Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)
Случилось это в то самое время, когда Клайв писал упомянутую "Битву при Ассее" и в превратностях битвы со своим замыслом забыл и о мисс Этель и об отце, — обо всем, кроме своей грандиозной работы. Пока шло сражение за Ассей, Томас Ньюком, по-видимому, имел объяснение со своей невесткой, леди Анной; он чистосердечно открыл ей свои мечты касательно женитьбы Клайва, и она была вынуждена так же прямо сообщить ему, что семейство Этель имеет в отношении нее совершенно иные планы, нежели те, какие возникли в уме нашего простодушного полковника. Раннюю сердечную привязанность он полагал надежной защитой для юноши. Полюбить благородную девушку, добиваться и ждать ее и, завоевывая ее сердце, достигнуть, бог даст, каких-либо жизненных успехов — что может быть лучше для его мальчика? И велика ли беда, коли два юных существа, обретшие друг друга, начнут совместную жизнь со скромными средствами? Ведь счастье в доме куда драгоценнее любой роскоши. Такой благородный юноша, каков, слава богу, его сын, — преданный, честный, во всем настоящий джентльмен, — вполне достоин руки своей кузины; а сам полковник питал к Этель такую безграничную привязанность, и она отвечала ему такой искренней нежностью, что он, в простоте души, думал, будто небо благословило его упования, молился об их исполнении и мечтал о том, как окончит военные походы, повесит на стену свою саблю и лучшая из дочерей станет лелеять и согревать его старость. Будь у его сына такая подруга, а у него такая дочь, он счел бы себя на закате дней счастливым и вознагражденным за сиротское детство, одинокую молодость и печальную жизнь изгнанника. Вот какими бесхитростными планами поделился полковник Ньюком с маменькой Этель, и та, наверное, была тронута его исповедью, ибо всегда питала к нему симпатию и уважение и в последующих семейных распрях и междоусобицах оставалась ему другом.
Но главой дома и распорядителем во всех делах сэра Брайена Ньюкома был Барнс Ньюком, эсквайр, а Барнс Ньюком, эсквайр, ненавидел кузена Клайва и называл его не иначе, как жалким мазилкой, наглым снобом, чертовым молокососом и кем-то еще в этом роде; и Барнс, как всегда, не стесняясь в выражениях, рассказал в банке об этой истории дяде Хобсону, дядя Хобсон принес услышанное домой, на Брайенстоун-сквер, и сообщил миссис Ньюком, а миссис Ньюком не упустила случая высказать на сей счет свое мнение полковнику и поскорбеть душой о пристрастии иных людей к аристократии. Тут только полковник понял, что Барнс — враг его сына, и между дядей и племянником, очевидно, произошло довольно бурное объяснение, ибо Томас Ньюком вскоре после этого сменил банкира, а "Братья Хобсон" уведомили его письмом, что он превысил свой счет, чем, по словам Клайва, вызвали его глубокое возмущение.
— Не иначе, как у них там что-то разладилось, — говорил мне сей проницательный юноша. — Какие-то у полковника раздоры с обитателями дома на Парк-Лейн — очень уж редко он туда нынче ходит. Обещал сопровождать Этель, когда ее будут представлять ко двору, и не поехал.
Однако спустя несколько месяцев после появления на Фицрой-сквер племянницы мистера Бинни и его сестрицы ссора между братьями Ньюком, должно быть, пришла к концу, — по крайней мере, на время, — и наступила пора примирения, хотя, возможно, больше видимого. Причиной столь приятной перемены в душах трех братьев оказалась неожиданно для себя самой прелестная малютка Рози Маккензи — как довелось мне узнать из краткой беседы с миссис Ньюком, которая соизволила пригласить меня на обед. Поскольку за два предшествующих года она ни разу не удостоила меня подобным гостеприимством и совершенно подавляла при встречах своей чопорной любезностью, то я поначалу, когда мистер Ньюком изустно передал мне в клубе Бэя ее приглашение, чуть было не отверг его и не мог говорить о нем без досады, — сезон шел к концу, все в городе поразъехались и приглашение на обед не являлось большой честью.
— И что это вдруг пришло им в голову ни с того ни с сего пригласить меня на обед в августе? — сказал я, обернувшись к одному светскому старичку, коему случилось быть в той же комнате. — Два года не знались, а тут вспомнили.
