Чарльз Диккенс - Оливер Твист
Оливеръ съ удивленіемъ слѣдилъ, какъ, произнеся эти слова, мистриссъ Мэйли какъ бы однимъ усиліемъ подавила свое горе и, выпрямившись, приняла спокойный и твердый видъ. Онъ еще болѣе изумлялся потомъ, видя, какъ длится ея непоколебимость и какъ при всѣхъ послѣдующихъ заботахъ и уходѣ за больной мистриссъ Мэйли мы на минуту не теряла своего присутствія духа и самообладанія, твердо и даже какъ бы радостно неся всѣ испытанія и обязанности. Но Оливеръ былъ еще слишкомъ юнъ, чтобы знать, что можетъ совершить сильная воля въ дни бѣдствій. Да и какъ было бы знать это ему, когда сами обладатели такой воли рѣдко знаютъ о ней?
Наступила тревожная мочь. Утромъ оказалось, что предсказанія мистриссъ Мэйли вполнѣ оправдались. Роза переживала первые приступы сильной и опасной горячки.
— Мы должны быть дѣятельны, Оливеръ, а не предаваться безплодной скорби, — сказала мистриссъ Мэйли, приложивъ палецъ къ губамъ и пристально смотря ему въ лицо. — Надо, какъ можно скорѣе отправить это письмо къ мистеру Лосберну. Его надо отнести въ городокъ — онъ отстоитъ не болѣе, какъ на четыре мили, если идти тропинкой черезъ поля, — а оттуда отправить верхового гонца прямо въ Чертсей. Кто нибудь изъ служащихъ въ харчевнѣ вызовется это исполнить, и я хотѣла бы, чтобы ты собственными глазами убѣдился, когда онъ поѣдетъ. Я знаю, что тебѣ можно это довѣрить.
Оливеръ не могъ произнести ни слова, но по его лицу было видно, что ему не терпится отправиться сейчасъ же.
— Вотъ другое письмо, — сказала мистриссъ Мэйли задумчиво. — Но я положительно не знаю, послать ли его сейчасъ или подождать, пока яснѣе обозначится ходъ болѣзни Розы. Я не хотѣла бы посылать его, разъ нѣтъ еще опасеній самаго худшаго.
— Оно тоже въ Чертсей, сударыня? — спросилъ Оливеръ, сгоравшій отъ желанія скорѣй выполнить порученіе и протягивая трепещущую руку за письмомъ.
— Нѣтъ, — отвѣтила старая дама, машинально вручая ему запечатанный конвертъ, на которомъ онъ прочелъ, что письмо адресовано эсквайру Гарри Мэйли, въ имѣніе какого то знатнаго лорда, но въ какой мѣстности, онъ не могъ разобрать.
— Такъ отправить его, сударыня? — спросилъ Оливеръ.
— Нѣтъ, лучше не надо, — отвѣтила мистриссъ Мэйли, взявъ письмо назадъ:- я подожду до завтра.
Съ этими словами она дала Оливеру свой кошелекъ и онъ, не задерживаясь больше, отправился въ путь самымъ поспѣшнымъ шагомъ, на какой онъ былъ способенъ.
Быстро мчался онъ по полямъ и временами раздѣлявшимъ ихъ небольшимъ дорожкамъ; то онъ почти скрывался въ высокой ржи, росшей по обѣимъ сторонамъ, то вынырялъ на открытое поле, гдѣ трудились косари и складывали стоги сѣна. Онъ только раза два-три останавливался, чтобы перевести дыханіе, на нѣсколько секундъ, и пришелъ на базарную площадь маленькаго городка разгоряченный и покрытый пылью.
Здѣсь онъ остановился и осмотрѣлся, ища глазами гостинницу. Онъ увидѣлъ бѣлое зданіе банка, красную пивоварню и желтую ратушу, а въ углу площади стоялъ большой домъ, всѣ деревянныя части котораго были выкрашены въ зеленое и на которомъ была вывѣска съ надписью «Георгъ». Къ этому дому онъ и поспѣшилъ, какъ только замѣтилъ его.
