Лев Толстой - Л.Н. Толстой. Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

(Голосъ Старосты[335] за сценой.)

Нѣту лошадей, сказываютъ.

Катерина Матвѣевна [за сценой].

Позвольте, позвольте, вы говорите, что нѣтъ лошадей. Такъ почему же это[336] называется: почтовая станція? Вѣдь станція для лошадей, такъ или нѣтъ?

(Всѣ входятъ, Петруша икаетъ.)

Староста.

Сказываютъ, всѣ въ разгонѣ, вотъ ужъ сидятъ двое, дожидаются.

(Венеровскій, замѣтивъ пришедшихъ, уходитъ незамѣченный.)

Катерина Матвѣевна.

Позвольте, вы не отвѣчаете на мой вопросъ? Въ силу чего вы отказываете людямъ, которые имѣютъ одинаковыя права съ каждымъ генераломъ?

Петя.

Игъ!..[337] Поймите... игъ!.. что мы въ Петербургъ ѣдемъ... игъ!.. Вѣдь мы не дальніе... игъ!... Прибышевка наша... игъ!.. Вы дайте лошадей, а то.... игъ!.. очень скверно съ вашей стороны... игъ!..

Староста.

Вотъ я смотрителя пошлю. (Хочетъ уйти.)

Твердынской (удерживаетъ его).

Почтенный поселянинъ! какъ я могу заключить изъ вашихъ рѣчей, вы желаете произвесть коммерческую операцію, но мы не желаемъ поспѣшествовать оной.

Староста.

Будетъ баловаться то, баринъ, ну васъ къ Богу....

(Входитъ Смотритель.)

Катерина Матвѣевна.

Позвольте попросить лошадей для насъ. Мы имѣемъ полное право и одинаковое съ каждой чиновной особой. Вотъ мой видъ, — какъ это называется...[338] Ужъ нынче прошло то время, когда уважаемъ только Генераловъ, а презирали ученое сословіе, студентовъ.

Смотритель.

3-ій часъ, нѣтъ ни одной лошади, — извольте книгу посмотрѣть, а для насъ всѣ равны. И я нынѣшній вѣкъ также понимаю, какъ и всякой.

Петя (къ Катеринѣ Матвѣевнѣ).

Нѣтъ, позвольте мнѣ... игъ!.. я убѣжу... я умѣю... (къ Смотрителю.) Вы посудите... игъ... когда жъ мы въ Петербургъ пріѣдемъ?... игъ!.. коли на каждой станціи... игъ!... Вѣдь намъ очень нужно... игъ!... очень, вы дайте... вы сочтите сколько станетъ!

Твердынской (Старостѣ).

Автомедону, иначе извощику, велите принести чемоданчикъ и бѣлый хлѣбъ. Вы сочтите, сколько... бутылочка тамъ есть... а лошадей позвольте.[339]

Катерина Матвѣевна.

Позвольте, я вамъ докажу. Въ нынѣшнемъ вѣкѣ кажется можно бы понимать, что женщина имѣетъ тѣ же права.[340]

Смотритель.

Да вотъ не угодно ли вамъ книгу?

Петя (Катеринѣ Матвѣевнѣ).

Не мѣшай... игъ!.. Я ему докажу... игъ!.. Вѣдь мы въ ко... игъ!... муну...

Смотритель.

Да куда угодно, для меня это совершенно все равно...

Твердынской (беретъ книгу).

Въ сей книжицѣ изображено, яко-бы поручикъ Степановъ былъ огорченъ задержкою, такъ какъ онъ поспѣшалъ по дѣлу.

Катерина Матвѣевна.

Я буду жаловаться.

Смотритель.

Да извольте, сударыня. Нѣтъ лошадей, вотъ и все.

Катерина Maтвѣевна.

Какое еще, однако, непониманіе обязанностей и негуманность.

Твердынской.

Позвольте, я изображу въ сей книжицѣ всю горесть нашего душевнаго состоянія, и изложу человѣкоубійственность нравовъ смотрителей почтовыхъ станцій.

Петя.

Нѣтъ, дайте я... и у меня мысль пришла.... игъ!...

Смотритель (отнимаетъ книгу).

Что вы, господа, въ самомъ дѣлѣ, пересмѣиваете-то! Не хуже васъ. Писать, такъ пишите, только надо въ своемъ видѣ быть.

Твердынской.

Итакъ, Катерина Матвѣевна, презрѣнная преграда затормозила наше теченіе къ свѣтилу прогресса. Гражданинъ сей въ гнѣвѣ, оставимъ его.

Петя.

Игъ.. игъ.. игъ!.. (Твердынской надъ нимъ смѣется.)

Твердынской.

Я говорилъ, что вы много отвѣдали цѣлительной венгерской влаги.

Петя.

Что-съ?.. игъ!... нѣтъ ничего смѣшного... игъ!... Напротивъ... Я вамъ не позволю смѣяться... игъ!..

Твердынской.

Что за мальчишество обижаться всѣмъ.

Петя.

Вы сами мальчишка.. игъ!.. Я свободный... игъ!.. человѣкъ, игъ!.. Я самъ сказалъ.. Я.. игъ!.. ѣду въ комуну...

Твердынской.

Спите, Прибышевъ младшій, это будетъ лучше.

Петя.

