Филип Честерфилд - Письма к сыну
... rudis indigestaque moles quam dixere chaos.314
Ты, вероятно, хорошо понимаешь, что ты очень небрежен и беспорядочен, и я надеюсь, что ты примешь твердое решение избавиться от этих пороков. Перебори себя и, хотя бы в течение двух недель, заставь себя следовать определенному методу и соблюдать порядок. И могу тебя заверить, ты больше никогда не позволишь себе пренебрегать ни тем, ни другим, так велики будут те удобства и преимущества, которые ты от этого получишь.
Наличие системы -- это то внешнее преимущество, которым обладают юристы, выступающие в парламенте, перед всеми остальными ораторами: в своих выступлениях на суде они привыкли следовать ей, и это входит у них в привычку. Не собираясь делать тебе комплименты, я с удовольствием могу сказать тебе, что порядок, метод и большая живость ума -- вот все, чего тебе недостает для того, чтобы рано или поздно сделаться видной фигурой в деловом мире. У тебя гораздо больше положительных знаний, больше способности распознавать людей и гораздо больше скромности, чем обычно бывает у людей твоего возраста, и даже, могу с уверенностью сказать, значительно больше, чем было у меня в твои годы. Опыта у тебя покамест еще не может быть, и поэтому на какое-то время положись в этом отношении на меня. Путешественник я бывалый, хорошо знаю как почтовые тракты, так и проселочные дороги. Я не могу даже по ошибке завести тебя куда-нибудь в сторону, а ты отлично знаешь, что нарочно я этого не сделаю никогда.
Могу тебя заверить, что тебе не представится случая кончать свои письма словами, "Вашего превосходительства покорный" и т. п.
Уединение и покой -- вот тот выбор, который я сделал несколько лет назад, когда чувства мои еще не притупились, здоровье было крепким и я был достаточно бодр духом, для того чтобы вести дела. Теперь же, когда я оглох и силы мои падают день ото дня, они сделались необходимым и единственным моим прибежищем. Я знаю себя (а это может сказать про себя далеко не каждый), знаю, что я могу, чего не могу и, соответственно, то, что мне надлежит делать. Мне не следует возвращаться к делам теперь, когда я гораздо менее пригоден к ним, чем тогда, когда их оставил. Тем более не собираюсь я возвращаться в Ирландию, где из-за моей глухоты и недугов я уже никогда не смогу быть тем, чем некогда был. Гордость моя была бы этим слишком уязвлена. Оба важных чувства -- зрение и слух -- должны быть не только хорошими, но и острыми там, где на человека возложены определенные обязанности, а обязанности наместника Ирландии (если он исполняет их сам) требуют, чтобы и то, и другое чувство были в высшей степени развиты. Именно потому, что герцог Дорсет не исполнял их сам, а поручал своим фаворитам, и произошли все эти беспорядки в Ирландии, и только потому, что я все делал сам и у меня не было ни фаворитов, ни заместителя, ни любовницы, в период моего правления все было так спокойно и тихо. Помнится, когда я назначил своим секретарем покойного Лиддела, все были этим очень удивлены, а кое-кто из моих друзей стал даже говорить, что человек этот вовсе не пригоден для ведения дел, что это всего только приятный и симпатичный юноша. На это я ответил им, -- и я говорил сущую правду, -- что именно по этой причине я и остановил свой выбор на нем: я ведь решил, что все буду делать сам и не дам даже повода подозревать, что у меня есть помощник. А ведь если наместник берет себе в секретари человека делового, то люди всегда, и обычно не без оснований, считают, что этот секретарь и делает за него все. К тому же сейчас я смотрю уже на себя как на emeritus315 в отношении дел, которыми занимался около сорока лет. Я отказываюсь от них в твою пользу: потрудись как я свои сорок лет, и тогда я соглашусь на то, чтобы ты подал в отставку и, удалившись на покой, провел остающиеся годы за философскими размышлениями в кругу друзей и книг. Государственные деятели и красавицы обычно не чувствуют, как они постепенно стареют, и, находясь в зените своем, преисполнены радужных надежд, что так же будут светить и дальше, а когда приходит закат, их ждут презрение и насмешки. Я удалился от дел вовремя, uti conviva satur316 или, как еще лучше говорит Поп:
Пока тебя не высмеют юнцы.
