Эмма Донохью - Падшая женщина
В ту ночь миссис Джонс снова снился сон о снеге. Все дела были переделаны, в доме было тихо и спокойно. Она неслышно подняла щеколду на задней двери и выскользнула в сад. Ее башмаки остались дома; снег обжигал босые ноги, и это было невообразимое блаженство. Очень скоро ее стопы стали как будто хрустальными, и она пошла дальше. Никакой тропинки в саду не было, ее вели только снежинки, все падавшие и падавшие с неба. Она остановилась возле дерева, сорвала с ветки замерзшее яблоко, и ледяная сладость наполнила ее рот.
Потом ей захотелось спать, и она улеглась прямо под деревом. Снег был и подушкой, и одеялом, и пуховой периной; он тут же укрыл ее с головой. Она чувствовала, как тончайшие, невесомые покрывала одно за другим окутывают ее тело. Спать, спать. Ее руки и ноги отяжелели. Никогда еще она не чувствовала такой чистоты, такого спокойствия. Теперь она в безопасности. Теперь она может уснуть.
Вскоре проложенную ею тропинку занесло снегом, и во всем мире от нее не осталось ни единого следа. И сколько бы раз она ни видела этот сон, эту его часть миссис Джонс никогда не помнила утром или, может быть, не разрешала себе вспоминать. Во сне тоже было утро, и все искали ее, везде, где только возможно. Они заглянули в каждый уголок… но никто не догадался посмотреть в самом конце сада, под яблонями, где было больше всего снега и где мягкие сугробы напоминали белые груди матери-земли.
Глава 7
Наказание
Безумный майский снег растаял за одну ночь, и наступил июнь, теплый и мягкий. Говорили, что на званом вечере, устроенном Морганами в честь двадцатипятилетия короля, мороженое растаяло еще до того, как его подали гостям.
Месяц выдался жарким и безветренным. Каждый вечер Мэри Сондерс сидела дома и ждала конца.
К чему оставаться в этом несчастном городишке, спрашивала она себя. Дэффи теперь и на дух ее не выносит. Миссис Эш ненавидела с самого начала. Лицо мистера Джонса последнее время напоминало погнутый щит. Каждый божий день Мэри готовилась к тому, что он сломается и расскажет жене, что за девица на самом деле дочка Сью Рис. Она совсем издергалась и несколько раз в день собиралась пойти наверх, сложить свои вещи в сумку и сбежать прочь из этого дома.
Но сделать этого она не могла. Для начала, ей было некуда идти. Несмотря на всю абсурдность ситуации, Джонсы являлись ее самыми близкими людьми, ее единственной семьей. И потом… Мэри чувствовала, что она не может оставить миссис Джонс — после того, как нашла ее на коленях на полу спальни, над ночным горшком, где утонула в крови ее единственная надежда на будущее. Хозяйка сильно похудела, стала почти прозрачной, и нуждалась в Мэри больше чем когда бы то ни было.
Шли недели. В конце концов Мэри убедилась, что мистер Джонс ни словом не обмолвился жене о происшествии в «Вороньем гнезде» — и, скорее всего, сохранит эту тайну навсегда. Что бы ни случилось между ним и его служанкой в ту ночь, он явно намеревался об этом забыть. Что ж… это было вполне объяснимо. Многие мужчины предпочитают не помнить о подобных вещах. Как бы то ни было, Мэри испытала глубокое облегчение.
— Сидр, — напоминала она бледной миссис Джонс. — Сейчас вам необходимо что-нибудь укрепляющее, или у вас совсем не будет сил. А вы очень нужны своей семье.
Мэри бегала в «Воронье гнездо» едва ли не каждую ночь. Летом в Монмуте было полно путешественников, которые были не прочь провести четверть часа в комнате над конюшней наедине со Сьюки. Чулок под кроватью стал тяжелым, как череп.
Целый месяц она и миссис Джонс не покладая рук трудились над бархатным платьем миссис Морган, стараясь не запачкать его мокрыми от пота пальцами. На белоснежной ткани поблескивали миниатюрные серебряные яблочки и извивающиеся змейки.
— Откуда она взяла этот рисунок? — спросила как-то раз Мэри. — Я никогда не видела ничего подобного.
— О, это я его придумала, — беззаботно ответила миссис Джонс. — Миссис Морган хотела что-нибудь на тему райского сада.
Однажды вечером миссис Партридж прислала лакея передать, что ее корсаж из пу-де-суа и рукава должны быть перелицованы и отделаны новыми лентами к празднику летнего солнцестояния.
— Но это же в среду, не так ли?! — воскликнула Мэри. Она вытерла вспотевший лоб рукой, осторожно, чтобы не намочить иголку с ниткой. — Как же мы сумеем закончить еще и рюши на новой юбке миссис Форчун?
Миссис Джонс в эти дни была бледнее чем брюхо рыбы, но она нашла в себе силы рассмеяться.
