Чжоу Ли-бо - Ураган
Когда Дасаоцза и Лю Гуй-лань вышли после собрания из дома крестьянского союза, на дворе опять крутила метель.
— Какая холодная зима в этом году, — проворчала, поеживаясь, Дасаоцза. — Дня не проходит, чтобы не было вьюги…
— Зима зимой, вьюга вьюгой, — весело ответила Лю Гуй-лань, — а дела оставлять нельзя. Надо подумать, что подарить к праздникам семьям военнослужащих. Не получилось бы у нас, как в августе, когда каждой семье без разбора выдали по десяти фунтов мяса да по десяти фунтов белой муки, в то время как некоторые просили мануфактуры. Сейчас у нас всего много, хоть отбавляй. Давай, Дасаоцза, выясним, кто в чем нуждается. Вот, например, Со-чжу, сынишка вдовы Чжао. У него до сих пор нет зимней одежонки, и не в чем малышу на улицу выйти.
— Дельное предложение, — заметила Дасаоцза. — Завтра же поговорим об этом в крестьянском союзе. Постой… — вдруг вспомнила она, — ведь завтра малый Новый год[26]. Сходи-ка сейчас к вдове Чжао, развлеки чем-нибудь бедняжку, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой. Только ты не очень долго, пора за стряпню приниматься.
Они расстались.
Когда Лю Гуй-лань появилась на пороге дома вдовы Чжао, та быстро вытерла рукавом покрасневшие от слез глаза и попыталась улыбнуться гостье. Со-чжу даже подпрыгнул от радости, схватил девушку за полу и потянул за собой к кану.
Лю Гуй-лань села и сразу же пустилась рассказывать деревенские новости. Она сообщила множество интересных вещей: у того-то волки утащили поросенка, у одной соседки курица не кудахчет, когда несет яйца, что, несомненно, является дурным предзнаменованием, и многое другое. Потом она очень потешно представила старика Суня, изображающего драку медведя с тигром. Со-чжу заливался веселым хохотом, и, смотря на него, мать тоже искренне смеялась. Комната наполнилась неподдельным весельем.
Наконец Со-чжу притащил разноцветную бумагу, разложил ее на столе и пристал к Лю Гуй-лань с просьбой, чтобы девушка нарезала цветов, животных, драконов, которые бы он сам наклеил на окна. Девушка ласково улыбнулась и взяла ножницы. Из голубой бумаги она вырезала утку, а из зеленой — несколько смешных поросят. Затем, разгладив лист красной бумаги, Лю Гуй-лань в мгновенье ока искусно вырезала лесной пион, почитаемый в Китае царем всех цветов.
Со-чжу упросил мать развести клей и долго примерял, как расположить вырезанные предметы на окне.
Вскоре появился и У Цзя-фу. Он стряхнул снег и стал помогать Со-чжу. Лю Гуй-лань заторопилась домой, но Со-чжу загородил ей дорогу:
— Посиди еще немножечко… очень прошу тебя! Вырежи мне пастушка, не то поросят волки потаскают…
Лю Гуй-лань со смехом указала на У Цзя-фу:
— Вот тебе настоящий пастушок, зачем же еще вырезать?
Но Со-чжу, крепко держа ее за рукав, обиженно всхлипывал:
— Да… он большой, такого не наклеишь. Мне надо маленького и бумажного.
Лю Гуй-лань залилась звонким смехом и выбежала на улицу. Обойдя вокруг лачуги, она крикнула в окно:
— Со-чжу! Не плачь, маленький. Я еще приду и вырежу…
XIV
Дасаоцза вошла в темную кухню. Все было тихо, но едва она чиркнула спичку, кто-то спрыгнул с кана и бросился к ней. Женщина вскрикнула, выбежала во двор и, услыша за собой шаги, кинулась к воротам. В этот момент кто-то нагнал ее и крепко сжал в объятиях:
— Су-ин! Это же я! Я!..
Дасаоцза быстро оглянулась.
— Вот напугал как… — прошептала она. — Думала, негодяй какой…
Улыбаясь, она положила большую руку Бай Юй-шаня себе на грудь: «слушай, как бьется», и припала к мужу.
Кто знает, сколько времени они простояли так? Их видел лишь крутящийся снег. Часов не было, а если бы и были, они все равно не взглянули бы на них. До часов ли в такой момент?
— Давно приехал? — спросила наконец Дасаоцза.
— Ну и долго ж я тебя ждал! — не отвечая на вопрос, воскликнул Бай Юй-шань. — В гости, что ли ходила?
— Угадал, — усмехнулась Дасаоцза. — У меня так много времени, что его девать некуда. Вот по гостям и бегаю.
Она вырвалась из объятий, вбежала в дом и зажгла лампу.
