Жак Шардон - Эпиталама
Она смотрела на странных молодых людей, которые медленно гуляли по саду. Ей представлялось, что все они живут той бурной, вольной жизнью, о которой пишут в книгах, и она пыталась по лицу каждого прохожего прочитать его судьбу. Казалось, что прогуливающиеся горожане совсем не торопятся домой и что они останутся здесь до темноты, чтобы сполна насладиться весенним вечером.
— Давай дойдем вон до той красной клумбы и повернем обратно, — сказала Алиса.
Впереди них шла пара. Девушка пыталась отстраниться от мужчины, но видно было, что ее удерживали какие-то произносимые им шепотом слова.
Пакари здесь наверняка бывает. Берта представила, как он бродит по этим аллеям вместе с девушкой, точь-в-точь как эта пара, только что скрывшаяся из виду за деревьями, и девушка рядом с Пакари — это она сама.
Ушедшая из дому веселой, Берта возвращалась в задумчивости. В Люксембургском саду она вдохнула немного той жизни, которой так жаждало ее сердце; настроение ей подпортили только слишком уж благоразумные суждения Алисы. «Она только и думает о своем фортепьяно! И о своих занятиях, — размышляла Берта, — как можно так ограничивать себя ради какой-то карьеры!»
Берте казалось, что жизнь приберегла для нее более яркое будущее, такое, какое ожидает всех тех, кто умеет чувствовать жизнь так, как она, когда кажется, что все тебя окружающее говорит на загадочном языке тайных обещаний.
* * *В первый же теплый день госпожа Дегуи с тоской вспомнила о Нуазике.
— Ну не в мае же уезжать из Парижа! — закричала Берта.
— Этот год не имеет для тебя никакого значения… Мы приедем к самому началу твоей учебы. Ты и книги можешь захватить с собой. А мадемуазель Пика с тобой позанимается.
И добавила со вздохом:
— Как мне хочется увидеть мою маленькую Жанну!
После того как у нее появилась мысль об отъезде, госпожа Дегуи уже больше не могла выносить Париж. Каждый день она писала Эмме письма, складывала в сундук зимние вещи и, ходя по квартире, ловила себя на мысли, что мечтает о прежнем доме, просторном и прохладном. Своими придирками госпожа Дегуи довела служанку до того, что та уволилась.
— Нет! Я не буду искать другую служанку, — сказала госпожа Дегуи Берте. — Мы отправимся в путь немедленно. Так будет проще. К тому же с Эммой я все уже обговорила. Я буду жить в голубой комнате. А ты в той, что у тебя была раньше.
Берта утешилась, подумав, что она опять увидится с Мари-Луизой.
Чтобы доехать до Нуазика, нужно было сделать пересадку в Тоннэ. Поезд уже стоял там у дальнего перрона в ожидании парижского экспресса, но отправился с опозданием, вдосталь поманеврировав и посвистев перед тем, как тронуться.
Пейзаж за окном, с тополями и ореховыми деревьями, с беленькими домами, виноградниками, с маленькими квадратами пшеничных и кукурузных полей, был неброским, но от яркого света казался радостным.
Берта вспомнила названия станций. Всякий раз как поезд останавливался, из соседнего купе из-за перегородки отчетливо были слышны голоса с сент-онжским выговором, а снаружи доносилось похрустывание гравия под ногами прохожих.
Потом потянулись плоские равнины с лугами и редкими одинокими ивами; Берта, прижавшись к окну и подставив лицо свежему ветру, почувствовала приближение болотистых мест Нуазика с его простирающимся до океана совершенно голым ландшафтом.
Как только они вышли из здания вокзала, кучер гостиницы «Золотой шар» сразу узнал их; госпожа Дегуи, прижимая к себе вещи, беседовала с Эммой, а Берта поднялась в омнибус. Огромная коляска, прижатая к самому тротуару, вздрагивала от падающих в нее чемоданов, потом тронулась и поехала, трясясь на ухабах и дребезжа стеклами. Берта сидела рядом с Ортанс и сквозь мутное стекло смотрела на почти уже позабытые, но вдруг вновь возникшие улицы, проплывавшие за окном.
Дома Берта сразу же побежала в свою комнату. Стук захлопнувшейся двери, слегка затененные девственной виноградной лозой окна, кровать, стены, вновь обретенная атмосфера уюта — все это, подобно слишком сильному аромату, заставляло сжиматься ее сердце от перехватившей дыхание радости. Она выдвинула все ящики своего письменного стола, проверила все бесценные тайнички, порылась в закоулках шкафа, потом поднялась на чердак, чтобы через слуховое оконце окинуть взглядом болотистый пейзаж, спустилась в сад, нанесла визит пихте, зашла в беседку, спеша собрать везде, где только можно, крупицы былых, исчезающих воспоминаний.
