Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)
Великій человѣкъ! Сколько великихъ людей на землѣ? Прежде всего, великіе люди въ — Норвегіи. Вѣдь это — величайшіе? Затѣмъ великіе люди Франціи, страны Гюго и поэтовъ. Затѣмъ идутъ великіе люди тамъ, въ отечествѣ Барнума. И всѣ эти великіе люди ползаютъ по земному шару, который величиной своей по сравненію съ Сиріусомъ не больше, какъ спина какой-нибудь вши. Но великій человѣкъ не то, что маленькій человѣкъ, великій человѣкъ не живетъ въ Парижѣ, - онъ пребываетъ въ Парижѣ. Великій человѣкъ стоитъ такъ высоко, что можетъ тамъ смотрѣть поверхъ своей головы; Лавуазье просилъ, чтобы отложили его казнь и не рубили ему голову, пока онъ не доведетъ до конца своего химическаго изслѣдованія, то-есть: не сотрите моихъ круговъ, сказалъ онъ. Хе-хе, что за комедія! Ужъ если никогда, никому, даже Эвклиду съ его аксіомами, не удалось прибавить къ основной цѣнности міра ни одного гроша! Ахъ, какъ несовершенно, какъ ничтожно и недостойно устроенъ этотъ Божій міръ!
Стоитъ только взять и устроить великаго человѣка изъ случайнаго профессиіонала, случайнымъ образомъ усовершенствовавшаго динамо-машину или случайно обладающаго достаточной физической силой, чтобы объѣхать Швецію на велосипедѣ; и вотъ одному великому человѣку предоставляютъ писать книгу для процвѣтанія обожанія къ другому великому человѣку! Хе-хе, это дѣйствительно смѣшно, это стоитъ денегъ! Въ концѣ концовъ у каждаго прихода будетъ свой великій человѣкъ, какой-нибудь шкиперъ, плававшій въ полярныя страны, — человѣкъ неизмѣримой величины! И земля станетъ необычайно плоска, и обозрѣть ее будетъ необычайно легко…
Дагни, и я на дорогѣ туда же; но я вовремя спохватываюсь, я смѣюсь надъ тобой, я надъ тобой, издѣваюсь: что тебѣ за дѣло до меня? Я никогда не стану великимъ человѣкомъ…
Но представимъ себѣ такой случай, что великихъ людей — неслыханное множество, цѣлый легіонъ геніевъ разной величины; отчего не предположить такого случая! Ну, и что же? Подѣйствуетъ ли на меня многочисленность? Наоборотъ: чѣмъ ихъ больше, тѣмъ они обыденнѣе! Или я долженъ поступать такъ, какъ свѣтъ? Свѣтъ всегда тотъ-же, онъ принимаетъ то, что уже принималось имъ раньше; онъ восторгается, падаетъ на колѣни и бѣжитъ передъ великими людьми, крича имъ: "ура!" И я долженъ дѣлать то же? Комедія! Комедія! Великій человѣкъ переходитъ черезъ улицу, — одно дитя человѣческое толкаетъ другое дитя человѣческое въ бокъ и говоритъ: вотъ идетъ такой-то великій человѣкъ! Великій человѣкъ сидитъ въ театрѣ, - одна учительница щиплетъ другой руку и шепчетъ: вонъ тамъ въ ложѣ сидитъ такой-то великій человѣкъ! Хе-хе! Ну, а самъ великій человѣкъ что? Онъ откладываетъ въ банкъ. Да, ужъ это его дѣло. Дѣти человѣческія поступаютъ правильно, онъ принимаетъ ихъ вниманіе, какъ должное, онъ не стыдится, не краснѣетъ. Да и зачѣмъ бы ему краснѣть? Развѣ онъ не великій человѣкъ?
Да, но юный студентъ Ойенъ сталъ бы протестовать противъ этого; онъ самъ будетъ великимъ человѣкомъ, онъ пишетъ романъ въ каникулярное время; онъ снова уловилъ бы меня въ непослѣдовательности: господинъ Нагель, вы непослѣдовательны, обьясните ваши взгляды!
