Ба Цзинь - Осень
— Я хочу тебя спросить, Цзюе-минь, как человека понимающего. Вот Шу-хуа обозвала меня оборотнем, сказала, что ваша золовка умерла какой-то непонятной смертью, что это я убила ее. Но это же вздор!
— Сама ты городишь вздор! — успела вставить Шу-хуа.
— Я сейчас пойду и поговорю начистоту с вашей мамашей — я не я, если не заставлю Шу-хуа принести извинения. Кто она такая? По какому праву она ругает меня? Даже ваш отец, когда был жив, и то ни разу не ругал меня. Кому не известно, что ваша золовка умерла от трудных родов? Такая уж ее доля. А я при чем?…
Цзюе-минь не мог больше допустить, чтобы она продолжала; терпение его истощилось, и, брезгливо нахмурившись, он перебил ее. Говорил он серьезно; голос еще повиновался ему:
— Чэнь итай, прошу вас больше не говорить о смерти Жуй-цзюе. Почему она умерла — вам лучше знать. Если бы вы не говорили ей о каком-то «бедствии от света нечистой крови», если бы тетя Ван и тетя Шэнь вслед за вами не повторяли разную чепуху и не выгнали Жуй-цзюе за город — разве она умерла бы? Не знаю, почему никто в семье этого не понимает. Я этого никогда не забуду. — Он замолк. Никто (в том числе Чэнь итай и госпожа Ван) не проронил ни звука. Все со страхом смотрели прямо ему в лицо, не зная, каких еще ужасных слов может наговорить он, но никто не решился перебить его, таким сильным, решительным и гордым казался он им сейчас. Гнев Шу-хуа уступил место доверию к брату — это было видно по ее лицу; она испытывала глубокое удовлетворение. Ци-ся было немного страшно и вместе с тем радостно, так как она видела, в каком затруднительном положении оказались Чэнь итай и госпожа Ван. Шу-чжэнь несмело поглядывала на брата: в этот момент она испытывала уважение к нему, но то боялась, что он сделает что-нибудь ужасное, то опасалась, как бы ему не пришлось расплачиваться. А Чэнь итай и госпожа Ван были словно подавлены какой-то неведомой силой: им никогда еще не приходилось видеть такого прямого взгляда и такого выражения лица; этот взгляд и эта мимика смущали их, и они могли защищаться только глупыми ругательствами и то вполголоса. Цзюе-ши давно сбежал на пруд. Его исчезновение осталось незамеченным как для матери, так и для его новой бабки.
— Уважение нужно заслужить своими поступками, — продолжал Цзюе-минь. — Если человек не умеет постоять за себя, если он не обладает чувством справедливости, если у него черная душа — такого человека я уважать не буду, все равно, старше меня он или нет. Такие люди давно уже потеряли право называться «старшими». О каких приличиях, о каких правилах поведения могут говорить люди, которые готовы убить человека всякой чертовщиной и небылицами вроде «бедствия от света нечистой крови»? Да ведь они сами ничего не знают! — Он снова с угрозой во взгляде посмотрел на обеих женщин, затем уверенно и гордо продолжал: — Я все сказал. И посмотрим, кто посмеет тронуть меня хоть пальцем! — Кончив говорить, он, не медля ни секунды, взял Шу-хуа под руку и со словами: «Пойдем, сестра», молча направился с ней к беседке, не обращая никакого внимания на женщин, которые, как он знал, были готовы извергнуть на него целый вулкан самых страшных проклятий. Шу-чжэнь и Ци-ся последовали за ними. По пути к пруду Цзюе-минь слышал, как женщины громко ругались и звали Цзюе-ши. Он не выдержал и довольно улыбнулся, нарушив тем самым подавленное молчание всех трех девушек.
28
Госпожа Ван и Чэнь итай нашли Цзюе-ши на берегу пруда. Завидев их, мальчик бросился к Чэнь итай, радостно крича:
— Бабушка, я хочу листья и коробочки лотоса! — И снова уставился на поверхность пруда, где плавало много темно-зеленых мясистых листьев, среди которых гордо возвышались розоватые цветки лотоса и изредка — крошечные цветки лилий.
Оживление ее нового внука и его улыбающееся личико разогнали дурное настроение Чэнь итай. На лице ее заиграла улыбка, она взяла мальчика за руку, голос ее потеплел:
— Хорошо. Вот я велю Лао-чжао сорвать тебе цветов. А сейчас пойдем домой.
— Нет, я хочу сейчас… Сейчас, — заупрямился Цзюе-ши, вздернув губку и вырываясь из рук бабки.
Госпожа Ван, которой не на кого было излить свое раздражение, сделала сердитое лицо и сказала строго:
— Цзюе-ши, не упрямься. Или у тебя опять спина зачесалась? — Обычно она с ним так не разговаривала.
Цзюе-ши был избалованным ребенком и теперь, считая, что бабушка возьмет его под свою защиту, не думал слушаться матери. Несмотря на неожиданную угрозу, он по-прежнему твердил:
— А я хочу сейчас. А то домой не пойду. — Он вырвался из бабушкиных рук и бросился на землю.