В доме слышались восклицания госпожи Дегуи. Горничная, с улыбкой на губах, ходила за Ортанс, а принесший багаж старина Жан осторожно ступал своими подбитыми гвоздями ботинками, спускаясь с лестницы.
* * *В четверг Берта отправилась в Фондбо.
— Ну и как, малышка, — произнесла госпожа Дюкроке, усаживая Берту рядом с собой, — веселая у тебя была жизнь в Париже? Я полагаю, ты там учишься? А? Там ведь есть такие интересные учителя!
Берта не успела еще произнести в ответ ей ни слова, а госпожа Дюкроке уже повернулась к госпоже де Бригей и, так же весело и живо улыбаясь, продолжала:
— Вы в курсе, что Дегуи живут теперь в Париже?
Берта ходила к теннисной площадке, потом возвращалась опять к госпоже Дюкроке или садилась в библиотеке и листала журналы. Фондбо, который она раньше считала веселым, на этот раз показался ей унылым. Она заметила, что теперь на нее больше обращают внимания. Почему бы это? Берта чувствовала, что у нее поубавилось задора. Ей хотелось бы сидеть и спокойно разговаривать. Но Мари-Луиза говорила мало, а Антуанетта отвечала односложно, не отрывая глаз от игроков.
— Я вам не помешаю? — спросила она однажды, присаживаясь на скамейку рядом с шезлонгом, в котором расположилась Люси.
— Конечно же, нет, — медленно ответила Люси, улыбаясь своей сладенькой улыбкой, — мне очень приятно видеть вас.
Положив ладони на колени, Берта сказала:
— Я думаю, завтра вечером приедет Лоран.
— Наступает сезон выездов?
— А вы его не любите? — спросила Берта.
Она улыбнулась и, откинувшись на спинку скамейки, посмотрела в сторону дубовой аллеи; она увидела там молодого человека, направлявшегося к замку, и узнала в нем Альбера Пакари.
Опустив голову от внезапного смятения и желания куда-нибудь убежать, она дотронулась до своих волос, прикрытых шляпкой, и произнесла очень быстро:
— Я думаю, что из-за отъезда господина Шамбаро спектаклей в этом году не будет. Как можно играть пьесу господина Шамбаро?..
Госпожа Дюкроке шла в сопровождении Альбера вдоль дома и искала глазами своих дочерей.
— Так это вы сидели на скамейке? — внезапно спросил Альбер, обращаясь к Берте, когда госпожа Дюкроке ушла, уводя с собой Люси. — Я бы вас даже и не узнал…
Потом он добавил медленно:
— Целых два года!.. Вы стали девушкой…
Берта решила было разговаривать с Альбером безразличным тоном, но передумала из-за какой-то задумчивости в его лице; подняв глаза, она впервые посмотрела на него и обратила внимание на его более длинные и более темные, чем прежде, усы, слегка изменившие его внешность.
— Вы, кажется, теперь живете в Париже? — спросил Альбер. — У вас там родственники?
— Да, моя тетя Катрфаж. Я знаю, что вы знакомы с ней.
— С госпожой Катрфаж? О! Еще бы! Как странно-то! Значит, Одетта Катрфаж — ваша кузина? Когда-то вместе с Катрфажами мы отдыхали летом в Сен-Мало. Правда же, Одетта симпатичная?
— Да, очень милая… Только она показалась мне немного холодной… какой-то бессодержательной…
— Это только так кажется, — сказал Альбер. — Когда она была маленькой, ей запрещали веселиться. Мать постоянно повторяла ей: «Жизнь — это не развлечение», хотя сама-то поразвлекалась вволю. Не то чтобы она вела себя уж слишком фривольно, однако, вне всякого сомнения, весьма и весьма легкомысленно. Одетта же была воспитана в строгости. Мне даже кажется, что вы оказались едва ли не первой подругой, с которой ей позволили общаться. У нее в характере появилась какая-то собранность. В чем-то она уже совсем взрослый человек. Вам известно, что она заправляет всем хозяйством?.. Я уверен, что она вас обожает… Вы увидите… может быть, она не так уж умна…
Он говорил рассеянно, не отрывая глаз от Берты, и вдруг сказал:
— Я пытаюсь восстановить в памяти ваше прежнее лицо… У вас были красивые глаза…
Помолчав, он добавил:
— Сейчас в них больше души…
Он думал о той робкой девочке, что стояла на дороге, и взгляд его опустился на ее лежавшую на спинке скамейки руку; она убрала руку.
— А вот и коляска Шоранов, — сказал Альбер. — Вас сейчас позовут… Я попрощаюсь с вами здесь… До свидания, мадемуазель Берта; вы красивая девушка…
Задержав руку Берты в своей ладони, он сказал:
