Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира
На премьере водевиля Джозефина все же сидела рядом с родителями. Повернув голову, она заметила Джона Бейли, стоявшего сзади. Вид у него был тоскливый, и она его пожалела, зная, что пришел он в надежде хоть одним глазком увидеть ее. Что ж, он, по крайней мере, увидел, что она не унизилась до подобной чуши.
Когда огни рампы изменили цвет, она затаила дыхание: оркестр заиграл быстрее, и по лестнице взбежал Тревис де Коппет, в белой атласной футбольной форме, а с ним — ослепительная блондинка в платье из осенних листьев. Это была Мадлен Дэнби — ей отдали роль, которая предназначалась Джозефине. Под теплые, любовные аплодисменты Джозефина про себя решила: если она и представляет собой какую-то ценность, то лишь в ослепительном настоящем; а придя к такому выводу, связала свою судьбу с богатыми и влиятельными — навек.
Крушение чувств
I
— Опять этот ненормальный со своим окуляром, — заметила Джозефина.
Лиллиан Хаммель отцепила от талии кружевную диванную подушечку и бросилась к окну:
— Стоит поодаль, чтобы мы его не разглядели. Изучает комнату выше этажом.
Наблюдатель, занявший позицию в доме на противоположной стороне узкой Шестьдесят восьмой улицы, не подозревал, что его действия известны, а в последнее время уже безразличны воспитанницам женского пансиона мисс Труби. Они узнали в нем незаметного, но приличного на вид человека, который ежедневно в восемь утра выходил из подъезда с портфелем и притворялся, будто ни сном ни духом не ведает о существовании учебного заведения в доме напротив.
— Жуткий тип, — изрекла Лиллиан.
— Все они одинаковы, — сказала Джозефина. — Могу поспорить: на его месте мог бы оказаться едва ли не каждый из наших знакомых, будь у него подзорная труба и свободный вечер. Уж Луи Рэндалл — на сто процентов, могу поспорить.
— Джозефина, это правда, что он хочет увязаться за тобой в Принстон? — спросила Лиллиан.
— Правда, дорогуша.
— Неужели он не понимает, что это неприлично?
— С него как с гуся вода, — сказала Джозефина.
— А Пол не разозлится?
— Меня это не волнует. Знакомых в Принстоне у меня почти нет, а Луи, по крайней мере, отличный танцор и вообще надежный спутник. А Пол ростом не вышел, да и танцует из рук вон плохо.
Джозефина и сама не отличалась высоким ростом; для своих семнадцати она была прелестно сложена, да к тому же наделена красотой, что чудесным образом расцветала день ото дня, становясь ярче и теплее. Прохожие разевали рот, хотя год назад только провожали ее взглядами, а еще годом раньше и вовсе почти не смотрели в ее сторону. На будущий год у нее, судя по всему, была перспектива стать наиболее заметной дебютанткой в Чикаго, притом что она, оставаясь эгоисткой, делала ставку не столько на широкую популярность, сколько на отдельных молодых людей. Если сама Джозефина после каждой интрижки быстро приходила в чувство, то молодые люди — отнюдь не всегда: ей доставляли по дюжине писем в день — из Чикаго, из Нью-Хейвена, из Йельской батареи, стоявшей на границе с Мексикой[67].
Дело было осенью тысяча девятьсот шестнадцатого, когда в воздухе уже нарастал гром далеких орудий. Когда две девушки через пару дней собрались на принстонский выпускной бал, они взяли с собой «Стихотворения» Алана Сигера[68], а в придачу журналы «Люди искусства» и «Рискованные рассказы», втихаря купленные на вокзале. По сравнению с сегодняшними семнадцатилетними девушками Лиллиан Хаммель была сама невинность, тогда как Джозефина Перри уже прошла огонь, воду и медные трубы.
В дороге они ничего не читали, за исключением подборки любовных афоризмов, начинающихся словами «Женщина в тридцать…». Битком набитый поезд тащился еле-еле; по проходам плыли возбужденные голоса. В вагонах сидели девушки: и совсем юные, храбро скрывавшие ужас; и втайне отчаявшиеся, далеко за двадцать пять; и некрасивые, ради собственного спокойствия не размышлявшие о том, что их ожидало; попадались и небольшие, уверенные компании, которые ехали как к себе домой.
— Говорят, там ничто не напоминает Йель, — сказала Джозефина. — У них все проще. Никто тебя не дергает с места на место, от одного чайного стола к другому, как в Нью-Хейвене.
— Мыслимо ли забыть, как божественно мы провели время прошлой весной? — восторгалась Лиллиан.