Испуганная Чэнь итай наклонилась было поднять его, но ей не удалось. Госпожа Ван вдруг покраснела, оттолкнула Чэн итай в сторону, нагнулась, с силой оторвала мальчишку от земли и без долгих разговоров закатила ему оплеуху. Цзюе-ши завизжал, как поросенок под ножом. Подскочившая Чэнь итай схватила госпожу Ван за руку.
— И ты меня не слушаться? Паршивец! Я тебе покажу, что значит мать! — процедила госпожа Ван, пытаясь вырвать руку, чтобы еще раз ударить мальчишку.
Чэнь итай крепко обхватила ее, и, пользуясь благоприятным моментом, Цзюе-ши быстро спрятался за спину бабушки. Госпожа Ван сердито вырывалась, но Чэнь итай, разжав руки, быстро повернулась и прижала к себе мальчика. Это еще больше разозлило госпожу Ван, она снова подскочила к сыну и еще раз дала ему затрещину. Чэнь итай не выдержала.
— Не бейте его! — громко запротестовала она.
Госпожа Ван была ошеломлена. Она опустила поднятую было руку, но тут же раздраженно произнесла:
— Неужели я не могу побить собственного сына? — И вновь замахнулась.
Вытянутой рукой Чэнь итай остановила ее. Она тоже начала злиться:
— Вы же отдали мне его на воспитание, значит — он теперь мой внук.
— Такое воспитание мне не нравится, — не подумав, ответила госпожа Ван, желавшая насолить Чэнь итай.
— Не нравится? Уже все формальности закончены. Да как у вас язык поворачивается? — удивилась Чэнь итай. Затем, усмехнувшись, она постаралась переменить эту щекотливую тему: — Если вы хотите идти на попятную, тогда пусть нас рассудят Кэ-мин и Кэ-ань. Им виднее, кто прав.
От изумления госпожа Ван сначала не могла выговорить ни слова. Но тут же ее словно озарило, в голове пронеслось видение дома и толстой пачки акций. Недурная вещь! Понемногу она поняла, что ей нужно делать. Она подавила возбуждение; на ее потном лице появилась жиденькая улыбка.
— Чэнь итай, — обратилась она к старой наложнице безразличным тоном, — зачем быть такой вспыльчивой? Ты меня не поняла. Есть ли мне резон идти на попятную, если я отдала Цзюе-ши тебе? Просто он очень упрям. Должна же я иногда поругать или наказать его.
— Конечно. «Не бьет — значит, не любит», — с едкой иронией сказала Чэнь итай, бросив на госпожу Ван недоверчивый взгляд.
Брови у госпожи Ван взлетели вверх, ее сразу бросило в краску. Она пыталась что-то сказать, но слова застряли в горле. Закусив губу, она напряженно думала, и постепенно ее лицо стало расплываться в улыбке.
— Ты зря меня задеваешь, Чэнь итай, — уступчиво заговорила она, наконец. — Давай поговорим начистоту. Ведь тебе проку мало, если ты пойдешь против меня. Раз уж ты взяла на воспитание моего Цзюе-ши, то мы должны жить в согласии. Не стоит нам искать ссор друг с другом, как это бывало раньше.
Продолжая заботливо гладить Цзюе-ши по голове, Чэнь итай не сводила подозрительного взгляда с лица госпожи Ван. Услышав спокойный голос госпожи Ван, она кивнула головой в знак согласия — предложение было ей по душе. Руки ее все еще лежали на голове Цзюе-ши — ребенок словно соединял их. Теперь Цзюе-ши был источником ее благополучия, госпожа Ван уже не была ее врагом и без всякой гордости предложила ей руку мира. Вот оно, невозможное, — свершилось! И она в свою очередь улыбнулась, стараясь говорить как можно мягче:
— Вы уж не обижайтесь, госпожа Ван, на то, что я сейчас сболтнула. Я вижу, вы человек с понятием. Я вас прекрасно поняла. Я ведь сама всегда говорила:
«В нашем доме только вы человек справедливый». — В этом сказалась вся ее льстивая натура.
Эти слова успокоили госпожу Ван, — комплимент пришелся ей по душе. Видя, что Чэнь итай и не думает иронизировать, она улыбнулась в ответ, но так ничего и не сказала. Она заметила, что Цзюе-ши все еще, не поднимая головы, жмется к Чэнь итай, и мягко обратилась к нему:
— Ну, ладно, Цзюе-ши, не плачь больше, ты устал, наверное? Пойдем.
— Не бойся, маленький. Пойдем с нами, малыш, там скоро принесут еще грецких орехов. Будешь есть, сколько захочешь, — успокаивала его Чэнь итай, наклоняясь.
— Я хочу холодного желе, — надул губы Цзюе-ши, отодвигаясь от Чэнь итай и вытирая рукой глаза.
— Ладно, дам тебе желе, — уступила бабка и заискивающе добавила: — Вот вернемся, и пошлю кого-нибудь нарвать тебе лотосов.
