Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
Сэр Грегори, собственно, молчал, но застонал, а может быть — хрюкнул.
— Вам ничего не приходит в голову? — приставала леди Констанс.
Прежде чем баронет ответил — если он вообще бы ответил, — беседа их прервалась, ибо в щелке приоткрывшейся двери появилась голова. Она была небольшой, смазанной бриолином, а украшенной (вид спереди) юркими глазками под низким лбом и мерзкими усиками под юрким носом. Слабо улыбнувшись, голова исчезла.
Все это заняло две-три секунды, но леди Констанс успела взглянуть на Перси Пилбема своим прославленным взглядом. Покончив с этим, опустив брови и распрямив губы, она увидела, что ее собеседник смотрит на дверь так, словно он, в свою очередь, увидел дивное видение.
— Ы-э-ы?.. — сказал он.
— Простите? — сказала леди Констанс.
— Господи! Неужели Пилбем?
Леди Констанс неприятно удивилась.
— Вы знакомы? — спросила она.
Сэр Грегори был не из тех, кто скачет в кресле, но для своей комплекции практически подскочил.
— Знаком? Да он же вообще здесь из-за меня! Я его нанял, чтобы украсть эти мемуары.
— Быть не может!
— Может. Больше недели назад. Ко мне пришли Эмсворт с Трипвудом и обвинили в том, что я украл эту чертову свинью. Естественно, я возражал. Тогда Трипвуд сказал мне, что припомнит и опишет все грехи моей молодости. Я поехал в Лондон к этому Пилбему — он для меня как-то работал — и узнал, что Эмсворт его пригласил из-за свиньи. Ну, я предложил ему денег, чтобы он украл рукопись.
— Господи милостивый!
— Потом вы сказали, что свинья нашлась, а Трипвуд не будет печатать книгу. Я думал, он уехал. Если он здесь, все очень просто. Украдет рукопись, отдаст нам, мы ее уничтожим. Тогда не важно, женится ваш племянник или нет. — Он помолчал, оживление сменилось тревогой. — А вдруг есть копии?
— Их нет.
— Вы уверены? Под копирку, а?
— Уверена. Он не отдавал печатать. Он вообще еще не кончил. Попишет — и кладет в стол.
— Тогда все в порядке.
— Если мистер Пилбем сумеет украсть рукопись…
— Сумеет, сумеет! Очень способный человек. Помню, были одни письма… ну, не важно. Пилбем блестяще крадет компрометирующие документы. Это его стезя. Вот вы говорите: в стол. Столы для него — пустяк. Те письма… совершенно невинные, но кто его знает, все можно перетолковать… В общем, когда он крал письма, он притворился, что проверяет газ. Ваш случай — просто детская игра! Простите, пойду поищу его. Как жаль, что он испугался! Мы бы уже все уладили.
Сэр Грегори побежал по следу, словно одна из его собак, а леди Констанс, глубоко вздохнув, откинулась на спинку кресла… После того, что случилось за эти двадцать минут, ей хотелось отдохнуть хоть немного.
Глаза она прикрыла, и на лице ее мы увидели бы не только облегчение, но и то благоговение, которое бывает на лицах, когда человек созерцает работу Божьего Промысла. Леди Констанс поняла, что даже Пилбемы зачем-то посланы в этот мир.
Глава VII
Сью стояла на крыше замка, опираясь на бойницу, а подбородок охватив ладонями. Взор ее затуманился, губы сжались в алую черточку, морщинка страдания перерезала белый лоб.
Наверх ее загнал инстинкт, который загоняет на дерево маленькую нервную кошку. Бродя вокруг замка, она подметила открытую дверь, а за ней — таинственную лестницу и, пойдя по ней, оказалась на крыше, откуда открывался вид на все графство.
Однако легче ей не стало. Шел пятый час душного дня, мир окутало мрачное молчание. Жара, две недели изнурявшая Англию, готовила новую грозу. Под свинцовым небом Шропшир обрел какой-то зловещий вид. Цветы обреченно поникли. Озеро стало грязно-серым, река — мутно-серебристой. Кущи шотландских елей, рассыпанные по парку, утратили свою прелесть. Они были грязными и черными, словно внутри, в кривобокой хижине, там жили ведьмы.
— О-ох! — сказала Сью, ненавидя Шропшир.
До сих пор внизу никого не было, если не считать коров, предающихся тайной скорби; не было никого, словно жизнь, под влиянием погоды, махнула на все рукой и вымерла. Однако, пока Сью охала, внизу на дорожке появилось что-то знакомое. Оно взглянуло вверх, тоже махнуло рукой, исчезло в дверце, глухо протопотало по ступенькам и явилось в виде Монти Бодкина.
— Привет, Сью. Ты одна?
— Одна.
Монти попыхтел, снял шляпу, обмахнулся и положил ее рядом.
— Ну и денек! — заметил он. — Ты давно тут?
— Так, час.
— А я болтал с этим Пилбемом. Пошел взять сигарет, смотрю — он. Поговорили. Интересный тип.
— По-моему, он гад.
