Кодзиро Сэридзава - Умереть в Париже. Избранные произведения
Письмо пришло в конце марта. Я был на небесах от счастья, но домашние по-прежнему противились моему поступлению, поскольку трёх йен в месяц могло хватить лишь на плату за обучение. Решив, что, коль скоро я питаю отвращение к рыбному промыслу, будет лучше отдать меня на службу к торговцу мануфактурой, они обратились с просьбами в лавки, расположенные в Нумадзу. Я ходил на "смотрины", устроенные в Мисиме хозяином магазина игрушек, которому понадобился подмастерье. Семья моя, по своему положению и при своей нищете, в самом деле не имела средств оплачивать расходы на учёбу, необходимые помимо платы за уроки. И только моя дорогая тётушка О-Тига старалась меня приободрить и даже смогла уговорить домашних дать мне хотя бы возможность сдавать вступительные экзамены. Если он провалится на экзаменах, убеждала она, то прекратит артачиться и станет рыбаком. Вот так получилось, что я начал сдавать экзамены. Приём заявлений уже давно закончился, но стараниями старшего брата от меня его всё-таки приняли.
Из моих одноклассников по младшей школе экзамен сдавали человек десять. В назначенный день я столкнулся возле приёмной с классным наставником из младшей школы, который пришёл поддержать своих учеников. Сделав удивлённое лицо, он сказал недовольно:
— Как, и ты сдаёшь экзамены? Без всякой подготовки — только напрасно теряешь время!
Начиная со второго семестра шестого класса, эти десять человек трижды в неделю оставались на дополнительные занятия. Я, задумав поступать в среднюю школу, тоже пришёл на первое занятие. И этот самый учитель сказал мне тогда:
— Эти занятия предназначены для тех, кто действительно намерен поступать в среднюю школу. А тебе о поступлении лучше и не мечтать.
Его слова задели меня за живое и заставили покраснеть. А поскольку у меня было только желание поступить, а перспектив осуществить его — никаких, я перестал ходить на дополнительные занятия.
Ученики, готовившиеся к экзаменам, даже в школу являлись все как один в головных уборах и в хакама[14]. По мнению учителя, куда было до них мне, голытьбе, ходившему в школу босиком, с ломтиком батата на обед.
Экзамены закончились до полудня. Результаты должны были объявить вечером. В перерыве между окончанием экзаменов и объявлением результатов мои одноклассники пошли к классному наставнику, жившему неподалёку от средней школы. Наперебой обсуждали вопросы и ответы. Мои отметки в младшей школе были не слишком хороши, но про себя я был уверен, что в классе мне нет равных. Я слишком хорошо знал, что мои плохие отметки объясняются тем, что я не ношу фуражки и хакама. Мои одноклассники хвалились перед учителем своими ответами на экзамене, я же, напротив, уже вовсе не был уверен в себе, понимая, что в средней школе требования куда выше, чем в младшей.
Я не беспокоился о том, что будет, если я провалюсь на экзаменах. И в доме учителя почти не раскрывал рта. Если провалюсь, решил я, то покончу с собой. Когда мы выходили на рыбную ловлю, дядя и все, кто был с ним, обычно, закрепив якорь, засыпали в лодке в ожидании, когда соберётся рыба. В это-то время я тихо спущусь в воду, поднырну к якорю, зацеплюсь за него ногами и через несколько минут захлебнусь — такие мысли бродили у меня в голове. Старший брат, волнуясь, ждал во дворе школы. Результаты объявили только поздно вечером. В тёмном актовом зале, высоко подняв фонарь, громко выкрикивали имена поступивших в порядке набранных баллов. Я и сейчас, вспоминая, волнуюсь не меньше, чем тогда.
Тадзака Синдзабуро
Судзуки Фудзио
Сэридзава Кодзиро
Опасаясь позора, я держался позади столпившихся учеников, но, услышав своё имя, бросился вперёд, пробираясь сквозь толпу и даже позабыв откликнуться. Когда нас, девяносто пять человек, провели по тёмному коридору в аудиторию, я от волнения не чувствовал под собой ног. Пройти третьим номером — такого не мог вообразить ни я, ни классный наставник.
Когда около девяти часов мы с братом вернулись в Ганюдо, тётушка уже всем сказала, что я наверняка провалился и с горя пошёл в дом родителей.