Мое угасающее честолюбие сводится единственно к тому, чтобы быть советником и слугою твоего растущего честолюбия. Дай мне увидеть в тебе мою возродившуюся юность: дай мне сделаться твоим наставником и, обещаю тебе, с твоими способностями и знаниями ты пойдешь далеко. От тебя потребуются только внимание и энергия, а я укажу тебе, на что их направить. Признаюсь, меня страшит в тебе только одно, и как раз то, что, вообще-то говоря, менее всего должно страшить в человеке таком молодом, как ты, -- лень: ведь если ты погрязнешь в ней, тебе придется всю жизнь пребывать в безвестности, достойной всяческого презрения. Она не даст тебе свершить ничего, о чем стоило бы написать, а равно и не даст написать ничего, что стоило бы прочесть, а ведь каждое разумное существо должно стремиться к одной из этих двух целей. Праздность, на мой взгляд, -- это разновидность самоубийства: духовное начало в человеке безвозвратно погибает, животное же иногда продолжает жить. Дела никогда не мешают удовольствиям: напротив, они придают друг другу вкус; берусь даже утверждать, что ни тем, ни другим нельзя насладиться сполна, если ограничиться чем-то одним. Предаваясь одному, начинаешь непременно хотеть другого. Поэтому приучай себя смолоду быть проворным и прилежным во всех, даже незначительных делах: никогда не откладывай на завтра того, что можешь сделать сегодня, и никогда не делай двух дел сразу. Преследуй свою цель, какова бы она ни была, упорно и неутомимо, и пусть всякая новая трудность, если только она вообще преодолима, не только не лишит тебя мужества, но, напротив, еще больше воодушевит. Человеку настойчивому очень многое удается.
Мне хочется, чтобы ты приучил себя каждый день переводить несколько строчек, все равно с какого языка и из какой книги, на самый изящный и правильный английский язык, какой ты знаешь. Ты не представляешь себе, как этим ты, незаметно для себя, можешь выработать собственный стиль и привыкнуть выражаться изящно, а ведь у тебя это займет всего каких-нибудь четверть часа. Письмо, правда, получилось такое длинное, что в тот день, когда ты его получишь, этой четверти часа у тебя, пожалуй, и не останется. Итак, спокойной ночи.
LXXXIV
Бат, 15 ноября 1756 г.
Милый друг,
Вчера утром получил твое письмо вместе с Прусскими бумагами,.. которые прочел очень внимательно. Если бы дворы могли краснеть, Венский и Дрезденский непременно бы покраснели, увидав, что вся лживость их выставлена напоказ так открыто и неопровержимо. Первый из них, должно быть, наберет на будущий год сто тысяч человек, чтобы ответить на это обвинение. И если императрица всея Руси прибегнет к тем же неоспоримым доводам, то, как бы красноречив ни был король Прусский, ему не удастся переубедить их. Я хорошо помню договор между двумя императрицами, подписанный в 1746 г., на который так часто ссылаются эти документы. Австрийская императрица очень настаивала, чтобы король его подписал. В связи с этим Вассенаар и познакомил меня с ним. Я спросил его тогда, не было ли в этом договоре каких-либо секретных пунктов, подозревая, что таковые могли быть, потому что все те, которые были обнародованы, выглядели слишком безобидно и имели отношение лишь к обороне. Он заверил меня, что никаких тайных соглашений заключено не было. Тогда я сказал, что коль скоро английский король ранее уже заключал оборонительные союзы с обеими императрицами, то я не понимаю, какой смысл может иметь и для него, и для других двух сторон заключение еще одного союза, носящего чисто оборонительный характер; если же, однако, подпись короля под этим договором нужна как свидетельство его доброй воли, то я готов представить акт, которым его величество соглашается ра подписание этого договора, подтверждая этим договоренность, существующую у него с упомянутыми императрицами касательно взаимной обороны, но не более. Предложение мое совершенно его не удовлетворило, и это означало, конечно, что тайные пункты, которые нам хотел навязать Венский двор, действительно существовали, что сейчас и подтверждают новые документы. Вассенаар же с тех пор больше не приглашал меня к себе ни разу.
Никак не могу понять происшедших при дворе перемен, которые, как мне кажется, окончательно еще не завершились. Кто бы мог подумать год тому назад, что м-р Фоке, лорд-канцлер и герцог Ньюкасл -- все трое -- подадут одновременно в отставку. Причины этого я все еще никак не могу понять, разъясни мне ее, если сможешь. Непонятно мне также, каким образом герцог Девонширский и Фоке, которых я считал друзьями, могли вдруг поссориться между собой из-за казначейства, напиши мне об этом, если знаешь. Я никогда не сомневался в том, что твой брейский викарий -- человек благоразумный и гибкий, но меня поражает, что из казначейства ушел Обрайен Уиндхем; казалось бы, интересы его зятя, Джорджа Гренвиля, должны были удержать его там.