— Это по городскому времени, моя девочка. — Она погладила щеку Мэри. — Ты все еще думаешь как жительница Лондона. Здесь, в Валлийской марке, мы живем по старому стилю, а это означает, что настоящее летнее солнцестояние будет не раньше, чем через две недели.
Мэри уставилась на хозяйку во все глаза.
— Вы хотите сказать… здесь этого не было?
— Чего не было?
— Изменений, — в замешательстве пояснила Мэри. — Нового календаря. Когда я была маленькой…
— Ах, это, — перебила миссис Джонс. — Да, разумеется, даты были сдвинуты, все как велел указ. Но никто не может изменить время.
Миссис Джонс не отрывала взгляда от иглы и серебряной нити и не видела искаженной улыбки Мэри. Я нашла твои одиннадцать дней, отец, подумала она. Оказывается, они все время были здесь.
К тому времени, как начали разжигать праздничный костер на вершине Кимина, уже совсем стемнело. Джонсы и Мэри стояли чуть ниже; она держала на руках Гетту, которая настояла на том, чтобы пойти вместе с ними. Миссис Эш назвала все это «языческой гадостью».
— Это делается ради хорошего урожая, — радостно пояснила миссис Джонс. — Чтобы разжечь костер, нужно потереть две дубовые щепки. А хворост должен быть девяти разных видов.
Мэри кивнула и переложила тяжелую девочку на другую руку. Над ушами огромного плетеного человека показался первый дымок. Он был воздвигнут на куче старых бревен и костей животных; это и было сердце костра. Мэри всем своим существом чувствовала близость мистера Джонса. Он смотрел в другую сторону, на город.
Каким красным было пламя! Куда ярче, чем дома, в очаге. Огонь нельзя держать в маленькой клетке, подумала Мэри. Он должен гореть на вершине холма. Пусть великан выпрямится и вытянет сотни своих рук. Пусть этот многоголовый дракон оживит ее своим жарким дыханием.
Густой белый дым окутал плечи плетеного человека. Гетта закашлялась.
— Он горит! — в восторге прокричала она.
— Твоя правда, — ответила Мэри.
Казалось, огонь хочет улететь вместе с дымом. Языки пламени рвались в небо и на мгновение действительно взлетали — но тут же теряли свои крылья и исчезали, как будто, разлучаясь с костром, с ветками и старыми костями, приковывавшими их к земле, сразу забывали, каково это — гореть. Ветер переменился, облака приобрели багровый оттенок. Нестерпимый жар обжигал глаза Мэри; ей вдруг захотелось броситься в объятия огня и позволить ему раскрасить ее во все цвета радуги.
— Смотри же! — Миссис Джонс подтолкнула ее локтем.
Плетеный человек был объят пламенем, его голова превратилась в огромный пылающий шар. Должно быть, шея уже сгорела, потому что внезапно голова под невообразимым углом наклонилась назад и рухнула на землю. Мистер Джонс схватил Мэри за рукав. Она подпрыгнула от неожиданности и едва не уронила Гетту. Он оттолкнул их в сторону; через секунду огненный шар промчался мимо и покатился вниз, к подножию холма.
— Спасибо, сэр, — пробормотала Мэри, но ее слова заглушили крики празднующих.
Толпа ликующе завопила, словно какой-нибудь невидимый святой Георгий обезглавил ужасное чудище. В некоторых местах, там, где голова плетеного человека касалась земли, загорелась трава. Трое мужчин бросились вслед за ней, чтобы затушить пламя. Небольшая неосторожность — и вспыхнет весь холм, подумала Мэри. Вот это будет зрелище! Она представила себе, как одна травинка занимается от другой, и весь Кимин превращается в пламенеющий курган, огненный маяк, который будет виден даже в Лондоне.
Запели дудки, барабаны подхватили ритм. Несмотря ни на что, Мэри почувствовала, что счастье распирает ей грудь, и начала приплясывать на месте.
— Танцы! Танцы! — завопила Гетта.
Мистер Джонс, оставляя глубокие круглые отметины в мягкой земле, двинулся к своей жене. Его улыбка показалась Мэри довольно жутковатой. Он отбросил костыли в сторону и с грацией зайца начал подпрыгивать в такт барабанам. Мэри смотрела на него во все глаза. Миссис Джонс рассмеялась, вложила свои руки в руки мужа и присоединилась к танцу.
— Да, твой отец всегда был славным танцором! — крикнула она Гетте.
Девочка потянулась к родителям; Мэри опустила ее на землю, подошла поближе и взяла миссис Джонс за руку. Ее ладонь была мягкой и чуть влажной. Теперь они танцевали вокруг Гетты, словно бы образуя магический круг, защиту от ночной тьмы. Пользуясь возможностью, Мэри протянула руку и мистеру Джонсу, но встретилась с ним взглядом и испуганно застыла на месте. В отблесках пламени его глаза казались красными от ярости. Он вдруг остановился и подхватил одной рукой Гетту, а другой свои костыли.
