Чарльз Диккенс - Оливер Твист
Ударъ въ церковный колоколъ прервалъ эти дѣтскія размышленія. Вотъ опять! и еще! Это былъ погребальный звонъ. Кучка провожавшихъ поселянъ вошла въ ворота кладбища; у нихъ были приколоты бѣлые бантики, потому что покойникъ былъ молодъ. Съ обнаженными головами они стояли у могилы, и среди нихъ была мать, бывшая мать… А солнце свѣтило ярко и пташки пѣли.
Оливеръ пошелъ домой, вспоминая о добротѣ, которую оказывала ему молодая дѣвушка, и думая, какъ хорошо было бы, если бы опять вернулось то время, и онъ могъ бы непрерывно доказывать ей свою благодарность и преданность. Онъ не имѣлъ причины упрекнуть себя въ небреженіи или невниманіи, такъ какъ онъ никогда не упускалъ случая проявить свою безотчетную привязанность къ ней, и однако-же теперь вспоминались ему сотни мелкихъ случаевъ, въ которыхъ, казалось ему, онъ могъ бы выказать больше рвенія и серьезнаго старанія. Мы должны относиться къ окружающимъ съ возможно большимъ вниманіемъ, такъ какъ каждая смерть оставляетъ въ маленькомъ кругу близкихъ мысли о столь многомъ упущенномъ и столь маломъ сдѣланномъ, о столь многомъ забытомъ и о еще большемъ, что можно было бы исправить! Ни о чемъ не приходится такъ глубоко сожалѣть, какъ о томъ, что уже непоправимо; если мы хотимъ избавить себя отъ пытки такого сожалѣнія, то должны вспомнить объ этомъ, пока не поздно.
Когда онъ пришелъ домой, мистриссъ Мэйли сидѣла въ маленькой гостиной. При видѣ ея сердце Оливера упало, такъ какъ она ни разу не покидала еще постели своей племянницы, и онъ не рѣшался подумать, какая перемѣна заставила ее отойти. Она сказала ему, что Роза впала въ глубокій сонъ, отъ котораго она очнется либо, чтобы вернуться къ здоровью и жизни, либо, чтобы распроститься съ ними и умереть.
Они сидѣли, прислушиваясь и боясь говорить, въ теченіи нѣсколькихъ часовъ. Нетронутый обѣдъ былъ убранъ; взглядомъ, говорившимъ, что ихъ мысли летаютъ далеко, они смотрѣли, какъ солнце опускалось все ниже и ниже и какъ оно наконецъ разлило по небосводу и по землѣ тѣ сверкающія краски, которыя возвѣщаютъ его закатъ. Ихъ жадный слухъ уловилъ звукъ приближающихся шаговъ. Они оба неудержимо кинулись къ двери, когда вошелъ мистеръ Лосбернъ.
— Что съ Розой? — вскричала старая дама. — Скажите мнѣ сразу! Я могу вынести все, только не неизвѣстность! Ахъ, говорите, ради Неба!
— Успокойтесь, — сказалъ докторъ, поддерживая ее:- пожалуйста, не волнуйтесь, сударыня.
— Пустите меня къ ней, ради Бога! Дорогая дѣвочка! Она умерла! Она кончается!
— Нѣтъ! — горячо воскликнулъ докторъ. — Какъ несомнѣнны доброта и милосердіе Всевышняго, такъ вѣрно и то, что она будетъ жить, много лѣтъ еще доставляя намъ радость!
Старая дама упала на колѣни и хотѣла молитвенно сложить руки, но бодрость, такъ долго поддерживавшая ее, полетѣла къ небесамъ вмѣстѣ съ ея благодареніемъ, и она лишилась чувствъ.
