Роберт (2) Стоун - В зеркалах
— Как тебя звать, детка?
— Смит,— сказала Джеральдина.
— А полностью?
— Форт Смит.
Полицейские успокоились. Они буркнули что-то, скосили глаза, почесали носы.
— Это не смешно,— сказал один.
— Да,— сказала Джеральдина.
— Что у тебя в сумке?
— Песок,— сказала Джеральдина.
Полицейские переглянулись; один осторожно взял у нее сумку, взвесил на ладони. Он втянул щеки, держа сумку на прямой руке.
— Оружие в сумке есть?
— В первый раз эту сумку вижу,— сказала Джеральдина. Полицейский положил фонарик на землю, поставил рядом с ним сумку и осторожно открыл замок. Потом залез в сумку, вытащил пистолет и проверил предохранитель. Он прижал пистолет коленом и вытащил сигарету с марихуаной, держа ее двумя пальцами.
— Смотри-ка,— сказал он, вертя сигарету перед фонариком.— Старушка Марианна.
— Для себя или для кого-нибудь? — спросил полисмен, стоявший рядом с Джеральдиной.
Джеральдина смотрела на световые пятна, метавшиеся по стене стадиона, и молчала.
— Это не наша забота,— сказал другой.— Заберем ее.
Полицейские сложили вещи в сумку, отвели Джеральдину к машине и посадили между собой. Они заметно повеселели: им пришлось самим везти ее в участок — можно было на время уехать со стадиона. Они ехали в хорошем настроении, напевали что-то себе под нос, толкали ее коленями.
— Может, тебе это подложили? — сказал тот, что справа.— Если подложили, ты скажи районному прокурору, а мы подтвердим, что ты была пьяная. Если будешь хорошо себя вести.
Полисмен за рулем метнул на него взгляд: поаккуратней.
— Ты знаешь, что тебе за это придется предстать перед присяжными? Слышишь, красавица, в нашем городе наркоманов не жалуют.
— Да ну? — спросила Джеральдина.
Они ехали дальше, навстречу санитарным и полицейским машинам, двигавшимся к стадиону. Полисмен на пассажирском месте нагнулся и включил сирену.
— Кто-то должен заняться неграми,— сказал он.— Рано или поздно в этой стране невозможно будет жить.
Другой, стиснув зубы, невнятно выругался.
Около приземистого кирпичного здания полиции они остановили машину и втолкнули Джеральдину в вестибюль. Снаружи стояла охрана из полицейских в шлемах; они были вооружены охотничьими ружьями и обшаривали прожекторами улицу перед зданием. Внутри теснились полисмены и агенты в штатском, которые проводили мимо ряда освещенных столов длинные очереди людей с разнообразными повреждениями.
— Придется подождать.
— Я не против, а ты?
Позвали человека из районной прокуратуры; человек из районной прокуратуры велел им обыскать Джеральдину и запереть на ночь — утром ею займутся первой.
Полицейские отвели Джеральдину к лифту и спустили в подвальный этаж, где за металлическим столом возле голубой железной двери сидел старик полицейский.
Они предъявили ей обвинение в бродяжничестве и вызвали надзирательницу. Надзирательница была маленькая, хрупкого вида женщина с перманентом.
Джеральдина перешла с надзирательницей в соседнюю комнату и разделась. Надзирательница спросила, почему на ней нет белья. Джеральдина сказала, что так — полезней для здоровья. Надзирательница влепила ей пощечину.
— Хочешь драться? — сказала она.— Будем драться.
Старик полицейский принес сумку Джеральдины, и надзирательница вытащила пистолет и сигарету. Старик положил их в коричневый конверт.
Потом они втроем вернулись к металлическому столу и старик полицейский заявил Джеральдине, что на основании обыска, проведенного надзирательницей, она обвиняется в хранении наркотиков, незаконном ношении оружия, а также в нанесении ущерба городскому имуществу и нарушении порядка в общественном месте.
Сейчас им некогда, а завтра ею займутся с утра пораньше, сказал он. За ночь она может продумать объяснение своих действий. Надзирательница отвела ее в бетонированный подвал и там взяла у нее отпечатки пальцев, а мужчина ее сфотографировал.
Другая надзирательница провела ее через другую железную дверь в коридор. В камерах были оранжевые стены и синие откидные койки на цепях — очень яркие, очень новые. Джеральдина шла по освещенному коридору впереди надзирательницы; она не оглядывалась на женщин, которые наблюдали за ней. Кто-то свистнул ей вслед.
Ее поместили в крайнюю камеру — узкое треугольное помещение с умывальником посредине; решетки и койка поставлены были, по-видимому, недавно, когда уборную переделали в камеру. Койка была только одна, но на стенах висели цепи еще для нескольких коек. Рядом с раковиной стоял унитаз без крышки, с лужицей густо-коричневой жидкости.
