Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А

— Нет, — сказал Риарден своему поперхнувшемуся от возмущения адвокату, — не посылай запросов, не отвечай, не возражай.

— Но это фантастика!

— А как насчет всего остального?

— Хэнк, ты хочешь, чтобы я ничего не предпринимал? Чтобы молча, на коленях, проглотил обвинение?

— Нет. Стоя. Именно стоя. Затаись. Не действуй.

— Но они предали тебя.

— Неужели? — негромко спросил Риарден с улыбкой.

У него оставалось лишь несколько сотен долларов в бумажнике. Но душу грела мысль о том, что в сейфе лежит ценный слиток, полученный от золотоволосого пирата, который сейчас словно протянул ему руку помощи.

На другой день, первого ноября, ему позвонил из Вашингтона какой-то служащий, голос его как бы полз по проводу, принося извинения.

— Это ошибка, мистер Риарден! Досадная ошибка, и только! Наложение ареста не должно было касаться вас. Вы знаете, какое сейчас положение, добавьте тупость конторских работников и непроходимый бюрократизм; какой-то идиот перепутал документы и отправил ордер на арест вашей собственности, хотя речь шла не о вас, а о каком-то мыльном фабриканте! Пожалуйста, примите наши извинения, мистер Риарден, наши глубочайшие извинения на самом высшем уровне. — Голос погас, воцарилась короткая, выжидательная пауза. — Мистер Риарден?..

— Я слушаю.

— Не могу передать, как мы сожалеем, что причинили вам беспокойство или неудобства. И все из-за этих проклятых формальностей. Вы знаете, что такое бюрократизм! Потребуется несколько дней, может быть, даже неделя, чтобы отменить этот ордер и снять арест… Мистер Риарден?

— Я слушаю.

— Мы ужасно сожалеем и готовы выплатить любую компенсацию, какая в наших силах. Вы, разумеется, имеете полное право потребовать через суд возмещения причиненных вам неудобств, и мы готовы расплатиться. Мы не будем оспаривать ваш иск. Вы, разумеется, подадите его и…

— Я этого не говорил.

— А? Да, не говорили… то есть… хорошо, а что вы сказали, мистер Риарден?

— Я ничего не сказал.

На другой день, под вечер, из Вашингтона позвонил другой чиновник. На этот раз казалось, что голос не полз, а прыгал по проводу с веселой виртуозностью канатоходца. Звонивший представился Тинки Холлоуэйем и попросил Риардена присутствовать на совещании, «это неофициальное маленькое совещание, всего несколько высокопоставленных лиц», которое должно было состояться послезавтра в Нью-Йорке, в отеле «Уэйн-Фолкленд».

— У нас за последние несколько недель было столько недоразумений! — сказал Тинки Холлоуэй. — Таких досадных и таких лишних!

Мы могли бы все быстро исправить, мистер Риарден, будь у нас возможность переговорить с вами. Мы очень хотим вас видеть.

— Можете в любое время отправить мне вызов в суд.

— О нет, нет, нет! — в голосе послышался испуг. — Нет, мистер Риарден, зачем же так? Вы не поняли нас, мы хотим встретиться с вами в дружеской обстановке, мы хотим только договориться о добровольном сотрудничестве.

Зависла напряженная пауза, Холлоуэй недоумевал, действительно ли ему послышался далекий смешок. Он ждал, но в трубке больше не раздалось ни звука.

— Мистер Риарден?

— Слушаю.

— Право же, мистер Риарден, в такое время, как сейчас, совещание с нами могло бы пойти вам очень на пользу.

— Совещание по какому вопросу?

— Вы столкнулись со многими трудностями, и мы хотим помочь вам, чем только сможем.

— Я не просил о помощи.

— Сейчас ненадежные времена, мистер Риарден, общественное настроение очень изменчивое и взрывное, очень опасное, и мы хотим иметь возможность защитить вас.

— Я не просил защиты.

— Но вы наверняка понимаете, что мы можем представлять для вас ценность, и если вам от нас что-то нужно…

— Не нужно ничего.

— Однако у вас наверняка есть проблемы, которые вы хотели бы обсудить с нами.

— Таких проблем нет.

— Тогда… в таком случае, — Холлоуэй перестал делать вид, что оказывает любезность, и откровенно попросил, — тогда, может, просто выслушаете нас?

— Если вам есть что сказать мне.

— Есть, мистер Риарден, разумеется, есть! Мы только и просим, чтобы вы нас выслушали. Дали нам шанс. Приезжайте на это совещание. Вы не свяжете себя никакими обязательствами.

Холлоуэй понял, что сболтнул лишнее, и умолк, услышав насмешливый, оживленный голос Риардена:

— Знаю.

— Ну, я имел в виду… то есть… ну, как, приедете?

— Хорошо, — ответил Риарден. — Приеду.