— Ах, голубчик, — ответствовал мой знакомец (то был, разумеется, мой добрый старый дядюшка, майор Пенденнис), — я слишком давно вращаюсь в свете, чтобы задаваться подобными вопросами. Сегодня эти люди с тобой дружат, а завтра знать тебя не хотят — обычное дело. Тебе, верно, случалось видеть леди Рокфор? Я сорок лет дружил с ее мужем, когда-то неделями гостил у них в именье, — она меня знает не хуже, чем статую короля Карла на Чаринг-Кросс, — да нет, в сто раз лучше! — и вот, раззнакомилась на целый сезон: проходит мимо, словно меня нет на свете. Так что же я делаю, сэр? Сам не замечаю ее. Да-да, есть она, нет — мне все равно; а ежели встречусь с ней где-нибудь за столом, то так же не вижу ее, как в "Макбете" пирующие не видят Банко. И чем же все это кончается? Да тем, что она, сменив гнев на милость, подходит ко мне в прошлый вторник и любезно сообщает, что муж ее едет в Уилтшир и зовет меня с собой. Я справился о семействе (ведь Гарри Буттер помолвлен с мисс Чеддер — чертовски выгодная партия для всех Рокфоров!), и мы, как прежде, сердечно пожали друг другу руки. Разумеется, она не станет плакать о моей смерти, как ты понимаешь, — добавил с усмешкой этот почтенный старый джентльмен, — да ведь и я не облачусь в глубокий траур, ежели с ней что стрясется. Ты поступил правильно, сказав этому Ньюкому, что еще не знаешь, будешь ли свободен, и что, прежде чем дать ответ, должен проверить, не приглашен ли куда-нибудь еще. Этим людям совершенно нечего задирать нос, а они задирают, сэр. Иные из этих банкиров до того важны и величественны, словно они британские пэры. Берут себе жен из знатных семей и подавай им все лучшее. Однако я б на твоем месте пошел, Артур. Я как-то обедал у них месяца два назад; банкирша что-то тогда говорила о тебе, — что ты, мол, очень дружишь с ее племянником и оба вы ужасные повесы, — кажется, что-то в этом роде. "Мальчишки, сударыня, всегда мальчишки, черт возьми", — сказал я ей. "Но ведь они такими и вырастут", — ответствовала она, покачав головой. Странная особа, очень уж чванливая! А за столом было до невероятия скучно, глупо и учено.
Старик был в тот день разговорчив и доверителен, и я записал еще несколько его замечаний касательно моих друзей.
— Этот ваш индийский полковник, по-моему, человек достойный, — объявил майор. Сам он изволил забыть, что тоже служил в Индии, и вспоминал об этом лишь в беседе с великими мира сего. — Он, кажется, не слишком знает свет, и мы с ним не очень близки. Я не бываю у него на обедах — Фицрой-сквер такая чертова даль! К тому ж, entre nos, странные там обеды, а уж компания и того чудней! Тебе там место — писателю надо на всяких людей поглядеть, я же, знаешь ли, другого склада. А посему мы с Ньюкомом не очень скучаем друг без друга. Говорят, он хотел женить твоего друга на этой восхитительной молодой особе, дочери леди Анны — прелестнейшей из появившихся в этом сезоне. По крайней мере, так считает молодежь. Сразу видно, сколь чудовищно наивен в светских делах полковник Ньюком. Его сынок может с тем же успехом мечтать об этой девице, как о какой-нибудь наследной принцессе. Ее прочат за лорда Кью, попомни мое слово. Эти финансовые воротилы обожают родниться со знатью. Кью перебесится, и они отдадут за него мисс Ньюком; а если не за него, то за какого-нибудь другого аристократа. Его папаша Уолем был слабодушный малый, но бабушка — старая леди Кью — чудовищно умная старуха, хотя и слишком суровая мать: одна из ее дочерей сбежала с каким-то нищим. Нет, ты подумай, этот бедняга Ньюком вообразил, будто его сын — партия для своей кузины. Ну можно ли хуже знать жизнь? А правда, что он решил отдать сына в художники? Что только творится на свете, черт возьми! В художники!.. Черт знает что! В мое время отдать сына в художники было все равно что в пирожники или в парикмахеры, черт возьми! — И, протянув племяннику на прощанье два пальца, достойный майор зашагал вниз по Сент-Джеймс-стрит до следующего клуба, в котором также состоял членом.
Добродетельная хозяйка дома на Брайенстоун-сквер была сама любезность и добродушие, когда мистер Пен-деннис переступил порог ее жилища. Но как же я удивился, застав здесь в полном составе всю компанию, обитавшую близ Святого Панкраса: мистера Бинни, полковника с сыном, миссис Маккензи — на редкость миловидную и нарядно одетую — и мисс Рози в платьице розового крепа, с жемчужными плечиками, румяными щечками и восхитительными белокурыми локонами, такую свеженькую и хорошенькую — любо-дорого смотреть. Но едва только мы успели обменяться поклонами, рукопожатиями и глубокомысленными замечаниями о прекрасной погоде, как видим из окна, выходящего на площадь, что к дому подкатывает фамильный рыдван (на козлах фамильный кучер в фамильном парике), и тут же узнаем карету леди Анны Ньюком, из которой на наших глазах высаживаются — сама упомянутая особа, ее маменька, дочка и супруг сэр Брайен.