— Побудешь здесь, чтобы суду не пришлось тебя искать завтра утром,— сказала надзирательница.— Одеяло я тебе дам, а свободных матрацев не осталось. Если будешь блевать, то в унитаз, а не в раковину. Ты здесь ненадолго, поэтому веди себя тихо и скажи спасибо, что сидишь одна. А будешь шуметь, отправим как скандалистку в городскую тюрьму — там тебя приведут в порядок. Не будешь шуметь? — Нет,— сказала Джеральдина.
Надзирательница ушла. Джеральдина села на койку и посмотрела сквозь решетку. Она взяла одну из свободных цепей и приложила к губам, пробуя скверный вкус стали.
«Ну, все,— подумала она.— Ну, все. Попалась».
Страх ушел, но сердцу в груди было тесно, и непонятное, невыносимое волнение сковывало тело.
Во рту пересохло. Сильными руками она скрутила свободную цепь, прижала к зубам и провела языком по кислому металлу.
Рейнхарт. Я — никто.
Сколько ты проживешь, спроси у лавра. Вытянешь короткую веточку — умрешь молодой, вытянешь длинную — проживешь долго.
«А я всегда вытаскивала длинную»,— подумала Джеральдина.
По ту сторону коридора заключенная подняла глаза от Библии и улыбнулась.
— Эй!—закричала Джеральдина.— Эй! В коридоре никого не было.
Через несколько минут Джеральдина услышала, что дверь открылась; вошла надзирательница, суровая и раздраженная.
— Давай-ка потише, девочка.
— Принесите мне Библию. Надзирательница посмотрела на нее.
— Здесь камера предварительного заключения, милая. У нас тут библий не держат. Когда переедешь в городскую тюрьму, там тебе дадут Библию. А может, и со священником удастся поговорить, если захочешь.
Джеральдина показала на женщину в камере напротив.
— У нее же есть.
— У нее своя,— сказала надзирательница.— И вообще, на нее не смотри — у нее голова не в порядке.
— Хорошо,— сказала Джеральдина.— Все равно спасибо. Спасибо вам огромное.
Джеральдина прижала цепь к животу и подождала, пока снова хлопнет дверь. Тогда она сняла синюю шерстяную кофточку и положила рядом на койку. Потом стала на раму койки и, поднявшись на цыпочки, захлестнула свободную цепь наверху вокруг штыря, так что получилась петля. Она наклонилась и связала кофточкой лодыжки; затем, привалившись к стене, вытянулась вперед и просунула голову в железное кольцо. Влажные звенья холодили затылок, сжимали горло.
«Ну, все».
Джеральдина закрыла глаза, вздохнула и ногой откинула к стене койку. Цепь над головой распрямилась с жутким звуком, натянулась, рванула. Джеральдина окаменела от боли и страха; ее пальцы судорожно потянулись к свисавшему краю одеяла.
«Ошибка, ошибка,— подумала она.— Никому этого не хочется». Но она знала, что ошибки нет. Все было очень знакомо.
По телу Рейнхарта пробежала судорога, и он проснулся.
Он услышал, как хлопнула калитка во дворе и чей-то голос выкрикнул его имя.
Сначала он подумал, что это Джеральдина. Он вышел на лестницу и увидел, что Филомена, неуклюже переставляя ноги в шинах, подошла к кирпичной ограде садика во дворе и села. Она подняла голову , и посмотрела на него.
— Эй, спуститесь,— сказала она.— Я к вам не дойду. Мне надо вам что-то сказать.
Рейнхарт спустился и подошел к ней. Она смотрела на него равнодушными голубыми глазами.
— Я вам скажу одну вещь, а вы уж сами соображайте, что она значит: Джеральдина умерла.
Рейнхарт сел рядом с Филоменой; сердце его зачастило. Он и в самом деле пытался сообразить, что это значит. Едва успев сесть, он поднялся снова.
— Утром в гостиницу «Рим» пришли из полиции. Искали у меня марихуану и всякую такую штуку. Она была вам верной подругой, Рейнхарт. Она дала им мой адрес, не ваш. Ее забрали вчера ночью в этой заварухе, и она повесилась в камере.
Рейнхарт отошел к лестнице.
— Это точно? — спросил он. Филомена пожала плечами.
— Про эти дела я всегда узнаю. Я знаю одного полицейского, его зовут Брауни. Он мне и сказал. Я всегда узнаю, он там или нет, этот Брауни. Он мне и сказал. Про эти дела...— Она опять пожала плечами. От нее разило пивом.— Ну, как вам теперь? — спросила Филомена.— Вам грустно?
Рейнхарт посмотрел на нее.