Он пропустил мимо ушей благодарную лесть, обратил только внимание на то, что повторял Холлоуэй:

— В семь вечера, четвертого ноября, мистер Риарден… четвертого ноября, — словно эта дата имела какое-то особое значение.

Риарден положил трубку, откинулся на спинку кресла и стал смотреть на отблески пламени домен на потолке. Он знал, что это совещание — западня; знал и то, что те, кто ее расставил, ничего не получат.

Тинки Холлоуэй положил трубку в своем вашингтонском кабинете и нахмурился. Клод Слэгенхоп, президент организации «Френдз оф Глобал Прогресс», нервозно жевавший спичку, сидя в кресле, поднял на него взгляд и спросил:

— Неважные дела?

Холлоуэй покачал головой.

— Он приедет, но… да, дела неважные.

И добавил:

— Сомневаюсь, что он пойдет на это.

— Так мне и сказал мой простофиля.

— Знаю.

— Сказал, что нам лучше не пытаться.

— К черту твоего простофилю! Мы должны! Придется рискнуть.

Этим простофилей был Филипп Риарден, неделю назад он доложил Клоду Слэгенхопу:

— Нет, он не возьмет меня к себе, не даст мне работы, я старался, как ты требовал, старался изо всех сил, но все без толку, он не пустит меня на свой завод. А что до его настроения — поверь, оно скверное. Хуже, чем я ожидал. Я знаю его и могу сказать, что у вас нет ни единого шанса. Его терпение на пределе. Надавим еще чуть-чуть, и оно лопнет. Ты сказал, что большие парни хотят быть в курсе. Скажи им, пусть не делают этого. Скажи, что он… Господи, Клод, если они на это пойдут, то упустят его!

— Немного же от тебя толку, — сухо сказал Слэгенхоп, отворачиваясь. Филипп схватил его за рукав и спросил с нескрываемым страхом:

— Послушай, Клод, по… по директиве десять-двести восемьдесят девять… если он уйдет, то… то не будет никаких наследников?

— Совершенно верно.

— Они заберут завод и… и все?

— Таков закон.

— Но… Клод, они не поступят так со мной, правда?

— Они не хотят, чтобы он уходил. Ты это знаешь. Удержи его, если сможешь.

— Но я не могу! Сам знаешь, что не могу! Из-за моих политических взглядов и… и за всего, что я сделал для тебя. Ты знаешь, кем он меня считает! Я никак не могу удержать его!

— Что ж, тем хуже для тебя.

— Клод! — воскликнул Филипп в панике. — Клод, они не оставят меня за бортом, правда? Я свой человек, разве не так? Они всегда говорили, что я свой, что я нужен им… что им нужны такие, как я, а не как он, люди с моим… с моим потенциалом, помнишь? И после всего, что я сделал для них, после всей моей веры, службы, преданности делу…

— Чертов болван, — отрывисто произнес Слэгенхоп, — да без него, на кой черт нам ты?

Утром четвертого ноября Хэнка Риардена разбудил телефонный звонок. Он открыл глаза, увидел ясное рассветное небо в окне спальни, небо нежного аквамаринового цвета, которое отбрасывало на старые филадельфийские крыши розоватый оттенок.

Несколько мгновений, пока его сознание было чистым, как небеса, пока он оставался наедине с собой и его душу еще не отяготили болезненные воспоминания, Хэнк лежал неподвижно, захваченный этим зрелищем и очарованный предчувствием слияния с миром, где будет царить вечное утро.

Телефон вернул его к действительности: размеренные, визгливые звонки аппарата надрывно взывали о помощи. Риарден, нахмурясь, поднял трубку:

— Алло?

— Доброе утро, Генри, — произнес дрожащий голос; звонила его мать.

— Мама, что так рано? — сухо спросил он.

— О, ты всегда поднимаешься на рассвете, и я хотела застать тебя, пока ты не уехал на завод.

— В чем дело?

— Генри, мне нужно с тобой увидеться. Поговорить. Сегодня. В любое время. Это очень важно.

— Что-нибудь случилось?

— Нет… да… то есть… я должна поговорить с тобой лично. Приедешь?

— Извини, не могу. У меня вечером встреча в Нью-Йорке. Если хочешь, приеду завтра.

— Нет! Не завтра. Необходимо увидеться сегодня. Необходимо. — в голосе ее слышались панические нотки; впрочем, если бы не странный, настойчивый тон ее механического голоса, он решил бы, что она разыгрывает очередную роль беспомощной, одинокой женщины.

— Мама, в чем дело?

— Я не могу говорить об этом по телефону. Мне нужно видеть тебя.

— Тогда, если хочешь, приезжай в контору…

— Нет! Только не в конторе! Мне нужно увидеться с тобой там, где можно поговорить спокойно. Неужели ты не можешь сделать одолжения и приехать сюда? Тебя просит мать. Ты так редко появляешься. Может быть, в этом не твоя вина. Но разве нельзя пойти навстречу, если я тебя прошу?