Чжоу Ли-бо - Ураган
— Ты вроде гадателя, — рассмеялся Бай Юй-шань, — все на судьбу валишь. А ты понимаешь или не понимаешь, что такое эксплуатация?
— Не понимаю… — ответила она и едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.
Бай Юй-шань, не подозревая подвоха, с серьезным видом стал разъяснять то, чему его выучили в партийной школе:
— Эксплуатация… Это вот если помещик-негодяй эксплуатирует твой честный труд, вроде как шкуру с тебя сдирает…
«Как шкуру сдирает?» — на этот раз уже искренне удивилась Дасаоцза. Она хорошо понимала, что значит сдирать шкуру. Во времена Маньчжоу-го японцы обязывали население Маньчжурии сдавать в казну кошачьи шкурки, и однажды ей самой пришлось ободрать свою кошку. Но как это драть кожу с людей, в ее голове не укладывалось.
— Вот, скажем, — продолжал Бай Юй-шань, — ты собрала один дань кукурузы. А помещик, хотя он и не работает, все равно возьмет с тебя три или четыре доу. Собранное тобою зерно — результат твоего труда. Это значит — ты день и ночь работаешь, а помещик получает с тебя чистую прибыль…
— Но ведь это же его земля, — с притворно серьезным видом возразила Дасаоцза.
— А разве ты не знаешь, кто настоящий хозяин земли?
— А откуда же мне знать? Ведь я в партийной школе не обучалась.
— Не знаешь, так слушай. Целину поднимают бедняки и батраки. Они превращают ее в возделанную землю, а помещики ее захватывают. То, что мы сейчас делим землю между крестьянами, это значит, что земля возвращается к настоящему хозяину. Однако земля — это еще не все. Ее необходимо засеять, прополоть всходы, снять урожай, короче — нужен труд. Не приложишь труда — и с десяти тысяч шанов земли ни одного зернышка не получишь.
Дасаоцза утвердительно кивнула. Это было ей понятно. Она сама сеяла, полола, убирала урожай.
— Дома́, еда, одежда, — продолжал с увлечением Бай Юй-шань, — созданы трудом человека. Судьба и боги тут ни при чем. Они просто выдумка помещиков для обмана бедняков.
Дасаоцза была преисполнена гордости. Как толково и складно научился говорить ее муж и как интересно он все это рассказывает. Теперь она уже и сама почувствовала, что многого еще не понимает, и, в свою очередь, начала задавать вопросы:
— Постой, постой… ты говоришь, судьбы нет? Выходит, что и бога тоже нет? По-моему, это совсем не так. Ведь если б никто не управлял на небе громом и молниями, откуда бы все это бралось?
Бай Юй-шань снисходительно рассмеялся. У них в школе как раз был такой урок, и, живо припомнив все, что рассказывал учитель, он начал поучать жену:
— Тучи и дождь — просто испарения от земли, поднимающиеся вверх. Гром и молния — электричество. Получается вроде как на электростанции, а электростанции не богом придуманы, а созданы человеческим трудом…
В этот момент в комнату с шумом вбежала Лю Гуй-лань. Бай Юй-шань сразу ее узнал. Только раньше она была с косами, а сейчас черные подстриженные волосы густыми прядями падали на плечи. Радостно улыбающаяся Лю Гуй-лань с поклоном приветствовала Бай Юй-шаня:
— Я еще издали услышала, что вы тут разговариваете. Когда вернулся?
— Залезай скорей на кан. Ты вся обледенела, — дружески пригласил ее Бай Юй-шань.
Но Лю Гуй-лань не сиделось. Она была слишком возбуждена, и надо было поскорее рассказать обо всем:
— А Дасаоцза как тут скучала по тебе, как ждала! Только вчера вечером вспоминала. «Обещал, — говорит, — вернуться, а самого все нет да нет. Даже письма не напишет». — Она сочувственно улыбнулась Дасаоцзе: — Вот, видишь, и дождалась наконец. Ах, как хорошо! — И, обернувшись к Бай Юй-шаню, снова затараторила: — Брат, ты, наверное, еще ничего не знаешь? Наша Дасаоцза так тут отличилась. Она у нас теперь руководит женской группой, смело выступает против помещиков. Когда разыскивали золото и оружие, была впереди всех и другим пример подавала. Даже старик Сунь говорит, что хоть ему шестьдесят один год и он везде побывал и все знает, а вот такой способной женщины еще не видывал. Вдова Чжао называет Дасаоцзу «нашей славной героиней», а председатель Го хвалит ее за то, что она работает, как мужчина.
— Будет тебе. Ты совсем заболталась, — со смехом ущипнула девушку Дасаоцза, пытаясь остановить поток этих похвал.
— Подожди, подожди, — увернулась Лю Гуй-лань. — Ведь я еще не спросила тебя: чем же мы будем угощать дорогого брата? Встречают ведь всегда лапшой. Ты приготовила лапшу?
— Какую там лапшу? — расхохотался Бай Юй-шань. — Одни упреки приготовила.
— Бранит она тебя только для порядка, а вот любит по-настоящему.