То, что я поступил в среднюю школу, не обрадовало никого. Только я был счастлив. Словно после долгих молений я получил несомненное доказательство того, что Бог и в самом деле существует. Пав ниц перед божницей, я возносил благодарность; страстная мечта воспламеняла меня стать в будущем таким же великим, как князь Ито Хиробуми, помогать бедным и нести всем людям счастье. Я не думал о том, откуда возьмутся деньги на учёбу. Не догадывался, что даже Бог бессилен предоставить мне эти деньги.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1После смерти основательницы вероучения приверженцы Тэнри называют каждые десять лет суставом по аналогии с суставами бамбука, поясняя, что каждый сустав пускает новый побег. Очередная десятилетняя годовщина отмечает этап в развитии учения, поэтому и верующие должны встречать этот праздник, удваивая свою веру.
С детских лет я был наслышан о легенде, согласно которой на тридцатилетний юбилей основательницы Бог должен явиться людям. Явившись, Бог прежде всего разделит людей на добрых и злых. Мне внушали, что до этого времени следует перестроить своё сердце. Мой отец отбросил богатство как "прах", невзирая на то что его жена и дети могли умереть с голоду, и отправился распространять учение в Осю и Босю, забираясь в горы Титибу, именно для того, чтобы перестроить своё сердце и подготовиться к тому долгожданному дню, когда явится Бог. Он верил, что к пятидесятилетнему юбилею в Ямато[15], в "священном месте"[16] будет воздвигнут Алтарь Сладчайшей Росы[17], который станет символом того, что Япония — богоизбранная страна, и с небес прольётся нектар бессмертия. Возведение Алтаря Сладчайшей Росы было конечной целью учения.
Как только окончился двадцатилетний юбилей, отец немедленно начал готовиться к встрече тридцатилетия. В связи с этим он, в частности, возобновил попытки построить храм в своей родной деревне — во дворе дедовского дома. Это происходило, когда я учился в пятом классе, но к тому времени интерес к Тэнри в Ганюдо уже угас, веру сохраняли семья деда, три моих дяди да ещё с десяток семей. Отец страстно убеждал деда и своих братьев, что так встречать тридцатилетие негоже, и предлагал вновь отстроить храм с целью воспламенить в деревне веру. Но дед и другие члены семейства не желали второй раз наступать на те же грабли. Они решили прежде получить разрешение в префектуре. На сей раз разрешение было получено неожиданно легко, но при этом обнаружилось, что на строительство храма нет средств.
Дяди, как и большинство верующих, не были людьми зажиточными и, разумеется, оплатить расходы на строительство не могли. Все расходы пали на деда, которому было уже за шестьдесят, но, истратив своё состояние на богоугодные дела, он не располагал свободными средствами. Как-то ночью, собрав верующих, он обратился к ним со следующим скорбным воззванием:
— Мы должны построить новый храм, чтобы достойно встретить пришествие Бога, и сделать это как можно быстрее, пока не истёк срок разрешения. Но чтобы собрать необходимую на строительство сумму, нам придётся вдвое сократить свой рацион.
Поскольку получить землю под храм было немыслимо, дед передвинул свой дом к восточному краю участка, высвободив под храм небольшую площадку на западной стороне. Тогда же куда-то пересадили оставшиеся ещё со старых времён чудесные древние камелии и много других садовых деревьев. Одна из камелий со стволом толщиной в два обхвата каждый год покрывалась целыми охапками цветов, приглашая гнездиться в своих ветвях птиц-белоглазок, и я в детстве любил, постелив траву, играть под её сенью и ловить птиц на клей. Говорили, что ещё раньше к югу от этих камелий существовал лотосовый пруд — я тогда только-только научился ходить, и как-то так случилось, что я упал в пруд, и меня обнаружили уже практически утопшего, и спасли только благодаря Божьей помощи, но в то время, которое сохранила моя память, пруд был уже засыпан и на его месте протянулся низкий многоквартирный дом, крытый тёсом. Под сенью камелий стояла выбеленная дождями небольшая ступа, и после полудня хозяйки из многоквартирного дома сходились к ней, чтобы натолочь к ужину зёрен и посудачить обо всём на свете.
Итак, дом сдвинули к восточному краю и освободили на западе участок, но денег на строительство всё равно не было. Пришлось идти на предложенные дедом лишения. В доме деда не только стали меньше есть, но начали распродавать всё, что можно было обратить в деньги. Дядя — само собой, но и дед вместе с ним выходили и днём и ночью на рыбную ловлю. Бабушка, невзирая на свои шестьдесят, взвалив на себя коромысло, с утра до вечера продавала в Нумадзу рыбу вразнос. Вернувшись из школы, я брал большую деревянную копилку и обходил дома верующих. В мою коробку шли деньги, вырученные от сэкономленной за день еды.
