Роберт (2) Стоун - В зеркалах
— Ваша, ваша,— сказал Рейнхарт, жестом предлагая ему трамвайную остановку и статую Боливара.
Провинциалу не очень понравился ответ; он выругался, глядя в сгущавшуюся темноту. Но Рейнхарта пропустил.
Рейнхарт торопливо вошел на автобусную станцию и огляделся. Если все мужчины в шляпах были полицейские, то полицейских здесь было не меньше, чем пассажиров. Вдобавок здесь наверняка были и полицейские без шляп. Рейнхарт благополучно миновал всех полицейских и стал в очередь позади матроса и заморенной молоденькой женщины с грудным ребенком.
Когда подошла его очередь, он купил билет до Канзас-Сити; там он мог пересесть на автобус до Денвера. Он спрятал билет в карман и пробрался между агентами к выходу, задержавшись на миг, чтобы взглянуть в дверное стекло, где отражались кассы. На станции, по-видимому, никого не встревожило то, что он уезжает из города. Автобус до Канзас-Сити отправлялся в девять часов. Рейнхарт вышел со станции и завернул за угол. С аптечной витрины на Каронделет-стрит стащили все бритвы. Фанерная обшивка кое-где была оторвана, но стекло уцелело; в витрине остались только мятые листы яркой цветной бумаги. На следующем перекрестке полицейские на мотоциклах разгоняли небольшую толпу; качаясь, двигалась цепочка темных фигур, преследуемая мотоциклистами с вертящимися красными огнями. Рейнхарт повернул и пошел на север по темной и пустой Каронделет-стрит, выискивая, где бы купить на дорогу виски. В неестественной тишине с близлежащих улиц доносились зловещие звуки — обрывок дикой песни, свист сквозь зубы. Освещенные окна и сдвинутые шторы в меблированных комнатах окраины наводили на мысли о домашних мятежах, квартирных буйствах, садистских забавах.
И впереди справа стояла гостиница «Рим».
И впереди поперек улицы стояло полицейское заграждение, прыскало желтым и красным светом на Пердидо-стрит.
Рейнхарт остановился на тротуаре, посмотрел на фонари заграждения, перевел взгляд на окна гостиницы.
— Я не знаю, Джеральдина,— сказал он,— чего еще плохого тебе ждать. Но если бы я знал и мог, я был бы счастлив предупредить тебя. Ты ведь понимаешь, я представления не имею о том, что значит удавиться на цепи от койки.
— «Мой милый, милый друг»,— продекламировал Рейнхарт... «Господи,— подумал он,— почему я не сказал ей этого раньше?»
— Теперь ты понимаешь, Джеральдина, что значат слова «не поможешь».
Чувства утраты не было совсем. Он мог вспомнить ее только мертвой, с выпученными глазами.
— У меня жена жива. У меня ребенок,— сказал Рейнхарт.
— Я жив, малютка,— сказал он Джеральдине.— Это ты умерла. Не я. Ты не нужна мне — с чего ты это взяла? Понимаешь... я хочу сказать... тут не было глубокой страсти, Джеральдина. И следующий стаканчик выпью я, не ты. Не ты.
— Я люблю тебя, малютка... Не поможешь.
В одном из окон гостиницы поднялась штора, и старик в белой бейсбольной кепке выглянул на улицу. Рейнхарт перестал кричать.
— Я люблю тебя, малютка,— сказал он, отвернув от старика лицо.— Не поможешь.
От заграждения, взвыв сиреной, отъехала полицейская машина.
Рейнхарт двинулся назад.
Не доходя квартала до автобусной станции, Рейнхарт завернул в «Отдых спортсмена», где косая буфетчица беседовала с двумя мужчинами в красных спортивных рубашках. Он прошел прямо к краю стойки и сел под часами.
У косой буфетчицы были каштановые волосы и сломанный нос; она подошла, чтобы принять заказ у Рейнхарта,
— Ночь полна раненых женщин,— сказал он ей.
Она знала Рейнхарта, хотя он ее не помнил. Она посмотрела на него с пытливым участием, рот ее сверкнул подсолнухом.
— И раненых мужчин. Как она жизнь?
Рейнхарт разглядывал белую косточку на ее переносице. Казалось, он уже смотрел на нее когда-то раньше.
— Я выжил. Твердый духом, я покидаю сии равнины и отбываю в Денвер, Заоблачный город.
— Ну что ж,— сказала буфетчица. Она продала ему бутылку виски на дорогу и поставила перед ним еще стакан с виски.— А что вы будете делать, когда приедете в Денвер?
Рейнхарт посмотрел на нее в замешательстве и выпил.
— Ах,— сказал он, чуть не подпрыгнув на табуретке от грубой ласки спиртного,— гадом быть, это великолепно. Нет, правда,
Он уплатил, и девушка налила ему еще порцию.