Я выразилъ убѣжденіе, что вы мальчишка... игъ!.. а не я. Вы не признаете... игъ!.. свободы личности, игъ!.. вотъ вамъ... Я глупо сдѣлалъ только, что выпилъ это вино... игъ!.. и отъ него мнѣ дурно... игъ!.. а то бы я вамъ высказалъ... игъ!... игъ!... такія убѣжденія, что вы бы удивились очень... игъ!... Я спать хочу. (Садится и засыпаетъ.) (Сквозь сонъ.) Преграда... игъ!.. инди... ви... ду... игъ!.. игъ!..

Твердынской.

Ну что-жъ, подождемъ. Можно и чаепитіе совершить. А то скучно. Вонъ кто-то пилъ. Поселянинъ, староста, господинъ староста, нельзя ли получить инструментъ, въ просторѣчіи самоваромъ называемый?

Катерина Матвѣевна (садится къ столу, закуриваетъ папироску и откидываетъ волоса).

Я люблю въ васъ, Алексѣй Павловичъ,[341] это игривое отношеніе къ жизни. Какъ ни значительны совершающіяся въ вашей судьбѣ событія, вы, въ тайникѣ души, скрываете всю глубину вашего сознанія и наружно все шутите. Многіе могутъ считать васъ легкомысленнымъ, а я это-то и люблю. Я уважаю васъ за это. Да, вотъ мы и ступили первый шагъ въ новой жизни.

Твердынской.

Да, ступили.[342] Чтожъ все риторствовать! Знаешь, что дѣло хорошее, что свободенъ и разуменъ, чего же еще? Я не люблю готовиться. Наступитъ дѣло — я труженикъ и боецъ, а до того времени... можно и услаждаться легкимъ смѣхотворствомъ.

Катерина Матвѣевна.

Скажите мнѣ одно: я всю дорогу думала. Почему учредителемъ комуны мущина, а не женщина?3 Не просвѣчиваетъ ли и здѣсь идея зависимости женщины?[343]

Твердынской.

Нѣтъ, это случайность. (Приносятъ самоваръ.) Что-жъ, чаеизготовленіе кто будетъ производить?

Катерина Матвѣевна.

Позвольте, я полагаю, что столько же основанія есть мнѣ разливать, сколько и вамъ. Вотъ что: мы можемъ кинуть жребій.

Твердынской.

Итакъ повѣримъ разрѣшеніе сего вопроса слѣпорожденной Фортунѣ. (Беретъ папироску и прячетъ зa спиной. Катерина Матвѣевна беретъ ложечку и дѣлаетъ тоже.)

Катерина Матвѣевна.

Нѣтъ, вы угадывайте.

Твердынской ( хватаетъ ее за руку, оглядывается быстро и перебираетъ ее за руку).

Однако, у васъ въ ручкѣ, такъ сказать, пухлость не вредная. Въ этой.

Катерина Матвѣевна ( улыбаясь).

Твердынской, не будьте глупы. Вы угадали. Я буду разливать.

Твердынской.

Какъ дорога однако сближаетъ. Такое ощущеніе странное въ близости женщины. (Садится ближе.) И какъ отлично, что вы не носите кринолинъ. И какъ у васъ тутъ складочка, со- всѣмъ античная. (Указываетъ на спину.)

Катерина Матвѣевна.

Твердынской, вы знаете стихи Гюго? Гюго отсталый человѣкъ, но онъ поэтическимъ чутьемъ проникалъ многое изъ будущаго. N’insultez pas...[344]

Твердынской.

Такая складочка, что первый сортъ. Позвольте мнѣ ее пригладить,[345] не то, что погладить, а только пригладить. (Дотрагивается до нея.)

Катерина Матвѣевна (улыбается[346] и бьетъ его по рукѣ).

Твердынской, когда я ближе узнаю васъ, я разскажу вамъ мою судьбу. Судьба женщины, это странная анормальность въ нашемъ неразвитомъ обществѣ. (Сторонится.) Твердынской, ежели бы я меньше уважала васъ, я бы могла усумниться въ искренности вашихъ убѣжденій. Что дѣлаетъ ваша рука?

Твердынской.

Вѣдь вотъ какіе странные бываютъ казусы. Жили мы съ вами, жили 3 мѣсяца, и все говорили только о предметахъ, вызывающихъ на размышленія, и теперь мгновенно мое воззрѣніе на васъ совсѣмъ измѣнилось. Отчего жъ вы не хотите, чтобъ я положилъ такъ руку? (Кладетъ руку на спинку кресла, на которомъ сидитъ Катерина Матвѣевна.) Я ни до чего не коснусь безъ разрѣшенія. Ни до чего.

Катерина Матвѣевна (сіяющая).

Вглядитесь въ глубину своего сознанія, и тогда я честно выслушаю ваше признаніе. Я не хочу увлеченій, мы должны стоять выше ихъ. Вы не трогайте меня.

Твердынской.

Я не касаюсь, вѣдь, ни до чего не касаюсь. А у васъ есть во взглядѣ что то пожирающее, выше женскаго. У однаго моего товарища была другъ-женщина, она была гувернантка. Вавочка, мы всѣ такъ ее звали. Вы схожи съ ней, очень схожи. Но славная какая складочка... (Схватываетъ ее и прижимаетъ къ себѣ.)