Онъ обратился къ дремавшему у воротъ почтальону, который, выслушавъ его, направилъ его къ конюху, а этотъ, тоже подробно выслушавъ, направилъ его къ самому трактирщику — высокому джентльмену въ синемъ галстукѣ, бѣлой шляпѣ, темныхъ панталонахъ и сапогахъ съ отворотами, — который стоялъ у двери въ конюшню, прислонившись къ водокачкѣ и ковыряя въ зубахъ серебряной зубочисткой.
Этотъ джентльменъ весьма степенно отправился за прилавокъ, чтобы составить счетъ, на что потребовалось немало времени; когда онъ былъ готовъ и погашенъ, предстояло осѣдлать лошадь и человѣку надо было одѣться — на это ушло еще добрыхъ десять минутъ. Оливеръ между тѣмъ чувствовалъ такое нетерпѣніе и тревогу, что готовъ былъ бы самъ вскочить на лошадь и помчаться во весь опоръ до ближайшей станціи. Наконецъ, все было готово, пакетъ былъ переданъ гонцу съ усердными наставленіями и просьбами относительно его скорѣйшаго врученія, и всадникъ, давъ шпоры лошади, копыта которой звонко застучали по неровной мостовой базарной площади, вскорѣ былъ уже внѣ города и мчался галопомъ по большой дорогѣ.
Убѣдившись, что за помощью послано и что время не потеряно, Оливеръ съ болѣе легкимъ сердцемъ выбѣжалъ изъ постоялаго двора. Повернувъ изъ воротъ, онъ нечаянно наткнулся на высокаго человѣка, закутаннаго въ плащъ и въ этотъ самый моментъ вышедшаго изъ двери гостинницы.
— А!.. — вскричалъ этотъ человѣкъ, вглядываясь въ Оливера и вдругъ отступивъ назадъ. — Чортъ возьми, что это?
— Извините меня, сэръ, — сказалъ Оливеръ:- я торопился домой и не замѣтилъ, какъ вы вышли.
— Проклятіе! — процѣдилъ неизвѣстный, не спуская съ мальчика своихъ большихъ черныхъ глазъ. — Кто бы подумалъ!.. Хоть разотри его въ порошокъ — онъ опять выпрыгнетъ изъ каменнаго гроба, чтобы стать мнѣ поперекъ дороги!
— Я очень сожалѣю, — пробормоталъ Оливеръ, смущенный дикимъ взглядомъ страннаго человѣка. — Надѣюсь, я не ушибъ васъ?
— Да чтобъ ты сгнилъ! — яростно проскрежеталъ тотъ сквозь стиснутые зубы. — Если бы у меня хватило смѣлости сказать слово, я избавился бы отъ тебя въ одну ночь. Проклятіе на твою голову и черную чуму тебѣ въ сердце, дьяволенокъ! Что тебѣ здѣсь надо?
Незнакомецъ потрясалъ кулакомъ, произнося эти несвязныя слова. Онъ подошелъ къ Оливеру, какъ бы намѣреваясь ударить его, но вдругъ рухнулъ на землю, корчась въ припадкѣ и испуская изо рта пѣну.
Оливеръ одно мгновеніе смотрѣлъ на корчи сумасшедшаго, за котораго онъ принималъ этого человѣка, а затѣмъ побѣжалъ въ домъ за помощью. Подождавъ, пока его унесли въ гостинницу, онъ направился домой, торопясь изо всѣхъ силъ, чтобы наверстать потерянное время, и съ немалымъ удивленіемъ и нѣкоторымъ страхомъ раздумывая о странномъ поведеніи незнакомца.
Однако это приключеніе было имъ вскорѣ забыто, такъ какъ, когда онъ вернулся въ коттэджъ, то тамъ оказалось вдоволь работы, чтобы вытѣснить всѣ размышленія о себѣ.
