Маракотова бездна - Артур Конан Дойль
— Именно так, Билл. Больше того, я собираюсь составить ему компанию: иными словами, погрузиться на дно вместе с ним.
— В таком случае вы оба сумасшедшие, иначе ни за что бы не додумались до подобной авантюры. Но лично я был бы распоследним простофилей, если бы позволил двум безумцам отправиться в опасный путь без меня.
— Это не твое дело, Билл!
— Позволь возразить. Именно мое! Да я ведь пожелтею с головы до пяток почище, чем больной желтухой китаец, если отпущу вас одних. Компания «Меррибэнкс» отправила меня следить за оборудованием, а если оборудование оказывается на дне океана, то мое место рядом, на том же самом дне. Билл Сканлэн должен находиться там, где находится железный ящик, независимо от того, кто рядом с ним: благоразумные господа или свихнувшиеся ученые-умники.
Спорить с Биллом не имело смысла. Таким образом, в наш клуб самоубийц вступил еще один достойный участник, и теперь оставалось только ждать команды к погружению.
Всю ночь Маракот и Сканлэн старательно трудились над оборудованием, а после раннего завтрака, готовые к приключению, мы втроем спустились в трюм, где капитан Хоуи с мрачным выражением лица простился с каждым из нас торжественным рукопожатием. Стальной ящик наполовину скрылся в двойном дне, и один за другим мы проникли в него через верхний люк, который за нами закрыли и герметично завинтили. Затем аппарат опустили еще на несколько футов, верхнее дно корабля задраили и в образовавшееся пространство пустили воду, чтобы проверить, насколько надежны швы. Стальной ящик отлично выдержал испытание: все соединения доказали свою прочность, так что нигде не появилось ни малейшей течи. После этого открылся нижний клапан двойного дна, и мы повисли в океане ниже корабельного киля.
Маленькая комнатка оказалась очень уютной, и я восхитился предусмотрительностью и продуманной тщательностью ее обустройства. Электрическое освещение не было включено, однако субтропическое солнце ярко светило, пронзая зеленую, словно бутылочное стекло, воду и проникая внутрь сквозь иллюминаторы. Время от времени на зеленом фоне серебряными искрами мелькали мелкие рыбешки. Внутри по периметру аппарата располагался узкий диван, а над ним, на стене, в строгом порядке помещались все необходимые в подводном путешествии приборы: батиметрический компас, термометр и другие измерительные устройства. Под диваном хранились баллоны со сжатым воздухом — запас, необходимый на случай отказа воздуховода, трубки которого открывались над головой. Рядом с клапанами, на стене, висел телефонный аппарат. Вскоре мы услышали траурный голос капитана Хоуи.
— Итак, спрашиваю в последний раз: вы действительно решили опускаться? Не хотите вернуться на борт? — обреченно проговорил он.
— Капитан, у нас все в порядке, — нетерпеливо ответил профессор. — Пропускайте трос медленно и постоянно держите кого-нибудь у телефона — я буду сообщать об изменении условий. Когда достигнем дна, остановитесь и дожидайтесь моих дальнейших распоряжений. Перенапрягать трос не следует, но медленное движение в пределах двух узлов в час вполне возможно. Ну а теперь главная команда: спускайте!
Это слово профессор Маракот выкрикнул, словно лунатик. Настал главный момент его жизни, воплотились все давние, заветные мечты. На миг меня потрясло осознание ситуации: мы с Биллом Сканлэном находились во власти коварного, хотя внешне вполне благовидного маньяка. Судя по всему, у механика сложилось такое же впечатление, поскольку он взглянул на меня с грустной улыбкой и коснулся пальцами лба. Однако после внезапной дикой вспышки энергии профессор вернулся в обычное собранное, сдержанное, вдумчивое состояние. И правда, чтобы убедиться в силе его ума, достаточно было обратить внимание на логику и предусмотрительность обустройства крошечной кабины.
Отныне наше внимание сосредоточилось на поступающих каждое мгновенье новых удивительных впечатлениях. Аппарат медленно погружался в океанскую пучину. Светло-зеленая у поверхности вода превратилась в темно-оливковую, а затем цвет постепенно перешел в восхитительный, глубокий синий, вскоре сменившийся мрачным темно-лиловым. Мы спускались все ниже и ниже: сто футов, двести, триста. Воздушные вентили работали безупречно, и мы дышали так же легко и свободно, как на палубе корабля. Стрелка батиметрического прибора медленно перемещалась по светящемуся кругу, показывая четыреста, пятьсот, шестьсот футов.
— Как вы там? — прогремел над головами встревоженный голос капитана.
— Лучше некуда! — прокричал в ответ Маракот.
Вот только, к сожалению, по мере погружения свет неуклонно мерк. Теперь за иллюминаторами стояли тусклые серые сумерки, да и те быстро сменялись полной темнотой.
— Остановитесь! — громко приказал профессор. Движение прекратилось, и мы повисли на глубине в семьсот футов. Раздался щелчок выключателя, и камеру залил яркий золотистый свет. Он проникал сквозь боковые иллюминаторы и длинными лучами освещал окружающую нас водную пустыню. Мы приникли к толстым оконным стеклам, чтобы собственными глазами наблюдать картину подводной жизни, недоступную больше никому.
Прежде мы знали эти глубинные слои исключительно по виду немногих рыб, оказавшихся чересчур медлительными, чтобы увернуться от неуклюжего трала, или слишком глупыми, чтобы избежать сети. А теперь увидели океанский мир в его бесконечном разнообразии. Если все сущее сотворено высшим разумом, то странно, что океанские воды населены значительно богаче земных просторов. Бродвей субботним вечером и Ломбард-стрит в конце рабочего дня выглядят намного свободнее окружающих нас бескрайних просторов. Мы уже миновали тот поверхностный слой, где рыбы либо полностью лишены цвета, либо имеют типичную морскую окраску: ультрамарин сверху и серебро внизу. Здесь подводная жизнь проявлялась во всевозможных оттенках и формах. В лучах яркого света подобно сияющим серебром стрелам мелькали изящные лептоцефалы (личинки угрей). Извиваясь и скручиваясь, словно пружины, медленно проплывали похожие на змей мурены — глубоководные миноги. Состоящий из колючек и огромного рта черный морской еж глупо таращился на наши удивленные лица. Иногда злыми, почти что человеческими глазами в иллюминатор заглядывали бесформенные каракатицы, а порой появлялась и придавала картине особое очарование кристально чистая, похожая на экзотический цветок уникальная форма морской жизни: кистома или глаукус. Одна огромная ставрида с тупым упорством билась в стекло иллюминатора до тех пор, пока ее не накрыла своей тенью и не проглотила семиметровая акула. Профессор Маракот сидел, словно завороженный, держа на коленях блокнот, куда то и дело записывал свои наблюдения, и тихо бормоча ученые комментарии.
— Что это? Что это? — доносились до меня его восхищенные реплики. — Ах да! Конечно, химера мирабилис, впервые описанная и определенная Майклом Сарсом. А вот это наверняка лепидион, но, насколько могу судить, какого-то прежде неизвестного вида. Взгляните-ка на этого удивительного лобстера, мистер Хедли! Он отличается по цвету от тех, которых мы ловили в сети.
Лишь однажды профессор Маракот растерялся. Случилось это в тот момент,