Обе вздохнули.
— По крайней мере, здесь обещал быть Луи Рэндалл, — отвечала Джозефина.
Действительно, там обещал быть Луи Рэндалл, которого Джозефина позвала по собственной инициативе, не известив своего принстонского кавалера. Тот вместе с другими молодыми людьми сейчас мерил шагами перрон и, видимо, полагал, что это его праздник. Но он заблуждался: это был праздник Джозефины; даже Лиллиан собиралась идти на бал не одна, а с неким студентом Принстона по имени Мартин Мунн, которого с дальним прицелом выбрала для нее Джозефина. «Умоляю, пригласи ее, — написала она ему. — Если ты это сделаешь, мы с тобой постоянно будем рядом, потому что человек, с которым я приеду, ко мне весьма равнодушен и возражать не будет».
Зато Пол Демпстер был далеко не равнодушен; настолько неравнодушен, что при виде пыхтящего паровоза, миновавшего Принстонский железнодорожный узел, заглотил добрую пинту воздуха, что выдавало легкую форму экстаза. Весь год он хранил верность Джозефине (при том что ее интерес к нему давно угас) и уже видел ее как во сне: она стала продолжением его мечты, лучистой, призрачной копной света.
Зато Жозефина, сойдя с поезда, увидела Пола вполне отчетливо. Она сразу бросилась к нему, словно торопилась завершить эту стадию, расчистить простор для более насущной деятельности.
— Я так волнуюсь… так волнуюсь! Как чудесно, что ты меня пригласил! — Эти старые как мир слова верой и правдой служили ей уже пятнадцать лет.
Крепко взяв его под руку, она в несколько приемов откорректировала положение своего локотка, словно выбирала для него надежную позицию на всю оставшуюся жизнь.
— Могу поспорить, ты мне совсем не рад, — прошептала она. — Могу поспорить, ты меня забыл. Я тебя знаю.
Элементарная уловка, но ее хватило, чтобы повергнуть Пола Демпстера в смятенный и счастливый транс. Внешне он выглядел на свои девятнадцать, но за этим фасадом все еще бурлило отрочество. Он сумел выдавить:
— Не надейся.
А потом:
— У Мартина лабораторная по химии. Встретимся с ним в клубе.
Молодые люди неспешными толпами текли вверх по ступеням, под аркой Блэра[69], сквозь осенний сон, разбрасывая вороха желтых листьев. Они неспешно двигались среди лужаек, под вязами и сводами; дыхание их клубилось на вечернем холодке, а впереди, совсем недалеко, надеждой брезжила конечная цель — почти полное счастье.
В клубе «Уизерспун», самом большом из всех студенческих комплексов, какими славится Принстон, они расположились у огромного камина. Мартин Мунн, кавалер Лиллиан, оказался спокойным, приятным юношей, с которым Джозефина несколько раз встречалась, не исследовав при этом область его чувств. Но сейчас, когда патефон играл «В тени раскидистых пальм»[70], а мягкий апельсиновый свет необъятного зала освещал разрозненные компании, которые, казалось, принесли с собой атмосферу самых смелых ожиданий, Джозефина бросила на него оценивающий взгляд. По ее жилам пробежал знакомый ток любопытства; а ответы Полу с самого начала были рассеянными. Но по дороге с вокзала, согретый и очарованный пешей прогулкой, тот ничего не заметил. Ему и в голову не могло прийти, что свою порцию особого расположения он уже получил, а добавки не будет. Нынче ему отводилась другая роль.
Как раз в тот момент, когда было решено идти переодеваться к ужину, их компания заметила присутствие некоего субъекта, который только-только вошел в клуб и, удивленно глазея по сторонам, но нимало не смущаясь, остановился у порога. Рослый, длинноногий, самой природой скроенный для танцев, он смахивал на тертого, бывалого хорька, знающего лаз в любой курятник.
— Кого я вижу: Луи Рэндалл! — изумленным тоном воскликнула Джозефина.
Немного поболтав с ним без видимого желания, она представила его остальным и при этом успела шепнуть Полу:
— Это парень из Нью-Хейвена. Кто бы мог подумать, что он потащится за мной.
Через пару минут Рэндалл вполне освоился в их компании. Держался он непринужденно, к месту шутил, у Попа не возникло никаких мрачных предчувствий.
— Да, кстати, — сказал Луи Рэндалл, — где здесь можно переодеться? Я чемодан за дверью оставил.
Возникла пауза. Джозефина не проявила ни малейшего участия. Молчание стало неловким, и Пол неожиданно услышал свой голос:
