Марша Смерти, – пока он не привык к этим вибрирующим раскатам. Проповеди обычно производили на Стерка не большее впечатление, чем на любого другого джентльмена из армейского сословия. Однако в последнее время он хандрил, и одно-два слова или фразы, сами по себе незначительные, случайно задели чувствительное, наболевшее место в его душе.
К примеру, проповедник назвал смерть «великим банкротством», – когда таковое постигает человека суетного, он становится в своем доме единственным, у кого нет за душой ни гроша; сам того не ведая, пастор заглянул в те пещеры сознания Стерка, где гнездился тайный страх, и они откликнулись на его пугающие речи и звучные тоны голоса глухими громовыми раскатами.
В свое время Стерк, подобно другим искусникам и пронырам, был не прочь послушать, как на чье-то имущество суд наложил арест, кто-то был объявлен банкротом, а кто-то еще угодил в тюрьму; ныне он таких разговоров избегал. Ему невыносима была мысль, что умный человек мог в великой мирской игре проиграться в пух и прах. Заметив на столе в клубе среди других печатных изданий «Газетт», он проворно отвращал взгляд; ему казалось, что зловещие страницы со значением заглядывают ему в лицо, словно бы не исключая возможности объявить в будущем по его поводу нечто официальное; когда в клубной комнате Клафф или Тул заговаривали о чьем-нибудь внезапном банкротстве, Стерка как будто оглушала пощечина и еще с полчаса в ухе у него продолжало звенеть.
В один из тех мерзких снов, что преследовали Стерка по ночам, проник, вероятно, отзвук проповеди доктора Уолсингема. Стерку почудилось, что хорошо знакомый оживленный голос Тула выкрикнул у него под окном: «Что там делает этот грязный нищий? Тьфу, да от него несет падалью, ха-ха-ха!» Выглянув во сне из окна гостиной, Стерк увидел, что какой-то жалкий попрошайка клянчит милостыню у двери холла. «Эй вы там, сэр, что вам нужно?» – громко спросил хирург, охваченный непонятным страхом и отвращением. «Он потерял последний шиллинг в великом октябрьском банкротстве», – отозвался у него за спиной голос Данстана, а в обратившемся в его сторону землистом лице нищего Стерк узнал свои собственные черты. «Это же я, – проговорил он с ругательством и от ужаса пробудился, не помня, где находится. – Я… я умираю».
«Октябрьское банкротство, – произнес про себя Стерк. – Это все из-за беспрестанных мыслей о треклятом счете, и о ремонте у старого Дайла, и об аренде».
В самом деле, хирургу предстояло бурное плавание, а грозные октябрьские шторма сулили почти неминуемое крушение; в одиночестве нес он страшную вахту – с горящими щеками, сжимая неверной рукой штурвал, – и стоически полагался на удачу; он надеялся вопреки всему, что скалы растают, морские глубины вытолкнут утопающего; можно назвать чудом, что он не прыгнул за борт, дабы охладить голову, умиротворить сердце и обрести спокойный сон.
Он принимался суммировать все, что предстоит выплатить в этом проклятом месяце, – а Стерк уже стоял на краю его зияющего провала; потом подсчитывал каждое пенни своих ближайших доходов и прикидывал, что можно спасти и выжать из сбежавших и обанкротившихся должников; их он проклинал сквозь зубы на чем свет стоит, лежа в постели и сжимая кулаки, а бедная маленькая миссис Стерк, ничего не подозревавшая об опасности, после вечерней молитвы почивала рядом сном праведницы. Затем Стерку обыкновенно приходила мысль, что, получи он вовремя место управляющего, все бы уладилось: на следующий день после назначения он мог бы взять в долг двести фунтов; а кроме того, нужно поднажать и расширить свою практику. Просто смешно, что этот маленький мерзавец Тул обслуживает лучшие здешние семейства и стоит на пути у такого человека, как он; а что касается Наттера – лорд Каслмэллард не хуже его знает, что Наттер неспособен управлять имением, а он, Стерк, способен, и у Наттера нет детей и никого нет, а у него – семеро! Стерк мысленно пересчитывал их со стоном. «Что с ними станет?» Наттер будет требовать арендную плату с ножом к горлу, а Дейнджерфилд не сможет его осадить, даже если захочет (а захочет ли, черт возьми? Стерк никому не доверял); а лорд Каслмэллард, этот беспутный себялюбец, укатил в Париж, оставив дела в руках бестолкового старого злыдня, который ни перед чем не остановится, только бы его разорить.
После этого Стерк принимался прикидывать, не удастся ли одолжить сто фунтов у генерала, – он делал это раз по пятьдесят в сутки и неизменно приходил к тому же выводу: «Нет, черт его дери, генерал – слабак, подкаблучник, на все спрашивает разрешения у сестры, а она меня терпеть не может». Он думал затем: «Можно бы обратиться к лорду Каслмэлларду – еще не поздно – и попросить на месяц или два отсрочить платеж, но, если старый змеюка проведает, что я задолжал хотя бы два пенса, должности мне не видать как своих ушей, да к тому же – ей-богу! – вряд ли он станет вмешиваться».
Часы внизу били три, и Стерк с облегчением вздыхал, поскольку большая часть ночи была позади, и все же со страхом ждал утра.
Он снова взвешивал шансы и прикидывал, как бы выиграть месяц или два. «Старый Дайл – это кремень, у него не выпросишь и часа отсрочки. Или Карни, чтоб ему лопнуть, разве что Лукас ему скажет. А Лукас – куда там – мошенник, себялюбивая скотина; он мне обязан должностью, но,