Хотя Бай Юй-шань и обещал в письме приехать к Новому году, но появление его все же было для Дасаоцзы неожиданным. Несмотря на обычную замкнутость и суровый характер, истосковавшаяся в разлуке Дасаоцза излила на Бай Юй-шаня бурный поток нежности. Впрочем, это продолжалось не слишком долго. Удостоверившись, что муж здоров и у него цветущий вид, следовательно, может выдержать любую атаку, Дасаоцза, сдвинув черные брови, принялась его распекать:
— Что ты за человек! Вышел за дверь и забыл. Одно письмо прислал за целый год и успокоился.
— Я должен был работать, а не письма писать. Ты все такой же осталась!
Слова эти укололи Дасаоцзу в самое сердце. Она вспыхнула и уже готова была схватиться с мужем, но, вспомнив, сколько выстрадала в разлуке с ним, сдержалась и принялась растапливать печь. Однако обида не утихала.
Дасаоцза посмотрела на стол. Полученная к новогодним праздникам свинина была даже не разрублена, и предстояло еще много возни, чтобы приготовить из нее начинку для пельменей. Загруженная общественной работой, Дасаоцза забросила домашние дела, совсем забыла о себе, о своем хозяйстве, а он еще посмел сказать, что она не изменилась. Это ли не оскорбление?
Мало того, что она руководила женской группой, ей приходилось еще вести работу и в крестьянском союзе.
«Хорошо же, — решила Дасаоцза. — Вот назло ничего не стану рассказывать. Можешь думать обо мне все, что тебе угодно. Посмотрим, что ты тогда скажешь».
Бай Юй-шань, как ни в чем не бывало, подлил в лампу масла, вытащил блокнот и ручку. Он уже выучился писать и теперь каждый день практиковался, чтобы не забыть иероглифы.
Дасаоцза внесла в комнату таз с горячими углями и глянула на мужа. Увидев, что он старательно что-то пишет и вид у него такой серьезный, словно у настоящего ученого, Дасаоцза сразу подобрела. Она присела на кан и улыбнулась:
— Чего бы ты хотел поесть?
— Ничего не хочу. А вот скажи-ка мне: ты принимаешь какое-нибудь участие в женской группе?
«Даже головы не поднял, даже не взглянул!» — подумала Дасаоцза и, прищурившись, насмешливо посмотрела на мужа:
— Вот еще! Зачем это мне участвовать?
Бай Юй-шань отшвырнул ручку и бросил на жену неприязненный взгляд:
— Как это «зачем участвовать»? Ты, должно быть, даже этого не понимаешь?
Дасаоцза ответила ему таким же взглядом:
— Откуда мне понимать? Мужа целый год дома не было, кому меня учить?
— Сходила бы к людям да попросила, чтоб тебе растолковали.
— Это чтоб ты потом опять сказал, что я все по гостям шляюсь?
Бай Юй-шань с досадой вздохнул:
— Одно расстройство с тобой! Прямо досада берет! Глянешь на тебя и невольно вспомнишь, какие женщины в городе Шуанчэнцзы. Они и в общественных организациях участвуют, и всякую работу делать могут, и обо всем поговорить умеют. Окажись ты в Шуанчэнцзы, я бы не знал, куда мне лицо от стыда девать. Ты такой отсталый элемент, что я просто ума не приложу, как мне с тобой дальше жить и что делать?
— А зачем тебе со мной, таким отсталым элементом, жить? Ты поезжай обратно в Шуанчэнцзы и живи там с той, которая и работать, и говорить, и еще чего-нибудь там… умеет. А с простой деревенской бабы какой спрос? Она — отсталый элемент, ничему не обучена.
Бай Юй-шань, опасаясь, как бы эта некстати проснувшаяся ревность не привела к ссоре, примирительно улыбнулся и терпеливо начал втолковывать жене:
— Подумай, если ни ты, ни другие женщины не станут участвовать в женском союзе, то как же можно будет тогда свалить феодализм? Нам всем необходимо сплотиться и действовать сообща. Один человек разве чего-нибудь достигнет? Ты прежде подумай как следует о самой себе. Если же не подумаешь, прогресса у тебя никогда не получится.
Слово «прогресс» Дасаоцза, конечно, не поняла. Но она знала, что оно взято из ученого языка образованных людей, и это еще выше подняло авторитет Бай Юй-шаня в ее глазах. Неужели он теперь стал таким ученым и умным, что знает столько же, сколько начальник Сяо, который был для нее самым мудрым человеком. Вот она сейчас проверит, действительно ли муж знает не меньше начальника Сяо.
— Сплотиться? — Дасаоцза прикинулась совсем непонимающей. — Это еще для чего понадобилось? Ведь все одно бедняки вечно останутся бедняками, а богачи никогда горя не увидят. Правильно говорится, что «богатство и бедность зависят только от неба». Ты сам погляди: богачи целый год палец о палец не ударят, а едят вкусно и пьют, сколько хотят. Бедняки же работают день и ночь, и все равно им ни еды, ни одежи не хватает. Вот и определи теперь: разве это не судьба?
— Ты вроде гадателя, — рассмеялся Бай Юй-шань, — все на судьбу валишь. А ты понимаешь или не понимаешь, что такое эксплуатация?