XXXIV. Глава, въ которой на сцену появляется одинъ молодой джентльменъ, а также описывается новое приключеніе Оливера
Это было почти чрезмѣрное счастье. Радостная вѣсть ошеломила Оливера. Онъ не могъ ни плакать, ни говорить, ни отдыхать. Едва понимая происходящее вокругъ, онъ долго блуждалъ по полямъ среди тихаго вечерняго воздуха и наконецъ нашелъ себѣ облегченіе въ потокѣ вдругъ хлынувшихъ слезъ; тутъ въ немъ сразу пробудилось сознаніе радостной перемѣны и того невыносимо тоскливаго бремени, которое свалилось у него съ сердца.
Вечеръ уже быстро надвигался, когда онъ возвращался домой, нагруженный цвѣтами, которые онъ собиралъ на этотъ разъ съ особымъ тщаніемъ для украшенія комнаты Розы. Быстро шагая по дорогѣ, онъ услышалъ позади себя шумъ быстро мчавшейся коляски. Оглянувшись, онъ увидѣлъ почтовую карету, ѣхавшую во весь опоръ. Такъ какъ дорога была узкая, а лошади скакали галопомъ, то Оливеръ прислонился къ оградѣ, ожидая, пока карета не проѣдетъ.
Когда она промелькнула мимо него, онъ успѣлъ увидѣть человѣка въ бѣломъ ночномъ колпакѣ, лицо котораго показалось ему знакомымъ, хотя онъ не могъ разглядѣть, кто это. Черезъ двѣ секунды ночной колпакъ высунулся изъ окна кареты и громкій голосъ закричалъ кучеру остановиться, что тотъ и исполнилъ, сейчасъ же натянувъ возжи. Затѣмъ опять показался ночной колпакъ и тотъ же голосъ назвалъ Оливера по имени.
— Сюда! — кричалъ голосъ. — Оливеръ, что новаго? Миссъ Роза? Мистеръ О-оливеръ!
— Это вы, Джайльсъ? — и Оливеръ подбѣжалъ къ дверцѣ кареты.
Джайльсъ опять выставилъ свой ночной колпакъ, готовясь отвѣтить, но вдругъ былъ отстраненъ молодымъ джентльменомъ, который занималъ другой уголъ кареты и съ живостью спросилъ:- «Какія новости?»
— Одно слово! — крикнулъ онъ:- лучше или хуже?
— Лучше, гораздо лучше! — поспѣшилъ отвѣтить Оливеръ.
— Благодареніе небу! — вскричалъ джентльменъ. — Ты увѣренъ?
— Совершенно увѣренъ, сэръ, — отвѣтилъ Оливеръ. — Перемѣна наступила только нѣсколько часовъ назадъ, и мистеръ Лосбернъ сказалъ, что всякая опасность миновала.
Джентльменъ не сказалъ ничего, но, отворивъ дверцу, выпрыгнулъ и отвелъ Оливера въ сторону.
— Ты вполнѣ увѣренъ? Не могъ ли ты ошибиться, милый мальчикъ? — спросилъ онъ съ дрожью въ голосѣ. — Не обманывай меня несбыточными надеждами.
— Ни за что на свѣтѣ я не сталъ бы этого дѣлать, сэръ, — отвѣтилъ Оливеръ. — Вы можете вѣрить мнѣ. Мистеръ Лосбернъ сказалъ, что она будетъ жить, много лѣтъ еще доставляя намъ счастье. Я самъ слышалъ его слова.
Слезы навернулись на глаза Оливера, когда онъ вспомнилъ сцену, давшую начало столь великому счастью. Джентльменъ отвернулся и оставался нѣкоторое время безмолвнымъ. Оливеръ услышалъ сдержанныя рыданія, но боялся прервать ихъ какимъ нибудь словомъ — потому что догадывался, каковы были его чувства, — и стоялъ въ сторонѣ, дѣлая видъ, что поглощенъ своимъ букетомъ.
Между тѣмъ мистеръ Джайльсъ въ своемъ бѣломъ ночномъ колпакѣ сидѣлъ на подножкѣ кареты, уткнувшись локтями въ колѣни и вытирая глаза синимъ носовымъ платкомъ съ бѣлыми крапинками. Что честный малый былъ непритворно взволнованъ, видно было по его краснымъ глазамъ, которыми онъ взглянулъ на молодого господина, когда тотъ позвалъ его.