И я бы объяснилъ ему свои взгляды.
Но юный студентъ Ойенъ не былъ бы удовлетворенъ, онъ бы спросилъ: итакъ, великихъ людей нѣтъ, собственно говоря?
Да, онъ бы это спросилъ послѣ того, какъ я объяснилъ бы ему свои взгляды! Хе-хе, такую форму приняли бы въ его глазахъ мои взгляды. Ну, а я, не взирая на это, отвѣтилъ бы ему, какъ только умѣю лучше; я бы вошелъ въ свой фарватеръ и отвѣтилъ бы: великихъ людей цѣлый легіонъ, слышите, что я говорю? Ихъ цѣлый легіонъ! Но людей величайшихъ нѣтъ, или ихъ немного. Видите ли, это разница. Вскорѣ каждая община будетъ имѣть своего великаго человѣка, но величайшій человѣкъ родится, быть можетъ, не каждое тысячелѣтіе. Подъ "великимъ человѣкомъ" свѣтъ подразумѣваетъ просто талантъ, геній, а, Боже ты мой, геній — это такое общедоступное понятіе: столько-то фунтовъ бифштекса въ день даютъ генія въ третьей, четвертой, пятой, десятой степени. Геній въ общепринятомъ смыслѣ есть только человѣкъ a propos; передъ нимъ останавливаются, но не содрогаются всѣмъ существомъ своимъ въ его присутствіи. Представьте себѣ, что въ прекрасный зимній звѣздный вечеръ вы стоите въ обсерваторіи и смотрите въ окно на созвѣздіе Оріона. И вотъ вы слышите, что Форнлей говоритъ: добрый вечеръ, добрый вечеръ! Вы оглядываетесь; Форнлей низко кланяется; великій человѣкъ переступилъ порогъ, геній, господинъ, сидѣвшій тогда въ ложѣ. И, не правда ли, вы слегка усмѣхнетесь про себя и снова повернетесь къ Оріону. Это случалось со мною… Поняли вы меня? Я хочу сказать: вмѣсто того, чтобы восхищаться обыкновенными великими людьми, изъ-за благоговѣнія передъ которыми люди подталкиваютъ другъ друга въ бокъ, вмѣсто этого меня влечетъ къ тѣмъ невѣдомымъ геніямъ, къ тѣмъ юношамь, которые умираютъ въ школьные годы, потому что душа разрываетъ ихъ оболочку; къ тѣмъ нѣжнымъ, мерцающимъ свѣтлячкамъ, которыхъ нужно встрѣтить на своемъ пути, пока они живы, чтобы имѣть понятіе о томъ, что они существовали. Вотъ какого рода вкусъ у меня. Но, какъ бы то ни было, я говорю: высокій геній слѣдуетъ отличать отъ высочайшаго, и высочайшее нужно цѣнить высоко, чтобы оно не утонуло вх будничности, въ пролетаріатѣ геніевъ; всеобъемлющаго духа, неслыханно-прекраснаго, драгоцѣннаго какъ золотая руда, я бы хотѣлъ видѣть на подобающемъ мѣстѣ; дайте мнѣ высшее выраженіе человѣка, приведите меня въ изумленіе, затмите обыкновенныхъ геніевъ, найдите высшую мѣру, полную до верха: "полномѣрную" высоту духа…
На это юный Ойенъ скажетъ, да, я знаю его, онъ скажетъ: — Право, это все теоріи и парадоксы.
Но я не въ силахъ признать, что это только теоріи; нѣтъ, не въ силахъ; помоги мнѣ, Боже: какъ злополучна разница въ моихъ взглядахъ съ иными. Моя ли это вина. то-есть я ли лично виноватъ въ этомъ? Я не здѣшній, я переселенецъ изъ другого міра, я — навязчивая идея Божества, называйте меня, какъ хотите.