Дасаоцза залилась краской стыда и со смехом бросилась на девушку:
— Убить тебя мало!
Лю Гуй-лань снова увернулась, выбежала вон и уже со двора прокричала:
— Дасаоцза, будь счастлива! Я пошла! Я пошла!
— Куда ты, глупая? Вернись! — крикнула ей Дасаоцза.
— Нет, как можно… — отозвалась Лю Гуй-лань. — Пойду к вдове Чжао.
Бай Юй-шань выскочил и, догнав девушку, сунул ей теплое одеяло.
Утром, встав первой, Дасаоцза пошла в крестьянский союз.
Го Цюань-хай встретил ее с улыбкой и весело сказал:
— Ступай домой! Какая из тебя сегодня работница! Ведь сердце твое все равно будет дома.
— Чего ты городишь! — с притворной грубостью ответила Дасаоцза, но все-таки послушалась. — Ладно, сегодня посижу дома, а то все свои дела забросила…
Когда она вышла, Го Цюань-хай крикнул в окно:
— Эй, Дасаоцза! Отпусти мужа посидеть с нами. Пусть новости расскажет, а то он тебя караулит и всех своих друзей позабыл.
Когда Дасаоцза вернулась домой, муж продолжал сладко спать. Она принесла хворосту, растопила печь и принялась варить свинину. Поверх черного ватного халата она накинула голубой летний халат и в таком наряде выглядела еще краше.
Нужно заметить, что с того времени, как Дасаоцза стала принимать участие в работе женского союза, характер ее изменился к лучшему и ее черные брови уже не так часто хмурились, как прежде. Теперь же она чувствовала себя совсем умиротворенной и, с любовью прислушиваясь к сонному дыханию мужа, вполголоса напевала старинную песенку о бумажном змее.
Бай Юй-шань встал поздно. Умывшись, он оделся и отправился в крестьянский союз.
Го Цюань-хай очень обрадовался старому другу. Они уселись на кан и проговорили до завтрака.
Когда Бай Юй-шань вернулся домой, к нему началось настоящее паломничество деревенских активистов. Дверь ни на минуту не закрывалась.
После ухода гостей Бай Юй-шань раскрыл потрепанную полевую сумку, достал из нее портрет Мао Цзе-дуна и новогодние плакаты, купленные в поезде. На одном из плакатов был изображен эпизод наступления Объединенной демократической армии, на другом — раздел конфискованного у помещиков имущества.
Расклеив плакаты над каном, Бай Юй-шань прошел в кухню. Там он сорвал висевшее возле печи лубочное изображение бога домашнего очага с выцветшей надписью «хозяин дома» и бросил его в огонь. Затем вернулся в комнату, снял со стены таблицы своих предков и на их место повесил портрет Мао Цзе-дуна.
— Мы совершили наш переворот, — сказал Бай Юй-шань жене, — благодаря председателю Мао. Председатель Мао — вот кто наш отец. Не будь его, ты бы еще сто лет поклонялась всяким богам и таблицам предков. Мы теперь должны выкорчевывать старую феодальную идеологию и создавать новую, нашу.
Все, что сказал Бай Юй-шань, очень понравилось Дасаоцзе. Беседуя с женщинами, она теперь горячо советовала им покупать новогодние плакаты, портреты председателя Мао и выбрасывать изображения всех богов.
— Нам надо обязательно выкорчевывать феодальную идеологию и создавать новую, нашу! — повторяла она, обычно заканчивая этими словами свои беседы.
По настоянию Дасаоцзы женский союз организовал кружок по ликвидации неграмотности и пригласил в качестве учителя оспопрививателя Хуа.
XV
Лю Гуй-лань поселилась у вдовы Чжао. Днем она уходила в крестьянский союз, а вечерами занималась шитьем или вырезала для Со-чжу различные фигурки из бумаги. Жизнь у них текла так весело, что они и не заметили, как подошел Новый год.
Вечером, накануне праздника, когда Лю Гуй-лань только что вернулась после занятий и помогала вдове Чжао готовить начинку для новогодних пельменей, неожиданно явилась старуха Ду, мать ее жениха. Она уселась возле двери и, закурив трубку, сказала:
— Пойдем домой, Гуй-лань. Как можно в Новый год не быть в своей семье!
Говоря это, старуха украдкой поглядывала на вдову Чжао, стараясь определить, как та относится к ее словам.
— Не пойду, — коротко ответила девушка.
Старуха глубоко затянулась:
— Как же так, дочка? Если не вернешься домой на Новый год, ведь все родные и соседи насмехаться над тобой станут. Ты, конечно, участвуешь в революции, это все знают. Но разве, участвуя в революции, люди забывают о своем доме? Слыхано ли такое дело? Новый год все встречают только дома. После пятого января ты можешь снова отправляться на свою работу, а эти пять дней должна обязательно провести с нами. Ведь ты всегда была хорошей и послушной девушкой, и вся наша семья тебя очень любит. Зачем же упрямиться? Сестра Чжао — ты женщина рассудительная, помоги же мне уговорить эту девушку.