— Гад, конечно. Но знаешь, и гад интересен, если он сыщик. Ты слышала, что он сыщик?
— Да.
— Вот это работа!
— Ты бы не сумел, Монти. Следить, вынюхивать…
— Но с лупой! Вроде не так стыдно. Нет? Может, ты и права. А главное, тут нужен дар. Я бы не узнал улику, хоть подай ее на блюдечке. Какой денек! Задохнуться можно. Прямо как будто в плите. Здесь вообще-то получше.
— Да, получше.
Монти обвел пейзаж мечтательным взглядом.
— Пятнадцать лет тут не стоял. А тогда — стащить не могли. Выкурил первую сигарету… Вон там меня рвало, за той башенкой. Трубу видишь?
Сью видела трубу.
— Галли обогнал вокруг нее Ронни двадцать семь раз. Он насыпал гвоздей ему в кресло, Ронни насыпал своему дяде Галли, не наоборот. А где он, то есть Ронни, не Галли?
— Леди Джулия попросила отвезти ее в Шрусбери, за покупками.
— Ну и что?
— Не знаю. Она была в Париже, потом — в Лондоне. Что ей покупать?
Монти мудро кивнул:
— Ага, понятно. Ты думаешь, она финтит. Нарочно его увезла. Очень может быть.
Сью смотрела на серый мир.
— Ей незачем беспокоиться, — сказала она тоненьким голосом. — Ронни сам от меня бегает.
— То есть как?
— А так. Ты не заметил?
— Понимаешь, — признался Монти, — я все думаю про Гертруду. Мало что вижу. Значит, бегает?
— Все время, с тех пор как я вернулась.
— Чепуха!
— Нет, не чепуха.
— Тебе кажется.
— Нет, не кажется. Он старается со мной не оставаться. А если мы одни, он совсем другой.
— Какой?
— Вежливый. Ой, какой вежливый! Будто с чужими. Знаешь, как он держится, если кого-то не любит.
— Нехорошо! Я уж хотел тебе поплакаться, а так — плачься ты.
— У тебя что-то случилось?
— У меня? — Монти поднял руку. — Не надо! Не искушай меня, а то расскажу.
— Расскажи.
— Ничего? Потерпишь?
— Конечно.
Монти благодарно вздохнул:
— Ну, спасибо. Старушка, что-то со мной не так. Хозяин сердится.
— Почему ты так думаешь?
— Разные признаки, Сью. Такие симптомы. Щелкает языком. Смотрит как-то въедливо. Казалось бы, если он три месяца терпел Хью, трудно ли два дня потерпеть меня? А вот поди ж ты! Не выносит.
— Ты уверен?
— Еще бы!
— Очень странно. Он такой трогательный.
— И я так думал. Помню, уезжаю в школу, а он сует мне денег… и улыбается… Все в прошлом. Он ходит за мной по пятам.
— Что?
— Ходит по пятам. Следит. Помнишь такой гимн «Мидяне рыщут, рыщут…»? Вот и он так. Подозревает, что ли. Посуди сама, вчера я пошел к его свинье, хотел подлизаться. Прихожу, смотрю — а он спрятался за деревом. Ну что это! Значит, следит.
— Вроде да.
— То-то и оно. Ты скажешь, он тут хозяин, хочет и прячется. Но это симптом. И опасный. Сегодня — следит, завтра — уволит. Старушка, я не могу отсюда вылететь! Кто меня тогда возьмет? Я вообще не подарок…
— Монти, бедненький!
— Да, бедненький. Если он меня выгонит, я пропал. А главное, не знаю, в чем дело. Стараюсь, стараюсь… из кожи лезу. Тайна какая-то!
Сью поразмыслила.
— Знаешь что, — сказала она, — попроси Ронни, чтобы он поделикатней…
— Нет, только не Ронни. Тут еще одна тайна. Мы с ним очень дружили, а теперь — еле разговаривает. «Да?», «Вот как?» — и все.
— Правда?
— Нет, он говорит: «Да?» и «Вот как?»
— Это я говорю, он правда с тобой холоден?
— Хуже некуда. Никак не пойму… Господи, Сью! Ты думаешь, он все знает?
— Что мы собирались пожениться? Нет. Откуда ему знать?
— И верно. Неоткуда.
— Здесь ведь никто не знает. Кроме Галли, но он-то молчит.
— Да-да. Только странно как-то — и с тобой, и со мной очень сух. С какой стати ему от тебя бегать?
Вся ее подавленная боль обрела голос. Сью привыкла терпеть, не хотела плакаться, но Ронни уехал, голова трещала, небо походило на брюхо уснувшей рыбы — и она излила душу.
— А вот с какой: из-за матери! Она его точит и точит. «На таких не женятся, сколько есть девушек нашего круга!» Да-да, я знаю! Не спорь. Вообще-то она права. «Подумай, это же певичка!» Я певичка. Ничего не поделаешь. Зачем на мне жениться?
Монти пощелкал языком.
— Ну, старушенция! Да я бы сам… В общем, твоему Ронни повезло.