Съ возрастающей горячностью: — Я говорю вамъ: меня не трогаетъ то, какъ вы меня зовете; я все-таки не сдаюсь, нѣтъ, ни за что на свѣтѣ! Я стискиваю зубы, и сердце мое ожесточается, потому что я правъ! Я буду стоять одинъ, одинъ какъ перстъ, передъ всѣмъ человѣчествомъ и все-таки не сдамся! Я знаю, что знаю, и въ сердцѣ своемъ я правъ! Иногда въ нѣкоторыя мгновенья я смутно постигаю взаимную связь всего. Что-то еще я долженъ былъ прибавить къ этому, но я забылъ; я не спускаю паруса: я хочу уничтожить всѣ ваши глупыя понятія о великомъ человѣкѣ. Юный Ойенъ утверждаетъ, что убѣжденія мои теоретичны, ну, и по боку его! Я выскажу другое, еще лучшее, потому что я ни передъ чѣмъ не отступаю. И я говорю: погодите-ка, я увѣренъ, что могу сказать нѣчто даже лучшее, ибо сердце мое полно истины! Я говорю: я умѣренно цѣню великаго человѣка, сидѣвшаго въ ложѣ, и смѣюсь надъ нимъ, ибо онъ — глупецъ и шутъ для моего сердца: губы мои презрительно сжимаются, когда я вижу его надутую грудь и побѣдоносную физіономію. Развѣ великій человѣкъ самъ завоевалъ свой геній? Развѣ онъ не родился вмѣстѣ съ нимъ? Изъ-за чего же въ такомъ случаѣ кричать ему ура?
А юный Ойенъ спрашиваетъ: — Но вѣдь вы же сами хотите поставить полномѣрную высоту духа на подобающее мѣсто, вѣдь вы преклоняетесь передъ высшимъ выраженіемъ духа человѣческаго, хотя и этотъ Духъ вашъ не самъ же завоевалъ свои геній?
И юный Ойенъ снова полагаетъ, что уловилъ меня въ противорѣчіи. Но я отвѣчаю ему, потому что сама святая истина владѣетъ мною. Я не преклоняюсь и передъ высшимъ выраженіемъ духа человѣческаго, я даже вдребезги разбиваю полномѣрную высоту о, если это необходимо, если это чисто мететъ нашу землю. Духомъ всеобъемлющимъ восхищаются въ силу его величія, въ силу полной мѣры его генія — является ли этотъ геній его собственной заслугой или продуктомъ генія всего собирательнаго человѣчества, и даже если онъ въ буквальномъ смыслѣ принадлежность матеріи! Если всеобъемлющій духъ случайно отобралъ для себя часть генія у своего прадѣда, своего дѣда и своего отца, у своего сына, и своего внука, если онъ на цѣлое столѣтіе обездолилъ весь свой родъ, это не вина всеобъемлющаго духа; онъ нашелъ генія въ себѣ, постигъ его назначеніе и осуществилъ его. Теорія? нѣтъ, тутъ нѣтъ никакой теоріи; поймите, что это убѣжденіе души моей! Но даже если и это теорія, то я найду въ моемъ умѣ и третье и четвертое и пятое уничтожающее возраженіе, я говорю имъ, какъ только умѣю лучше, и не теряюсь, нѣтъ!
Но и юный Ойенъ не теряется, ибо за спиной его весь свѣтъ, и онъ говоритъ:- Итакъ, вамъ нечему поклоняться, для васъ нѣтъ великаго человѣка, нѣтъ генія!
А я отвѣчаю, и слова мои все больше и больше портятъ настроеніе его духа, потому что самъ онъ мечтаетъ быть великимъ человѣкомъ; я обливаю его холодной водой и говорю:- нѣтъ, я не поклоняюсь генію. Но я поклоняюсь результату дѣятельности геніевъ на землѣ, я люблю то, для чего великій человѣкъ является лишь жалкимъ, необходимымъ орудіемъ, злополучнымъ буравомъ… Ну, хорошо? Теперь вы меня поняли?