Роза Мэйли чувствовала себя хуже и хуже; къ полуночи она начала бредить. Мѣстный врачъ все время находился при ней. Какъ только онъ повидалъ больную, то отвелъ мистриссъ Мэйли въ сторону и сообщилъ, что болѣзнь чрезвычайно тревожнаго свойства. — «Честное слово», — сказалъ онъ, — «если она выживетъ, то это будетъ почти чудо».
Какъ часто въ теченіи этой ночи Оливеръ вскакивалъ съ постели и, осторожно поднявшись по лѣстницѣ, прислушивался къ малѣйшему шуму въ комнатѣ больной! Какъ часто его охватывала дрожь и лобъ его покрывался холоднымъ потомъ, когда внезапная бѣготня заставляла его опасаться, что случилось именно то, о чемъ страшно было и подумать! И что такое была горячность его прежнихъ молитвъ въ сравненіи съ жаромъ его теперешнихъ отчаянныхъ и страстныхъ моленій о сохраненіи жизни и здоровья нѣжнаго юнаго существа, готоваго упасть въ мрачную разверстую могилу!
Ахъ! Что сравнится съ неизвѣстностью, съ страшной, мучительной неизвѣстностью, когда приходится праздно стоять въ сторонѣ, между тѣмъ какъ жизнь, горячо нами любимая, колеблется на вѣсахъ! Что сравнится съ пыткой тѣхъ думъ, что навязываются сами собой, и заставляютъ сердце мучительно биться, и стѣсняютъ дыханіе подъ властью вызываемыхъ ими образовъ; что сравнится съ безысходно тоскливой потребностью что нибудь сдѣлать для облегченія страданія, для уменьшенія опасности, съ которой мы безсильны бороться, — или съ упадкомъ настроенія и угнетеніемъ души при печальномъ сознаніи нашей безпомощности;- какія терзанія могутъ сравниться съ этими, какія размышленія или усилія воли могутъ смягчить ихъ!
Настало утро. Маленькій коттэджъ былъ тихъ и казался пустыннымъ. Разговаривали шепотомъ. У входа появлялись озабоченныя лица; женщины и дѣти отходили въ слезахъ. Въ теченіи всего длиннаго дня и долго послѣ того, какъ стемнѣло, Оливеръ тихо гулялъ по саду взадъ и впередъ, поминутно подымая глаза къ комнатѣ больной и содрагаясь при видѣ темнаго окна — такого темнаго, какъ будто тамъ лежала смерть. Поздно вечеромъ пріѣхалъ мистеръ Лосбернъ.
— Какъ тяжело, — говорилъ добрый докторъ. — Такая молодая, такъ всѣми любимая!.. Но надежды очень мало!..
Новое утро. Солнце ярко свѣтило — такъ ярко, какъ будто оно не видѣло скорби и заботъ, и среди полнаго разцвѣта каждаго листа и цвѣтка, среди жизни, здоровья и звуковъ и зрѣлищъ радости, прекрасный юный ангелъ лежалъ и быстро таялъ. Оливеръ пробрался на старое кладбище и, сѣвъ на одинъ изъ зеленыхъ холмиковъ, плакалъ и молился о ней среди тишины.
Столько было мира и красоты вокругъ, столько блеска и радости въ залитомъ солнцемъ ландшафтѣ, такая слышалась веселая музыка въ пѣсняхъ лѣтнихъ птицъ, столько вольности было въ быстромъ полетѣ высоко несущихся грачей, столько было во всемъ жизни и веселья, что когда мальчикъ поднялъ заплаканные глаза и осмотрѣлся вокругъ, то ему пришла невольная мысль, что это не время для смерти, что не можетъ Роза умереть, когда низшія существа такъ радуются и что для рытья могилъ существуетъ зима, но не солнечное сіяніе. Онъ готовъ былъ думать, что и саваны предназначены только тѣмъ, что старъ и въ морщинахъ, и что никогда это страшное облаченіе не покрываетъ юныхъ и прекрасныхъ формъ.