— Я думаю, Джайльсъ, что вамъ будетъ лучше всего отправиться дальше въ каретѣ, - сказалъ онъ:- а я предпочту пройтись пѣшкомъ. Вы можете предупредить мамашу, что я сейчасъ буду.
— Прошу извинить меня, мистеръ Гарри, — отвѣтилъ Джайльсъ, наводя платкомъ послѣдній лоскъ на свое пришедшее въ безпорядокъ лицо. — Но если бы вы послали почтальона сказать это, то премного меня бы уважили. Не хорошо, если служанки увидятъ меня въ такомъ состояніи. — Я тогда потеряю всякое вліяніе и уваженіе.
— Хорошо, — сказалъ Гарри Мэйли съ улыбкой:- дѣлайте, какъ хотите. Только сначала перемѣните этотъ ночной колпакъ на болѣе подходящій уборъ, иначе насъ примутъ за умалишенныхъ.
Мистеръ Джайльсъ, вспомнивъ о своемъ надлежащемъ нарядѣ, сбросилъ ночной колпакъ и замѣнилъ его шляпой благонравнаго и степеннаго фасона, которую онъ вынулъ изъ кареты. Затѣмъ почтальонъ покатилъ дальше, а Джайльсъ, мистеръ Мэйли и Оливеръ неторопливо двинулись вслѣдъ.
Во время пути Оливеръ съ большимъ интересомъ и любопытствомъ посматривалъ на пріѣзжаго джентльмена. Ему на видъ было лѣтъ двадцать пять; онъ былъ невысокаго роста, съ открытымъ и красивымъ лицомъ и непринужденными, располагающими въ свою пользу манерами. Несмотря на разницу въ возрастѣ, онъ такъ сильно походилъ на старую даму, что Оливеру не трудно было бы догадаться объ ихъ родствѣ, даже если бы онъ не слышалъ, какъ молодой человѣкъ назвалъ ее своей матерью.
Мистриссъ Мэйли съ нетерпѣніемъ ждала сына. Встрѣча была трогательна съ обѣихъ сторонъ.
— Мама! — прошепталъ молодой человѣкъ:- отчего вы не написали мнѣ раньше?
— Я написала письмо, но раздумала посылать его, пока не услышу, что скажетъ мистеръ Лосбернъ.
— Но зачѣмъ, — возразилъ онъ:- зачѣмъ было рисковать допустить то, что едва не случилось? Если бы Роза… я не рѣшаюсь даже произнести этого — если бы болѣзнь получила иной исходъ, вамъ вѣчно пришлось бы упрекать себя! Я никогда не былъ бы счастливъ опять!
— Если бы это случилось, Гарри, — сказала мистриссъ Мэйли:- то, я боюсь, счастье твое все равно было бы потрясено и твое прибытіе днемъ раньше или позже очень, очень мало значило бы.
— А что удивительнаго, если бы это было такъ, мамаша? — возразилъ молодой человѣкъ. — Впрочемъ, почему я говорю если! Это такъ и есть на самомъ дѣлѣ, и вы хорошо знаете мои чувства.
— Я знаю, что она заслуживаетъ самой лучшей и чистой любви, какую можетъ питать сердце мужчины, — сказала мистриссъ Мэйли. — Я знаю, что преданность и любвеобиліе ея натуры требуютъ не простого отзвука, но глубокаго и продолжительнаго. Если бы я не чувствовала этого и не знала бы кромѣ того, что перемѣна склонности въ любимомъ человѣкѣ разобьетъ ея сердце, я не видѣла бы такой трудности въ своей задачѣ, и въ моей груди не совершалось бы такой борьбы передъ принятіемъ рѣшенія, которое представляется мнѣ моимъ долгомъ.