— Так что же вы будете делать в Денвере?
— Я найду самое высокое место в городе, влезу наверх и буду смотреть оттуда вниз.
— На что? — спросила девушка.
Двое в красных рубашках, прибывшие в город на беспорядки, услышав интонации Рейнхарта, подошли поближе.
— А-а,— сказал Рейнхарт,— на все, чем этот славный мир богат. Как чудесно быть юношей в этой республике,— сказал он двоим в спортивных рубашках, когда они уселись по обе стороны от него.— И вы этого не забывайте.
Они переглянулись.
— Точно? — немного погодя сказал один.
— Точно,— подтвердил Рейнхарт.— И когда я приеду в Денвер, я сяду наверху и буду смотреть вниз.
— Где это ты так говорить научился? — спросил сидевший слева.
— Слушайте,— сказала буфетчица со сломанным носом, глядя на Рейнхарта добрыми косыми глазами,— вы будете скучать по нас, когда уедете?
— Да,— ответил Рейнхарт,— очень. Когда я приеду в Заоблачный город, я почувствую утрату. Господи, конечно,— сказал он девушке и двоим в красных спортивных рубашках.— Когда я туда приеду, мне будет о чем погрустить.
— Иди ты?— сказал один из мужчин.
— Вы прямо как из комикса,— сказала буфетчица, пытаясь разрядить атмосферу.— Пришел в бар, и обязательно надо выложить все свои неприятности.
— Да,— признался Рейнхарт,— я — герой комикса.
— Хм,— сказали двое в спортивных рубашках. Буфетчица пошла вдоль стойки бара.
— Не приставайте к нему. Он просто любит рассказывать про свои неприятности в баре. У вас, что ли, не бывает неприятностей?
Они позволили девушке увести себя от Рейнхарта и сели поодаль от него.
Рейнхарт поставил стакан и встал.
— Слушайте,— крикнул он им.— Слушайте! Они убили мою подругу. Я разнесу пивную.
Оба мужчины встали.
— Оставьте его,— сказала буфетчица.— Уходите, шеф,— сказала она Рейнхарту.
— Они убили мою подругу,— сказал Рейнхарт.— Я разнесу пивную.
— Ничего ты не сделаешь,— сказал один из мужчин.— Ни хрена ты не разнесешь. Самого тебя понесут.
— Отстаньте от него, слышите,— сказала буфетчица.— Он уезжает.
— Нет, я сделаю, старик,— сказал Рейнхарт мужчине, который загородил ему дорогу.— Они убили мою подругу, и я разнесу пивную.
Он обогнул мужчину, держась за стену, дошел до двери и остановился.
— Подождите,— сказал он.— Одну секундочку. Где мой кларнет?
— Вы его потеряли,— сказала буфетчица.— Идите.
Он вышел на тротуар. Никто его не преследовал. Вокруг были темные дома, звезды и впереди — большая изогнутая стрела, указывавшая дорогу к автобусной станции.
Рейнхарт посмотрел, как мигает головка стрелы.
Путь открыт, подумал он. Он выжил.
— Они убили мою подругу,— сказал Рейнхарт, идя по улице.— Я разнесу пивную.
О романе Р. Стоуна «В зеркалах»
mSnus: я подумал и решил оставить здесь эту рецензию —для тех, кто не застал совковые времена и не знает, что без таких «порицающих» отзывов опубликовать что-то подобное было нереально.
Действие захватывающего романа Стоуна, с журнальным вариантом которого познакомился советский читатель и за который автор получил в Соединенных Штатах Америки одну из крупных литературных премий, происходит в Новом Орлеане в 1962 году. Автор как бы приподнимает крышу над разложением и моральной деградацией Америки — страны, полной противоречий, которые долгое время не выходили наружу, а в 60-х годах вылились в кризис. Начало 70-х годов уже показало, что взрывы народного возмущения далеко не исчерпали себя. Нужно яркое перо, проницательный глаз, чувствительность сейсмографа, чтобы запечатлеть на полотне природу и запах загнивания в нашей стране. Всеми этими качествами в значительной степени обладает Стоун. Кошмар, в котором живет Америка, отражается в зеркалах. И ты не можешь бежать от этого кошмара, который смотрит на тебя и преследует тебя на каждом шагу. Все кажется искаженным, точно в страшном сне.
Но в произведении подлинного искусства это приводит к тому, что искаженные детали складываются в реальную картину, куда более правдивую, чем фотографический снимок. Это картина мрачная, нарисованная мощными мазками реалистической кисти, умело сочетаемыми с поэтическими и даже лихорадочными взлетами в области сюрреализма. Даже тот, кто никогда этого сам не испытал, почувствует правду в кошмаре, созданном Стоуном. А те из нас, кто жил в этом кошмаре, слишком хорошо знают его, ибо мы живем с открытыми глазами среди всего этого ужаса.
